Оля послушно кивает, но мне почему-то кажется, что она не услышала и десяти процентов из того, что я пытался до неё донести.
Вздыхаю, целую её в лоб и выскальзываю в подъезд, в сотый раз задаваясь вопросом о том, почему с женщинами так тяжело? Что это за дурацкая привычка страдать и при этом играть в молчанку, хотя можно просто сказать о том, что тебя гложет, и вместе найти решение? Мы ведь вроде взрослые люди!
Слишком сильно хлопаю дверцей машины и на пару секунд застываю, стиснув пальцами рулевую оплётку. Чёрт бы побрал эту женскую логику…
До «Конуса» добираюсь в рекордно короткие сроки, нарушив, наверно, с десяток дорожных правил, за которые вполне себе можно остаться без прав, но мне глубоко похер, потому что голова забита совершенно другим. Не помню, как дошёл до зала и как плюхнулся на диванчик рядом с парнями; помню только, что при моём появлении в компании резко стихли разговоры.
— Это чё за дела? — присвистнул Лёха. — Ты с какого болота вылез? На тебя ж без слёз не взглянешь!
— Так отвернись, Шастинский, я тебя на себя смотреть не заставляю! — ворчу в ответ.
Мне только его нравоучений не хватает…
— Не-не, Ёжик, — подаёт голос Макс. — Мы собрались что-то хорошее отпраздновать, а ты тут с помоями херового настроения припёрся, так что давай мы щас отметим, а потом ты скажешь, что у тебя твориться, идёт?
Киваю и растягиваю губы в улыбке.
— Лучше не улыбайся, — качает головой Костян. — А то у меня такое ощущение, что у тебя живот скрутило. С такой рожей только на толчке сидеть.
Теперь фыркаю уже если не весело, то не так натянуто, потому что парни знают, что надо сказать, чтобы убрать из атмосферы негатив, при этом особо не стараясь.
— Так что за событие такой важности, что ты нас тут всех собрал? — спрашиваю Кира, прихватывая со стола одну из бутылок пива.
Судя по количеству пустой стеклотары, парни уже успели оприходовать по бутылке, пока меня не было.
А если учесть, что на моих словах все парни разом повернули к Романову вопросительные лица, было понятно, что он ждал всех, чтобы сказать то, что собирался.
— Ксюха беременна, — скалится друг во все тридцать два.
Готов дать руку на отсечение, что ещё немного — и эта лисья морда лопнет от удовольствия.
Мы с парнями, не сговариваясь, дружно разеваем рты.
— Вот это новость! — приходит в себя Костян.
— Ну зашибись, чё, — хмыкает Лёха, который явно пока не видит никакой прелести в том, чтобы стать отцом.
— Я пока не уверен, но у нас с Ниной, скорее всего, тоже в этом году будет ребёнок,
— внезапно вставляет Макс.
И если в случае Кира я просто удивился, то сейчас был в конкретном ахуе.
Макс и дети? Вы серьёзно?!
В этот раз даже Шастинский, у которого обычно не закрывается рот, не мог сказать ни слова от полнейшего шока. Если посмотреть в его глаза, становилось понятно, что у него даже мыслительный процесс тормознулся — если там вообще когда-либо что-либо работало, конечно.
Костян откинулся на спинку.
— Я либо не допил, либо перепил, — задумчиво роняет.
— И как же это случилось? — хрипло спрашивает Кир.
Очевидно, даже он не ожидал от Соколовского такой прыти.
— Это был подарок на день рождения от Нины, — хмыкает тот. — Правда, она сама о нём не знала до последнего.
— Кстати, о твоём дне рождения, — хмурится Лёха — ага, оклемался. — Ты, кажется, завёл себе херовую традицию все важные праздники отмечать без нас.
Я на секунду стопорюсь, а потом понимаю, что Шастинский прав: ни на свадьбе, ни на днюхе у лучшего друга никто из нас не был.
— Не беситесь, исправим, — снова лыбится Макс. — Через пару недель соберёмся и отметим всё вместе.
Забыв про обиды, мы дружно поздравляем Романа с будущим отцовством, оставив Макса пока в стороне: поздравлять с тем, чего ещё нет — дурная примета.
— Как Вероника, кстати? — неожиданно спрашивает Кир. Он ловит удивлённый взгляд Макса и тут же поясняет: — Ксения с Ниной устроили целый женсовет по этому поводу и уже даже я в курсе, какой урод твой бывший свояк.
Соколовский хмурится.
— Херово.
Вот и весь ответ, но большего и не надо.
