Элоиза Джеймс - Моя герцогиня

— Прекрасно. Благодарим за помощь. — Элайджа снова прошел по кругу и пожал вытянутые на звук голоса трясущиеся руки.

Герцог и герцогиня уехали.

Конюшни оказались двухэтажным деревянным строением. Первый этаж был занят лошадьми, целенаправленно производящими навоз. Это обстоятельство значительно облегчило дальнейшие поиски: достаточно было идти на запах. Запах оказался особенно выразительным и щедрым — должно быть, потому что задняя стена добротного строения выходила на восток, и солнце все утро прогревало кучи.

Стаббинс организовал пространство чрезвычайно строго и аккуратно: справа у него находились цветочные грядки, а слева неуклонно росли те самые ароматные горы.

— А-а, это вы? — приветствовал он, перестав копать и опершись на лопату. — Так и думал, что придете.

— Думали? — удивленно переспросила Джемма. — Неужели ожидали увидеть нас здесь?

— Не вас, конечно, мадам, а вашего мужа. Заметил, что он заинтересовался навозом, и не ошибся, правда? — Не дожидаясь ответа, он принялся с гордостью показывать Элайдже свое хозяйство. — Нельзя допускать перегрева, тогда цветы сгорают. Поэтому я постоянно перекапываю кучи и выдерживаю четыре-пять дней. Иногда поливаю свежим молоком.

Технология объясняла остроту запаха, подумала Джемма.

— Потом перекладываю сюда и смешиваю с землей. И только после этого сею цветы.

Он показал сарайчик, где хранил семена и инструменты. Элайджа очень серьезно все осмотрел и задал множество сложных, правильных вопросов, так что Джемме сразу стало ясно, почему и стекольный завод, и приют процветают. Секрет заключался в отношении хозяина: внимание, сочувствие и желание вникнуть вызывали уважение, людям хотелось оставаться рядом.

После нескольких минут разговора герцог, наконец, спросил о докторе.

— Он жил в Бирмингеме, — подтвердил Стаббинс, — а потом уехал в какую-то далекую страну. Но тамошний климат плохо сказался на легких, и потому он вернулся и поселился в Лондоне. Кажется, снял квартиру на Харли-стрит. Сам я ни разу там не был: он регулярно присылает человека, который скупает мои цветы.

Сердце Джеммы радостно подпрыгнуло.

— Это он! — Она схватила мужа за руку. — Доктор Уидеринг! Да-да, все сходится!

Минуту спустя они уже ехали на Харли-стрит.

4 апреля

— Директору приходской школы при соборе Святого Павла ничего не известно об учебном заведении Гриндела в Уоппинге, — с порога провозгласил Эшмол. Старик появился в кабине герцога Вильерса, словно хищная птица. — Точнее, директор полагает, что в Уоппинге школ вообще нет.

— А что слышно от Темплтона?

Глаза Эшмола сверкнули откровенным восторгом, который слуги неизменно проявляют, уличив в провале кого-нибудь из себе подобных. Вильерс не раз замечал неумеренное злорадство. Трудно было представить стаю более плотоядную, чем население дальних комнат, узнавшее о беременности одной из горничных.

Дворецкий выпрямился во весь рост — чуть выше двенадцатилетнего мальчика — и торжественно оповестил:

— Мистер Темплтон освободил свою контору.

Вильерс гордился собственным умением невозмутимо принимать самые неожиданные и недружественные новости, однако сейчас слуга с удивлением услышал вырвавшееся из благородных уст смачное англосаксонское ругательство.

— Именно так, — согласился Эшмол и в знак солидарности тряхнул седой головой. — Птичка улетела.

— Но почему?

— Как обычно, вопрос денег. — Эшмол не напрасно десятки лет управлял хозяйством. — Сколько вы ему дали? — Он кашлянул. — Прикажете уволить садовника? Или сказать кухарке, чтобы экономила на продуктах?

— Не думаю, чтобы негодяю удалось добраться до крупной суммы, но на теплое гнездышко, должно быть, хватило. — Герцог подкрепил комментарий еще несколькими сильными выражениями.

— Можно нанять сыщика, — предложил Эшмол.

— Денег это не вернет. — Странная тревога не давала покоя. — Но почему же именно сейчас? Почему он сбежал не раньше и не позже, а сейчас? Не в детях ли дело?

Старик озадаченно смотрел.

— К черту! — отмахнулся Вильерс. Не следовало позволять Темплтону принимать решения. — Немедленно найми сыщика, но не ради денег — их все равно уже не получить, — а потому что необходимо срочно разыскать всех детей — до единого!

