Барбара Виктор - Мозаика судеб

– Почему ты всегда сразу уходишь после «этого»? – продолжала допытываться Дина.

– Потому что все уже сказано.

Словно они о чем-то разговаривали до, во время или после «этого».

– И все же мне не по себе, когда ты вот так спешно начинаешь собираться.

– У тебя, вероятно, скоро месячные. – Он с победным видом глянул на нее. Джошуа был доволен своей маленькой победой – он еще не потерял проницательности, ему еще есть чему поучить неразумное молодое поколение.

– Вовсе нет, – слабо запротестовала Дина.

Как и многие ее сверстники, она не умела постоять за себя в споре и пропускать колкости старших мимо ушей.

– Тогда ты должна серьезно задуматься над моими словами. А на твой вопрос я могу ответить только так – тебе еще далеко до умной, интеллигентной женщины. Еще очень далеко. То, как ты сегодня вела себя, лишь подтверждает мою мысль о том, что в тебе еще слишком много от типичного испорченного американского ребенка, каких, например, никогда не встретишь среди детей из Советского Союза.

Это сравнение привело Дину в совершенную ярость. Она едва успела открыть рот, чтобы достойно ответить этому знатоку юных девиц, как в комнате зазвонил телефон.

Питер Моллой настоял, чтобы в комнату Дины была проведена собственная телефонная линия. Случилось это после того, как он однажды всю ночь не мог добиться, чтобы Дину позвали к аппарату, обслуживающему все женское общежитие. Моллой предупредил дочь, что этот номер подключен к абонентской сети только ради их личного удобства и его никому не следует давать, особенно девицам, населяющим общежитие. Разве что Адриена в случае крайней необходимости может им воспользоваться.

Из столбняка Дину вывел резкий телефонный звонок.

– Да, папочка, – сняв трубку, машинально сказала она. Взгляд ее еще был направлен на Джошуа. Тот решил, что наступил подходящий момент удалиться, и стал энергично одеваться – джинсы, ковбойские сапоги, рубашка и ветровка быстро оказались на своем хозяине.

– Боже мой! – вскрикнула Дина и схватилась рукой за спинку стула. – Нет!

Джошуа обернулся на ее возглас, уже держась за ручку двери, не скрывая неприязненного выражения.

– Характер характером, а я должен идти, – заявил он.

Дина не обратила на его слова никакого внимания. Она судорожно вцепилась в телефонную трубку и вдруг зарыдала.

– Да, да… поездом. Нет, теперь же. Выезжаю немедленно.

– Дина, что, в конце концов, происходит? – осторожно спросил Джошуа.

Девушка положила трубку и, достав бумажный носовой платок, вытирая с щек слезы, ответила:

– С папой несчастье… Обширный инфаркт.

– Ну, в 1990 году хорошей новостью можно считать то, что подобные случаи не всегда кончаются фатально.

Она всхлипнула:

– На этот раз фатально! – Дина, рыдая, бросилась на кровать.

Джошуа тихо присвистнул.

– Умер?

– Да! – крикнула Дина, уткнувшись лицом в подушку. – Да, умер! Умер, умер, умер!..

Она выкрикивала это снова и снова.

– Эй, ну нельзя же так. – Джошуа оторвался от двери, приблизился к кровати. – Ну-ка, вздохни поглубже. Расслабься! Не надо так переживать… Стоит ли гробить жизнь в погоне за деньгами? – тихо спросил он самого себя.

Дина тихо всхлипывала, прижав к себе подушку и раскачиваясь на кровати из стороны в сторону.

– Что я теперь буду делать? У меня никого не осталось.

– Погоди минутку, а что случилось с твоей матерью? – растерялся он. – Она тоже умерла?

– Нет, – прошептала Дина, отбросив подушку в сторону.

– Значит, у тебя кто-то есть?

– Нет, никого не осталось. – Она заплакала еще горше.

Но больше всего поразило Дину в этот момент то, что вдруг разрыв с матерью предстал перед ней гораздо более трагичным событием, чем потеря отца.

Все это было слишком сложно для Джошуа Московица, который гордился своим умением быстро вникать в суть вещей и разбираться в человеческих отношениях, распутывать самый запутанный сценарий, способностью найти скрытый подтекст в любом советском фильме, разбираемом в студенческой аудитории, который помнил любой персонаж из любого романа Достоевского и цитировал его слова, не заглядывая в книгу.

– Если твоя мать жива, тогда что означают твои слезы и жалобы на то, что ты осталась одна?

