Франсуа-Поль Алибер - Мучения члена

— Мне чуть-чуть досадно, Ролан, что я так спокойно рассуждаю, хотя на душе у меня очень тяжело, бремя всей жизни оттягивает мои плечи и нередко хочется лишь рыдать. Однако именно мне, несмотря на мою боль, надлежит утешать вас обоих — тебя и Эдуара…

Как говорил тебе Андре с его поразительным чутьем, Природа указывает нам точную меру, которую мы не можем превысить. Остался бы он в живых, если бы внял тому первому предупреждению? Откуда нам знать? И как бы он мог изменить судьбу, уготованную от рождения? А ты сам взял бы на себя свою долю ответственности, подобно бедняге Эдуару? Нет, Ролан, и я тоже. Конечно, слишком просто прикрываться роком. Но если ты задумаешься над ходом этих необыкновенных событий, то признаешь, что в жизни нет места случайностям, всякая случайность неизбежна, и мы, являясь ее средоточием и местом действия, оказываем на нее не больше влияния, нежели на движение звезд, кружащихся на предвечной сфере небес…

— Тем не менее, Ролан, если ты — венец и воплощение столь удивительного богатства, то вправе считать, что все на свете неизбежно подчиняется закону Необходимости. Ты можешь уверенно, хоть и без гордыни полагать, что унаследовал одно из самых прекрасных приключений, когда-либо сваливавшихся на голову человека: твоя жизнь только начинается, но она уже стала величайшей суммой красоты, горя и сладострастия. Так неси же это бремя непреклонно и шагай вперед, ведомый собственным светом. Я никогда не брошу тебя, Эдуар, и мы вместе, поддерживая друг друга, отправимся навстречу нашей старости. А ты, Ролан, поскорее уезжай. Хотя осень меланхолична и дышит ущербом, она приберегла для нас еще не один ясный денек. Те, что остались до зимы, покажутся нам не столь тяжелыми без тебя, если ты оставишь нас перед наступлением холодов. Ступай и, если только хватит сил, не возвращайся.

Книга Франсуа-Поля Алибера «Сын Лота» начинается настолько шаблонно, что хочется сразу ее закрыть: двое юношей занимаются любовью на морском берегу. Разумеется, они очень красивы, и лиричное, но вместе с тем выспреннее описание мгновенно увязает в образных клише, которые достойны худших современных гей-фильмов, даже если в начале 1930‑х годов это, вероятно, было весьма смело. Однако довольно слащавое вступление становится лишь прелюдией или поводом к поистине дестабилизирующему развитию романтического сюжета. Из сексуального и любовного общения молодых людей вскоре всплывает другая история. И хотя ее форма тоже подчиняется сугубо классическим правилам «исповеди» одного персонажа перед другим‚ ее содержание не перестает изумлять и даже тревожить наиболее искушенных и пресыщенных читателей, которые, начиная с романов Жана Жене и заканчивая книгами Эрве Гибера и Гийома Дюстана, получили немало возможностей ознакомиться со всеми аспектами того, что в недавнем прошлом считалось чистой воды порнографией (и на этом основании нередко осуждалось и запрещалось).

Алибер вовсе не был ниспровергателем. При жизни он прославился своей поэзией в классической и даже консервативной манере, пробуждающей, подобно стихам Морраса или Мореаса, отзвуки греко-латинской древности. К тому же этот культурный академизм соответствовал его реакционным политическим взглядам. Однако писатель, живший изолированно в небольшом городке Каркассон, вдали от парижской литературной среды с ее передовыми воззрениями, буквально преобразился после встречи с Андре Жидом в 1907 году. Не то чтобы это повлияло на его поэзию, которую Жид ценил очень высоко, но, возможно, поддержка маститого писателя придала Апиберу смелости и позволила выйти за общепринятые рамки, как до него сам Жид сделал это в «Имморалисте». Если, конечно, это любовь Алибера к античной культуре не вдохнула желание продолжить традицию, в которой можно говорить обо всем — ну, почти обо всем. Хотя, вероятнее всего, здесь сыграли свою роль оба фактора. В конце концов, разве Жид не прикрывался благородным прошлым Древней Греции для обоснования своих идей в «Коридоне»?

