– Не оскорбляй его, он мертв, – тихо сказала Дина.
И они обе, две женщины, поняли, что человек, которого они любили, похоронен, лежит в земле и их страсти вокруг него бессмысленны и только приносят им душевную боль.
Они долно сидели молча, и Габриэла не вытирала слез, медленно текущих по ее щекам.
– Что бы ты ни думала обо мне и об отце, знай, что я всегда любила тебя.
– Чувства – это еще не все.
– А что же еще?
– Хотя бы капелька понимания.
– Может быть, в отношениях матери и дочери наступает момент, когда между ними возникает непонимание?
– Кажется, в нашем случае момент растянулся на годы, – проронила Дина. – Меня вообще удивляет, что в тебе вдруг проснулись материнские чувства. Может быть, тебе же будет легче, если мы окончательно расстанемся?
Неужели в памяти дочери не сохранились добрые воспоминания об их прошлом. Но ведь были у них с Диной и свои прекрасные моменты. Они любили выбирать в женских журналах необычные кулинарные рецепты и вместе готовить на кухне что-нибудь вкусненькое, подолгу листали журналы мод, выбирая для Дины наряды для взрослой жизни, шептались в постели о соседских мальчиках. Неужели ничего этого не было в их жизни?
– Отец заботился обо мне, – заявила Дина, – а ты нет, и не надо ничего усложнять.
– Это не так, – запротестовала Габриэла.
– Тебе куда лучше удавалась роль дочери, чем матери.
В первый раз за все это время Дина упомянула дедушку и бабушку. К такому повороту Габриэла как раз оказалась готова.
– Ты отказывалась навещать моих родителей, – бесстрастно заметила она. – Я понимаю, дети не любят больных людей, так что если я кажусь тебе куда более достойной дочерью, чем матерью, то это потому, что ты сама порвала с ними. – Она потянулась и тронула дочь за руку. – Я не могу поступить, как ты, – они нуждаются во мне.
– Мой папа тоже нуждался в тебе, но он остался один. Он так страдал… – тихо сказала Дина.
– Сомневаюсь. Он, по-видимому, быстро нашел Адриену.
– Он все равно чувствовал одиночество, – упрямо возразила Дина.
– Это я осталась одна, это у меня никого рядом не было.
Сказала и сообразила, что допустила грубейшую ошибку. Габриэлу бросило в краску. Дина тут же схватилась за эту ниточку:
– Ну, тебе грех жаловаться. Ты даже на похоронах папы пользовалась таким успехом!
Габриэла замерла, решив положить конец этому допросу – по крайней мере на эту тему.
– Знаешь, к чему я склоняюсь, Дина? Ты выискиваешь любую причину, чтобы только обвинить меня, за любую соломинку хватаешься. Наперекор фактам, вопреки рассудку. Чтобы только скрыть истинную причину, ради которой ты и осталась с отцом.
– И какая же это причина, если ты такая проницательная?
– Не такая уж я проницательная, но мне кажется, что, оставшись с отцом, ты многое выигрывала в денежном вопросе. Ну, и в социальном статусе… Мне кажется, ты пошла туда, где тебе предложили самую высокую плату.
– Я решила остаться с отцом, потому что у него было все, что мне было нужно! – воскликнула Дина.
Немного громче, чем следовало, немного истеричнее, отметила про себя Габриэла.
– Я нужна тебе, – сказала Габриэла.
Дина резко отшвырнула сандвич в сторону, выпрямила спину, лицо ее напряглось, губы чуть подрагивали.
– Значит, ты хочешь услышать правду? Хорошо, я скажу. Я все скажу. До конца… Да, есть причина, почему я осталась с отцом, почему возненавидела тебя!..
Дина заплакала навзрыд.
Деньги, супружеские измены, выяснения отношений, борьба за самоутверждение не стоили одной слезинки несчастной девушки. Сердце у Габриэлы отчаянно заныло – ясно было, почему она не выдержала и расплакалась, и эта твердая уверенность в том, что рано или поздно речь зайдет о том подлом письме, некая обреченность, вдруг нахлынувшая жалость так подействовали на нее, что она тоже разрыдалась. Так они сидели на песке и ревели. Наконец мать первая справилась со слезами.
– Я очень люблю тебя, – прошептала она на ухо дочери. Габриэла судорожно вздохнула. – Теперь все будет хорошо.
Полжизни она ждала этого момента. Восемнадцать лет! Габриэла со дня рождения Дины верила, что настанет срок, и ей доведется прижать к сердцу взрослую дочь. Кто мог подумать, что путь до этой минуты будет таким трудным!
