— Мне тоже не нужны эти трусы, — согласилась она, кладя малыша Сэмюела обратно на пол. — Но я по крайней мере не настолько глупа, чтобы считать, будто один человек, особенно кто-то вроде Александра, сумеет нас спасти. Думаю, все мы помним Монтгомери как семью. Не как отдельных ее членов. Вряд ли можно сыскать более великолепные образцы человеческой породы, чем Сейер и его старшие сыновья. И я горько плакала, когда мальчики ушли в море. Но, провожая Александра, не уронила ни слезинки.
— Джессика, по-моему, ты несправедлива. Что, спрашивается, сделал тебе Алекс такого, за что его следует так ненавидеть? Или ты все еще обижаешься на его детские проделки? Если принимать во внимание подобные вещи, Натаниела следовало бы повесить еще четыре года назад.
— Нет, просто не терплю высокомерных людей. Он всегда считал себя выше окружающих. Отец и братья готовы были работать с кем угодно, но Александр воображал, что слишком хорош для этого мира. Его семья была самой богатой в городе. Но только он считал нужным это подчеркивать.
— Ты имеешь в виду благотворительность? Тот раз, когда ты швырнула принесенных Алексом омаров ему же в лицо? Я так и не поняла, почему именно, тем более что весь город вечно что-нибудь да отдавал нам.
— Зато теперь не отдают! — гневно прошипела Джессика. — Да, я имела в виду благотворительность. Мы едва сводили концы с концами. Никогда ничего не имели. Только мечтали хоть что-то получить. А па приезжал домой каждые девять месяцев, как раз вовремя, чтобы наградить маму… — Она прикусила губу, чтобы успокоиться. — А хуже всех был Александр. Помнишь, как ехидно он ухмылялся, привозя нам мешок кукурузной муки? Как свысока смотрел на нас! И вытирал ладони о штаны каждый раз, когда очередной малыш Таггертов оказывался рядом.
— Джесс, — улыбнулась Элинор, — но любой человек так и норовил вытереть руки о штаны, юбку или даже о волосы, когда рядом оказывался еще один малыш Таггертов, неужели не ясно? И повторяю, ты несправедлива. Александр был не хуже и не лучше других мужчин своей семьи. Просто между вами два года разницы, и поэтому ты чувствовала к нему нечто вроде родства. Сама понимаешь, близость, сходство интересов…
— Я предпочту быть родственницей акулы!
Элинор закатила глаза.
— Но именно он помог Патрику устроиться юнгой на «Прекрасную деву».
— Да он пошел бы на все, лишь бы избавиться от одного из Таггертов. Ты готова?
— Давно уже. Давай заключим пари! Если Александр окажется тем напыщенным мотом и повесой, каким ты его считаешь, на следующей неделе я испеку тебе три яблочных пирога.
— Да я наверняка выиграю! Он, с его спесью, скорее всего потребует, чтобы ему руки целовали! Я слышала, он был в Италии. Возможно, встречался с папой и кое-чему у него научился. Как по-твоему, он носит надушенное кружевное белье?
— Если выиграю я, — продолжала Элинор, игнорируя саркастическую реплику сестры, — тебе придется всю неделю носить платье и быть вежливой с мистером Клаймером.
— Со старым вонючкой? У него изо рта вечно несет рыбой. A-а, какая разница, все равно ты проиграешь. Теперь, когда Александр один, не в окружении отца и братьев, все сразу поймут, что он собой представляет: ленивый, тщеславный, наглый, напыщенный…
Она осеклась, потому что сестра энергично вытолкнула ее за порог.
— И, Натаниел, если ты не уследишь за детьми, худо тебе придется! — крикнула на прощание Элинор.
К тому времени как они добрались до пристани, Элинор уже тянула Джессику за собой. Та продолжала перечислять все несделанные дела: рыболовные сети, нуждавшиеся в штопке, паруса, которые давно пора починить…
— А вот и ты, Джессика! — воскликнула Абигейл Уэнтуорт, завидев сестер Таггерт. — Вижу, тебе не терпится снова увидеть Александра.
Джессика почувствовала непреодолимое желание отвесить ей оплеуху и немедленно покинуть пристань. Абигейл считалась второй красавицей в городе, всеми силами души ненавидела Джессику, которой в подметки не годилась, и поэтому обожала напоминать, что сама она, в свои шестнадцать, находится в самом соку, тогда как Джесс, в почтенном двадцатидвухлетнем возрасте, почти что высохла и давно может считаться старой девой.
Джессика ответила Абби медовой улыбкой и уже хотела высказать все, что о ней думает, но Элинор поспешно схватила ее за руку и потащила прочь.