– Она живет в Париже, – ответила Дина голосом, полным страдания. – Мы не виделись и не разговаривали целых два года.

Джошуа развел руками:

– Сладкая жизнь! Богатые липнут к ней, как мухи к липкой бумаге, – презрительно сказал он, – они забывают при этом обо всем, даже о собственных детях!

– Какая сладкая жизнь? Моя мать не из богатых. Она зарабатывает на жизнь нелегким трудом – фотографа. Я сама не захотела жить с ней.

– Почему?

– Я решила остаться с отцом… – резко сказала Дина, желая прекратить разговор на эту тему.

– Ну, о нем я наслышан. Он глаз с тебя не спускал.

Дина взглянула на Джошуа, понимая, что он не прав. И в то же мгновение в памяти всплыли события двухлетней давности – тот вечер, накануне ее шестнадцатилетия, когда отец взял Дину с собой в ресторан и там дал прочитать письмо. То, что она узнала из этих строк о своей матери, потрясло Дину. Это письмо отец написал скорее для себя, хотя оно было обращено к ней.

Питер Моллой был слишком расчетлив и умен, чтобы создать у дочери иллюзию, будто он обеспечил ее мать материально после развода. Нехватка денег могла здорово испортить ей жизнь, размышляла Дина, – именно такая перспектива ждала ее, останься она с матерью. Питер Моллой всю свою любовь и заботу обратил на дочь, совершенно не интересуясь судьбой бывшей жены. Дина была предана отцу и благодарна за его отношение к ней.

– Что же с ним могло случиться? – с горечью спросила она. – Он выглядел вполне здоровым…

– Стресс… – Джошуа пожал плечами.

– Мой отец так любил свое дело.

– Но ведь что-то подтачивало его изнутри?

Она едва не потеряла над собой контроль.

– Нет! – крикнула она. – Он был счастливым человеком. Любил жизнь… – Кто теперь может сказать что-нибудь определенно?

Схватив руку Джошуа, Дина крепко сжала ее.

– Пожалуйста, побудь со мной, пока я не поеду на вокзал.

Дина никак не могла смириться, что несчастье обрушилось именно на нее. Одна мысль об этом выводила ее из себя.

– Не могу. – Джошуа глянул на часы. – Скоро у меня студенческая конференция, мне обязательно надо присутствовать на ней. – Он отстранился от нее. – Но я всегда с тобой, Дина, – добавил он. – Я буду думать о тебе и постараюсь поскорее вернуться.

– Пожалуйста! – Она вновь заплакала. – Ну пожалуйста, не оставляй меня одну.

Собственный голос ей был ненавистен. Ее унижали эти уговоры, к которым ей пришлось прибегнуть.

– Мы увидимся позже. Позвони мне завтра, – сказал Джошуа, целуя ее в щеку.

– Я никогда тебя ни о чем не просила, – умоляющим голосом вымолвила Дина, смирив свою гордость. – Разве что выпить чашку кофе после занятия сексом. Побудь со мной! Мне сейчас так тяжело, когда я узнала, что отец умер…

– Не смешивай одно с другим – любовь и смерть. – Он попытался еще раз коснуться губами ее щеки.

– Убирайся! – выкрикнула Дина. – Убирайся отсюда немедленно.

Все, что было между ними, мгновенно исчезло из ее души в приступе ненависти. Он никогда не видел Дину такой яростной. Она прижалась к стене и выставила руки вперед, чтобы он не мог подойти к ней, холодным взглядом она следила за тем, как он вышел из комнаты.

Дина с бешеной энергией стала кидать в сумку свои вещи, но, оглянувшись, она обнаружила, что Джошуа вернулся.

Он стоял у двери, ироническая улыбка, так раздражавшая Дину, кривила его губы.

– Прости, я забыл свое белье, – сказал он, явно издеваясь над ней.

Дина медленно отступила в глубь комнаты. В ее мозгу, как кинолента, прокручивались в обратную сторону воспоминания – ее отец жив, ее переполняет враждебность к матери, любовник, который еще минуту назад действительно был ее любовником… И ей так захотелось уйти в прошлое, стать снова ребенком, почувствовать любовь и опеку родителей.

Был в жизни Габриэлы случай, который глубоко потряс ее и воспоминания о котором всплывали в ее памяти чаще всего бессонными ночами.

Эти воспоминания опять нахлынули на нее в аэропорту Кеннеди, возле бегущей по кругу ленты транспортера, доставляющей багаж прибывшим пассажирам. В глазах рябило от движущихся чемоданов, сумок, кофров…