— Слушаюсь, ваша светлость. Прикажете отправить лакея в Уоппинг, чтобы найти школу и привезти мальчика?

Вильерс взял со стола список, представленный Темплтоном накануне вероломного бегства.

— Думаю, разумнее поступить иначе. В Уоппинг я поеду сам. Распорядись об экипаже. А вечером необходимо встретиться с Плэммелом и Филастром — непременно, даже если у них уже есть другие планы. — Поэтичные имена принадлежали двум весьма непоэтичным господам, управлявшим финансовыми делами герцога.

— Если они еще в Лондоне, — не удержался от сарказма Эшмол.

Вильерс выразительно взглянул на него.

— Будут на месте как миленькие, — ворчливо успокоил дворецкий. — Темплтон не из тех, кто привык делиться добычей.

Спустя пять минут герцог уже сидел в экипаже. Обычно, прежде чем выйти из дома, он проводил с камердинером не меньше получаса. Принципиально раз и навсегда, отвергнув парик, он добивался безупречного состояния волос, не говоря уже о сияющих башмаках и белоснежной рубашке без единой морщинки…

А вот сегодня он просто встал и ушел.

Что же могло случиться с детьми?

С теми самыми детьми, подсказал упрямый внутренний голос, о существовании которых он еще месяц назад даже не помнил.

Да-да, дети. Его дети. Почему же Темплтон сбежал? Миссис Джоббер казалась доброй и содержала приют в образцовом порядке. Но почему в таком случае в ее доме не жили пять остальных единокровных братьев и сестер? Почему детей не поместили вместе?

И что произошло два года назад, когда Темплтон забрал старшего мальчика в школу? Герцог не сомневался в том, что никогда не отдавал на этот счет никаких распоряжений. Более того, старался не говорить и даже не думать о тех, кому дал жизнь. И никогда не требовал у Темплтона отчета, хотя регулярно интересовался состоянием поместий и жизнью арендаторов.

Ощущение собственной вины оказалось тяжким, весьма утомительным чувством.

Деревня Уоппинг выглядела так, словно вся жизнь ее обитателей проходила на Темзе. Другие населенные пункты состояли из нескольких улиц, а где-то неподалеку обычно протекала река. Здесь же существование начиналось у воды, а потом беспорядочно и бестолково поднималось вверх по берегу. Ветер доносил тошнотворный запах грязи и дохлой рыбы.

Дверь кареты открылась.

— Ваша светлость, Эшмол посоветовал обратиться в церковь. Прикажете навести справки?

Легким движением руки Вильерс отправил слугу, а сам предпочел остаться за закрытой дверью. Смотреть в окно было глупо, но даже при столь отдаленном знакомстве Уоппинг производил сильное впечатление. Деревню вряд ли можно было назвать бедной — унизительное определение плохо соответствовало наполнявшей окружающее пространство жизнерадостной суете.

К реке вела широкая деревянная лестница. Толпа мальчишек, закатав штаны, с упоением возилась в грязи. Должно быть, прилив только что отступил, оставив толстый слой ила.

Некоторое время Вильерс внимательно наблюдал, а потом задумчиво откинулся на спинку сиденья. В детстве они с Элайджей тоже любили играть в реке, которая протекала между поместьями. Нет, неверно. Река никуда не делась, так что неправильно думать о ней в прошедшем времени.

То обстоятельство, что за долгие годы он ни разу не навестил собственное поместье, вовсе не означает, что оно исчезло с лица земли.

Лакей снова открыл дверь.

— Священника сейчас нет, а церковный сторож уверяет, что ничего не знает о школе Гриндела. — Он в нерешительности умолк.

— Говори, не сомневайся, — поторопил Вильерс.

— Правда, в деревне живет беспутный старик по имени Элайас Гриндел, который верховодит компанией из пяти-шести беспризорников. Сторож считает их сиротами. Но он не может быть тем, кто вам нужен, ваша светлость, потому что…

— Ты узнал, как его найти? — перебил Вильерс.

— Узнал, ваша светлость.

Герцог жестом приказал закрыть дверь. Он непременно разыщет Темплтона и отправит его в тюрьму — до конца поганой жизни. Экипаж затрясся по булыжной мостовой, но через пять минут снова остановился. Вильерс вышел и увидел улицу, которая падала в реку с неотвратимостью отпиленной доски. Здесь тоже была лестница, а внизу копошилась ватага детей.