Так или иначе, наряду со сборниками стихов, когда-то сравнивавшихся с поэзией Валери, однако ныне прочно забытых, Алибер написал три эротических романа, лишь один из которых был опубликован. Именно Жид взялся издать его в 1930 году при посредничестве Ролана Сосье, в ту пору директора книжного магазина «Галлимар» на бульваре Распай. Роман «Мучения члена» стал прекрасной иллюстрированной книгой, напечатанной тиражом не менее сотни экземпляров. В подобных же обстоятельствах (книжные магазины, библиофилы, издания с ограниченным тиражом, продаваемые в узких кругах) в 1940‑х годах увидят свет первые книги Жене.

В самом деле, наряду с видимой лицевой стороной, всегда существует тайная изнанка литературы, даже если первая афиширует свое новаторство, которое и становится главным предметом толков. Есть поистине инфернальный «закрытый фонд», состоящий из сочинений, выносимый на читательский суд лишь с величайшими предосторожностями, если до этого вообще доходит дело, и распространяемых под таким секретом, что зачастую невозможно отыскать их следы даже в спецхранах крупнейших библиотек. Оскар Уайльд опубликовал скандальный «Портрет Дориана Грея», но «Телени», который ему порой приписывают и который, в любом случае, был сочинен кем-то из его окружения, распространялся лишь подпольно. Жид издал «Имморалиста», а затем «Фальшивомонетчиков» и «Если зерно не умрет», где зашел очень далеко — даже слишком далеко, с точки зрения современников. Однако он смог опубликовать первую эротическую книгу Алибера только тайно. Что же касается второго романа каркассонского поэта, «Терновый венец», весь ее тираж (около сотни экземпляров) был конфискован полицией во время облавы, так и не поступив в продажу.

Если одной из главных задач такого писателя, как Жид (или Пруст), являлось видоизменение того, что можно выразить посредством литературы, а его литературный проект заключался (как и у Пруста), по большей части, в попытке обновления европейского романа путем введения дотоле исключенных реалий, в частности, гомосексуальности, неудивительно, что в беседах Жида с близкими и его переписке неоднократно поднимается вопрос о границах и возможности их нарушения с целью последующего отодвигания. Например, в 1909 году, когда Жид читал первый вариант «Коридона» Руару и Алиберу, первый советовал ни в коем случае не публиковать его, тогда как второй призывал лишь действовать осторожно. Оставалась одна проблема, которой нельзя пренебречь: как отреагирует жена Жида и какая судьба постигнет их брак? Защитительная речь Жида выдержала два ограниченных издания без указания имени автора. Однако в 1920 году, когда Жид подумывал, не опубликовать ли книгу под своим именем, Алибер уговаривал не делать этого, волнуясь о возможных последствиях. Если распространение книги ограничено и она предназначена лишь для «некой среды», писал он, тогда не возникнет «никаких возражений». Но стоит ей выйти за пределы этой среды, и она «может навредить тому, что ты защищаешь, вместо того чтобы помочь». Ведь это грозит, предостерегал Алибер, привлечь внимание карательных органов к тем «нравам», что ныне «молчаливо допускаются».

Но в подобном чередовании мер предосторожности, колебаний и крутых поворотов функционирование в группе, в кружке — даже если их границы были подвижны и неопределенны — должно было также санкционировать любое соперничество и все виды нарушений. Как отмечает Франсуа Порше в своем значительном труде 1927 года «Любовь, не смеющая назвать свое имя», если Пруст и Жид предоставили гомосексуальности законное место в литературе, их произведения, полученный резонанс и вызванный скандал, несомненно, должны были произвести так называемый эффект санкционирования, или «воздушную тягу». Подобно творчеству Ницше в конце XIX века, Фрейда — в 1920–30‑х или Жене — в 1950‑х годах, книги Жида и Пруста посеяли немало семян литературной отваги.

В рамках этой статьи невозможно дать полное представление о влиянии Жида или хотя бы упомянуть всех тех французов и иностранцев, что вращались вокруг него либо им вдохновлялись. Ему писали и наносили визиты. Некоторые поклонники посвящали ему статьи и книги: Пьер Эрбар, Клаус Манн… Другие делали его персонажем своих романов, как например, Анри Геон в «Юноше», к сожалению, так и не увидевшем свет. Даже бунтарь Жене в 1933 году пришел к мэтру домой на улицу Вано!.. А через пару месяцев написал ему, чтобы попросить денег…

Алибер тоже посвятил своему знаменитому другу сочинение «Андре Жид: заметки на полях». В сущности, его эротические тексты можно также назвать заметками на полях произведений Жида, ведь на этих «полях» выросла целая литература, пытавшаяся раздвинуть границы того, о чем дозволено говорить.