Веронику мне искренне жалко, хотя мы знакомы не так близко, чтобы у меня вообще было право её жалеть. Просто таких хороших и светлых людей, как она, можно по пальцам пересчитать, и мне казалось несправедливым то, что именно они страдают больше остальных.
Пока парни активно обсуждали будущее пополнение двух семей, я снова погряз в мыслях об Оле: почему она ведёт себя так, будто не рада тому, что живёт со мной? Она ведь не была против, когда я предложил съехаться, и всё же что-то заставляло её постоянно хмуриться. Это точно не проблемы с домашними, потому что я видел, как она разговаривает с ними по телефону — её улыбка ни капли не фальшивила, и голос ни разу не дрогнул, когда она говорила, что у неё всё хорошо. Но это касалось только её лично, потому что она ни разу не сказала, что всё хорошо у нас.
— Ты куда уплыл? — толкает меня в плечо Лёха.
Поднимаю глаза и натыкаюсь на вопросительные лица парней.
— Да блин, какая-то задница в жизни, — тру руками лицо.
— Что-то не так с Олей? — спрашивает Макс.
Хмурюсь.
— Мы вместе живём неделю, а у меня такое ощущение, что она не рада, — разговариваю, будто сам с собой. — Хотя она более чем радостно приняла моё предложение съехаться.
— Да, но кое-что важное ты всё же забыл, не так ли? — усмехается Кир.
Смотрю на него чересчур внимательно, пытаясь отыскать на его лице ответ на мой немой вопрос: что такого важного я мог забыть?
Перевожу взгляд на Макса, у которого такая же непонятная улыбка; внимание привлекают его пальцы, которыми он крутит…
— Бля, вы серьёзно? — ржу я.
— Более чем, — фыркает Кир.
Лёха как-то странно косится на бутылку в моей руке.
— «Меня манили её губы,
Я её встретил и запил», — пропел этот гад и заржал в голос.
Издевается, засранец.
— Ты её любишь? — игнорируя придурь Шастинского, спрашивает Костян.
— Люблю, — с готовностью киваю.
— Тогда какого чёрта ты сидишь и грузишься вместо того, чтобы пойти и сделать то, что должен?
Хмыкаю на его логичное умозаключение и поднимаюсь на ноги.
— Только не бери пример с Соколовского — не будь говнюком, — хмурится Лёха. — Позови на свадьбу.
Скалюсь во все тридцать два и вылетаю из клуба с чётко обозначившейся в голове целью выбить дурь из головы моей малышки.
От внезапного воодушевления даже чуть не пролетел мимо ювелирного — настолько приятным было предвкушение от реакции Оли на предложение.
Однако когда дело дошло непосредственно до выбора кольца, с которым я по традиции упаду перед ней на колено, до меня дошло, что я понятия не имею, что выбрать — на какое бы я ни посмотрел, все они казались неподходящими для её нежной руки. Либо слишком грубые, либо слишком пафосные, либо совсем простые
— короче, один сплошной головняк. От помощи консультантки я отказался ещё на входе: во-первых, она была готова помочь явно не только с выбором кольца; и во-вторых, это должен был быть только мой выбор и ничей больше — это казалось правильным.
Этот кошмар длился пару часов, пока я наконец не нашёл то, что хотел видеть на руке своей малышки — невероятно изящное и нежное, как и сама девушка, которая запала в сердце ещё тогда, когда я думал, что имею право её ненавидеть.
Надеюсь, что и с размером я не ошибся.
В квартире не горел свет ни в одном из окон, и я почему-то подумал, что Оля куда-то ушла; но вот зайти во всё же пустую квартиру было как ножом по сердцу, потому что одно дело подозрение на уход, и совсем другое — реальное отсутствие человека. Радовало только, что все её вещи остались здесь.
Кроме пальто и домашних тапочек.
Она ушла в тапках?
Далеко в такой обуви не уйдёшь — всё-таки не май месяц…
Поднимаю голову к потолку, пытаясь понять, куда её понесло, и внезапно меня осеняет.
Выхожу обратно в подъезд и поднимаюсь по лестнице на крышу — как раз ту самую, где неделю назад я предложил ей жить вместе.
Оля стоит у самых перил и смотрит куда-то вдаль, пока ветер играет с её волосами, не забывая закидывать их ей в лицо, но она совершенно никак на это не реагирует. Моё сердце отчего-то начинает колотиться как бешеное, пока я бесшумно подхожу к ней и прижимаюсь к её спине, которая поначалу кажется мне куском промёрзшего бетона. Оля вздрагивает от неожиданности, а после приникает ко мне, прячась в моих объятиях от ветра и всего мира.