– Ты во многом права, – вздохнула она. Слезы текли по щекам. – Я в самом деле вряд ли была хорошей матерью, но это потому, что я очень боялась потерять тебя. Я бы никогда не рассталась с тобой, если бы не крайняя необходимость. Это было все равно, что сердце разорвать пополам. Может, потому что я не от тебя бежала, а от себя.
– Не такой уж плохой матерью ты была, – сквозь всхлипывания возразила Дина.
Они начали успокаиваться, высморкались, утерли слезы, потом долго сидели рядом – Габриэла обнимала дочь за плечи.
– Оказывается, ты все знала о моем ребенке, – неожиданно сказала Габриэла, – которого я когда-то отдала на воспитание.
Дина ахнула и отпрянула от матери.
– Откуда? – спросила она, дюйм за дюймом все больше отодвигаясь от матери. Ее взгляд беспокойно шарил по простору океана.
– Клер попросила меня побывать в доме твоего отца, чтобы забрать кое-какие бумаги, документы, в которых она нуждалась. Среди них лежала копия письма. Твой отец, оказывается, со всего снимал копии, я даже не знала об этом.
– Мне невыносимо говорить об этом! – закричала Дина, вскочила и побежала к воде. – Дело совсем не в этом письме!
Чайки, облепившие буек и мирно покачивающиеся на волнах, вдруг всполошились и, как бы в ответ на громкие человеческие голоса, огласили пространство резкими, неприятными криками.
– Нет, именно в нем! Потому что из-за него я стала тебе чужой, – не выдержав, тоже перешла на крик Габриэла, вскочила на ноги и бросилась за Диной к полосе прибоя.
– Я причинила тебе боль, ради Бога, прости! Но почему мы не можем спокойно поговорить обо всем?
Она пыталась поймать Дину, но девушка ускользала от нее.
– Зачем ты его прочла? Папа написал письмо мне! – продолжала кричать Дина, вырываясь из рук матери.
– Пожалуйста, Дина, пойми, – умоляла она, – что это письмо принесло столько вреда нам всем.
Но Дина в ответ опустилась на колени и стала злобно хватать горстями мокрый песок и водоросли и швырять их в мать.
– Чего ты хочешь? Чтобы я ушла и не пыталась объясниться с тобой? – спросила Габриэла, опускаясь на песок и дрожащей рукой дотрагиваясь до плеча дочери.
– Не угрожай мне! – отпрянула от нее Дина, вскочила и бросилась бежать по воде. Она выкрикивала что-то, но ветер, который трепал пряди ее волос, забивал ими ей рот, относил ее слова в сторону. Габриэла догнала дочь, схватила ее, прижала к себе, но девушка яростно сопротивлялась, вырываясь из ее объятий.
Габриэла пыталась как-то утихомирить Дину:
– Кричи, оскорбляй меня! Ты же меня ненавидишь! Но выслушай меня, позволь мне все тебе объяснить!
– Он бы никогда на тебе не женился, если бы все знал, – всхлипнула Дина.
– Он все знал. До того как мы поженились, я во всем ему призналась, – грустно сказала Габриэла.
Дина пыталась вытереть слезы, но только размазала грязь по лицу:
– Ты лгунья!
Гнев охватил Габриэлу:
– Вокруг этой истории нагромоздили столько лжи и подлости, но я говорю тебе чистую правду! – Она уже не была той испуганной и застенчивой итальянской девушкой, попавшей в беду много лет назад. – Дина Мэри Моллой, я клянусь, что он все знал! Клянусь, что я не совершила тех подлостей, о которых он тебе наговорил! Конечно, я наделала в юности ошибок, потому что мною руководил страх, я говорю тебе с полной ответственностью, что очень хочу, чтобы ты вернулась ко мне!
В полной растерянности, как будто сразу лишившись сил, Дина положила голову матери на плечо.
– Почему он умер? Почему это случилось? – бормотала она. – Почему… – Голос Дины сорвался, она замолчала, но Габриэла догадалась, что она хотела сказать, и закончила за нее:
– Почему он ушел из жизни и оставил нас одних разбираться во всем?
Она прижала к себе Дину и принялась утешать ее:
– Все будет хорошо. Вдвоем мы справимся, девочка.
– Откуда ты можешь знать? – плача, прошептала Дина.
– Потому что я люблю тебя, и у меня есть ты, а у тебя есть я. – Габриэла бумажным носовым платком промокнула Дине глаза и вытерла ей нос.