Михаил Колосов - Мужчины Микки

Оливия Крэнк

Мужчины Микки

Авторский перевод Михаила Колосова

www.kolosow.com

– Дело довольно деликатное, но я обратился к вам, потому, что вы были другом профессора Карстена, он мне говорил о вас и, вообще, советовал, даже настаивал, если возникнет нужда, прибегнуть именно к вашей помощи.

– Вы знали профессора Карстена?

На самом деле, в вопросе не было необходимости, адвокат прекрасно знал, кто перед ним. Он даже видел пару раз своего друга Джоуи в обществе этого парня, правда, только издали. Это тот самый любимый его ученик. Во всех смыслах любимый. Человек, ради которого Карстен оставил семью.

– Да, он был моим близким другом.

– Хорошо, не будем играть в кошки-мышки, я знаю, кто вы такой. Более того, Джо советовался со мной, прежде чем делать некоторые финансовые распоряжения. (Профессор Карстен при жизни бо́льшую часть своих сбережений, в том, или ином виде, передал этому человеку). И еще того более, незадолго до смерти он написал мне письмо, в котором просил, чтобы я помогал и поддерживал вас. Но до сих пор, как я понимаю, вы прекрасно справлялись и сами. Что же теперь случилось?

– Откровенно говоря, меня смущает ваш тон, советник. Вы, кажется, мне не рады? Не любите гомосексуалистов? Или, может быть, осуждаете Джо за то, что он не стал лицемерить и предпочел расторгнуть бессмысленный брак? Или вам представляется, я зло, беспощадно разрушившее его семейную идиллию?

– Нет, нет, ничего подобного. На счет ориентации у меня предрассудков нет. И по поводу брака его с Селестой никаких иллюзий я не питаю. Дети к тому времени уже выросли, а она… что ж, как бы то ни было, с вами он был по-настоящему счастлив, чего о жизни с ней нельзя сказать. Извините, я действительно не имею причин недолюбливать вас. Просто немного обидно, мы дружили с Джо с детства, а как только он близко сошелся с вами… в общем, он ото всех старых друзей отдалился. И я не стал исключением.

– Возможно, Джо боялся, что его осудят.

– Я бы не осудил. Мне казалось, он должен был это знать. Но вернемся к вашему делу. Я с радостью помогу вам, чем только сумею.

– Хотелось бы, чтоб вы правильно меня поняли. Со смерти Джо прошло уже три года. Я долго не мог придти в себя, но время, как говорится, лечит…

– Извините, Майкл, а как вас Джо называл?

– Микки.

– Вы позволите мне тоже?

– Если желаете…

– Так вот, Микки, не стесняйтесь, я теперь на вашей стороне. Вероятно, у вас завелся новый друг? Что ж, это естественно. Дело в нём?

– Вы очень проницательны, мистер Финчли.

– Просто Айзек.

– Да, Айзек, дело в мужчине, и да, у меня были с ним, так сказать, интимные отношения. Но это вовсе не то, что… эх, как бы вам объяснить… Мы с Джо очень любили друг друга, у него это была последняя любовь, а у меня, по-сути, первая. Я был не так уж и юн, когда мы сблизились. По сравнению с ним молоденьким казался, а так-то мне уже двадцать шесть лет было, и я уже стал хирургом, доктором медицины. Однако раньше полюбить кого-нибудь по-настоящему просто не хватало времени. Слишком много усилий пришлось приложить мальчику из России, чтобы стать врачом в Америке. Джо был для меня всем, учителем, другом, в некотором смысле даже отцом, он был моей единственной семьей. Поэтому, когда его не стало, к тому же так внезапно, я был совершенно растерян. Не знал, как жить дальше. Всё, что у меня осталось – это работа. Я, знаете ли, хороший хирург. Так вот я и погрузился в работу с головой. Из клиники почти не выходил, практически жил там постоянно. Дежурил за всех подряд. Мне и комнатку отдельную отвели, в которой я почти поселился, хоть это и против правил. Вот так я жил, лишившись Джо. И быстро привык к такой жизни. Все мысли были заняты работой. По пять-шесть операций в сутки. Я был похож на робота-хиррурга: помылся, прооперировал, помылся, заправился, помылся, прооперировал, опять помылся. И так бесконечно. Да еще со студенческих лет я положил себе за правило не реже двух раз в неделю помогать патологоанатомам. Везде, где я работал, к этому быстро привыкали, и в нашем морге меня воспринимают как полноценную рабочую единицу.

– Простите, а зачем вам это нужно?