— Не хватало еще, чтобы вы сцепились! Пусть этот день станет счастливым для Монтгомери! Доброе утро, миссис Гуди, — учтиво поздоровалась она. — Смотри, смотри, вот на этом корабле приплыл Алекс!
При виде люгера Джессика разинула рот.
— Но бимс чересчур узок! Уверена, что это противоречит морскому уставу! Питман уже видел это? Он наверняка конфискует корабль, и где окажется тогда твой драгоценный Александр?
— Он вовсе не мой. И ничей, иначе Абигейл не стояла бы на пристани, дожидаясь его.
— Как это верно! — вздохнула Джесс. — Ну разве она не мечтает наложить лапу на богатства Монтгомери? Но куда смотрят все эти люди?
Обернувшись, Элинор увидела группу оцепеневших горожан. Все уставились куда-то, казалось, лишившись дара речи. Не успели сестры опомниться, как к ним направился мужчина в канареечно-желтом камзоле с широким бордюром из вышитых цветов и листьев по бортам и подолу. Камзол едва вмещал огромное брюхо, и солнечный свет отражался от многоцветных ниток шелковой вышивки. Панталоны, обтягивавшие жирные ноги, были изумрудно-зелеными. На голове сидел пышный парик, локоны которого ниспадали на плечи. Он то и дело спотыкался и покачивался, потому что был мертвецки пьян.
Горожане, очевидно, приняли его за очередного английского чиновника. Все, кроме Джессики. Та мгновенно узнала этого человека. Никакие груды жира, никакие парики не могли скрыть повелительного выражения лица. Несмотря на лишние сто фунтов, она все еще видела высокие скулы, унаследованные Александром от деда.
Джессика вышла вперед, покачивая бедрами, позволяя окружающим любоваться ею. Она всегда знала, что Александр Монтгомери порочен до мозга костей, и вот оно, неоспоримое доказательство! Стоило ему вырваться из-под власти отца, и смотрите, что с ним стало!
— Здравствуй, Александр! — громко и весело приветствовала она. — Добро пожаловать домой. Ты ничуть не изменился!
Он остановился и непонимающе воззрился на нее. Красные от пьянства глаза, одутловатое лицо. Он неожиданно пошатнулся, да так сильно, что темноволосый плотный незнакомец поспешно подхватил его под руку.
Джессика отступила, оглядела Алекса, после чего вызывающе подбоченилась и рассмеялась. Еще секунда — и к ней присоединились все встречающие. Хохот не стих даже после того, как на пристань выбежала Марианна Монтгомери. Выбежала и застыла при виде брата.
— Привет, Мэри, радость моя, — с блуждающей улыбкой пробормотал Алекс, и незнакомцу в грязной рубашке снова пришлось поддержать его.
Общее веселье стихло, лишь когда Марианна не смогла скрыть отчаяния, глядя на брата. Алекс продолжал улыбаться, но рот Марианны открывался все шире. Наконец она спрятала лицо в передник и, зарыдав, побежала прочь, только каблучки мелькали. Ветер еще долго доносил ее горькие всхлипы.
Толпа мигом отрезвела. Бросая на Алекса пренебрежительные взгляды, люди стали расходиться. По всей пристани то и дело слышалось:
— Бедняга Сейер! Не повезло ему!
— Но его старшие сыновья — настоящие парни!
Через несколько минут на пристани остались только четверо: Джессика, наслаждавшаяся сценой, ведь она всегда твердила, что Алекс — ни на что не способное ничтожество, помрачневшая Элинор, растерянный Александр и великан в грязной рубашке.
Джессика продолжала торжествующе улыбаться. Глаза Алекса немного прояснились.
— Это ты во всем виновата, — неожиданно прошептал он.
Улыбка Джесс стала еще шире.
— О нет, Александр, просто ты наконец показал свою сущность! Ты дурачил их всех много лет. Но только не меня. Кстати, обязательно скажи, кто твой портной! Элинор, тебе не хочется иметь нижнюю юбку такого цвета?
Элинор предостерегающе прищурилась.
— Ты довольно наговорила сегодня, Джессика.
Джесс с притворной наивностью округлила глазки.
— Понятия не имею, о чем ты. Я просто восхищалась его одеждой, и париком тоже. Никто в Уорбруке не носит париков! — воскликнула она, одарив Александра сладчайшей улыбкой. — Но я, кажется, задерживаю тебя, а ты, должно быть, ужасно голоден. — Она многозначительно посмотрела на его гигантский живот. — Нужно было много потрудиться, чтобы нажить что-то в этом роде.