– Всё затем же. Маниакальное стремление к совершенству в профессии. Я классный хирург. Это мой наркотик – постоянное неуемное стремление развиваться, оттачивать навыки, учиться новому, стараться во всей полноте овладеть своим искусством. Если вы тоже любите свое дело, то, может быть, поймете. Знаете, у русских есть поговорка, «нет предела совершенству».

– Я понимаю вас, доктор. Пожалуйста, продолжайте.

– На чём я остановился? Ах, да, на морге. Так вот, у нас в анатомичке работал санитар. Здоровый такой, угрюмый парень. Поначалу я даже подозревал у него некоторую задержку в развитии, или потерю кое-каких мозговых функций в результате травмы. Такой он был всегда молчаливый, хмурый и заторможенный. Конечно, обо всех этих его особенностях я не слишком задумывался, вообще очень мало обращал на него внимания. Но вот однажды я заканчивал вскрытие, а он как раз из отделения тело привез. Я указал, куда поместить покойника, он стал возиться-перекладывать, естественно, я тут же забыл о его существовании, своим делом занялся. И как на грех, сшивая кожу, случайно уколол себе палец и совершенно неосознанно выругался по-русски. Санитар вдруг встрепенулся, повеселел, глаза, знаете, так и загорелись.

– Ты что, русский?! – на родном языке меня спрашивает.

– Да, - отвечаю, – и ты?

Вот так и познакомились. Дмитрий его звали… зовут. Ростовцев. Приехал из Ставрополя, три года всего в Америке. Вот откуда, думаю, эта вялость, особенная – вовсе не мозговая заторможенность, а просто русская манера исполнять нелюбимую работу с ленцой. И молчаливость от плохого знания языка, а не от природной замкнутости. Как только соотечественника во мне опознал, так словно прорвало его. Вообще этот Дмитрий оказался довольно навязчивым. Подсаживался в столовой ко мне, заходил в мое дежурство в отделение, в комнатку мою всё время совался. Я был уверен, что ему со мной просто по-русски поговорить интересно. Но с разговорами своими он быстро мне надоел. Я уж не знал, как от него отделаться. К тому же ухмылочка у него была такая гаденькая, я про себя её бандитской прозвал. В общем, подбирал уже в уме поделикатней выражения, чтобы сказать, отстань, мол, от меня, ты мне мешаешь. Но вдруг он и сам замолчал. Хоть и довольно необычные обстоятельства его вернули в прежнее спокойно-равнодушное состояние. Однажды вечером я отдыхал в своей конурке после трудной операции, задремал. Он проскользнул без стука. Встал надо мной и орган свой интимный обнажил. Сперва я глазам своим не поверил, думал, сплю. Когда сообразил, что это наяву, и желание свое человек выражает недвусмысленно, просто молча и спокойно дал ему, чего он хотел. Видимо, он остался доволен, потому что впредь у нас так и повелось: молчаливые свидания в моей каморке, на людях никаких разговоров, в том числе и по-русски. Откровенно говоря, я и за отношения это не считал, правда, к физической близости с ним привык. В общем, не буду нагружать вас лишними подробностями. Дело, собственно, в том, что две недели назад он исчез, не вышел на работу. Я и узнал-то об этом не сразу, и значения, может быть, особого не придал бы его пропаже: молодой здоровый парень, нашел получше место и был таков. Не простился, не известил, так что же? Это вполне в духе нашей странной «дружбы». Только вот вчера ко мне явились полицейские. Расспрашивали о Ростовцеве. Давно ли знакомы, встречались ли в России, в каких отношениях были. Мне показалось, это очень странно. Я почти уверен, что о нашей близости не знал никто. Ни разу ни полсловом, ни намеком на работе ни один человек не дал понять, что думает о нас, как о любовниках. Больница – коллектив своеобразный, если бы хоть что-то было известно, обязательно бы всплыло. А за стенами клиники мы и на километр друг к другу не подходили. Понятия не имею, почему они пришли ко мне. Да, еще в конце беседы полицейский так странно намекнул, увидимся, мол, еще, или «это не последний разговор», что-то в таком роде, дословно не воспроизведу. Сперва я ничего плохого не подумал, но поразмыслив немного, испугался. Если он что-то натворил, в аварию попал, или преступление совершил – еще ничего, я к его делам вне больницы совершенно не причастен. Да и каждый подтвердит, что из операционной практически не вылезаю. Но что, если его убили? Что если я попал в подозреваемые? ДНК мою на нём наши, волос, или еще что в этом роде. Как тогда?