Ладно, дело не в замках. Дело в том, что мой брат подошел к своей собственной бездне, и я должна помочь ему переправиться. Переправиться и притерпеться. Все почему-то считают, что должна. Теперь уже и Глеб так считает.

— А Алексей, он ведь и не догадывается, что купил именно мою квартиру?

— Пока не догадывается. Я думаю, будет лучше, если он узнает об этом на суде.

— Это уж слишком! Надо заранее все ему объяснить.

— Не надо! Я тебя прошу, не надо!

— А что мы будем делать, выйдя из суда? Квартиру, предположим, объявят моей, и я должен буду выставить твоего брата на улицу.

— Не на улицу.

— А куда же?

— Я знаю куда!

— Тогда объясни.

— У меня есть хороший, продуманный вариант. Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем больше.

— А если суд решит по-другому?

— Тогда и поговорим.

— Но тон у тебя такой, будто ты знаешь ответы на все вопросы.

— А я и знаю. Не веришь?

— Не совсем… Из-за всех этих тайн и недомолвок мне трудно общаться с Алексеем. Он по-своему очень интересный человек, но я все время думаю, что у нас впереди разборки.

— А ты не думай.

— А как он похож на тебя! Странно будет конфликтовать с человеком, так поразительно на тебя похожим.

— Это я на него похожа. Я ведь младшая.

Глава 7

За неделю своего пребывания в Москве Лешка окончательно впал в уныние.

При первой же встрече адвокат объяснил ему: юридические права на квартиру старого владельца не вызывают никаких сомнений. Версия с псевдо-Вороновой тоже бесперспективна. Убитый горем Лешка пытался объяснить мне почему, но я отказывалась слушать.

— Я устала, Леш.

— От чего? — недоумевал брат.

— От проблем.

— У тебя-то какие проблемы?!

Он считает, что пространство именно вокруг него превратилось в ареал обитания мировых проблем, а остальные жители планеты, от проблем автоматически отсеченные, цветущие и порхающие, обязаны ему активно сочувствовать. Особенно он укрепился в этой мысли, навестив маму.

— Да тебе просто скучно! Объявить мать душевнобольной! Ты сама-то, часом, в своем уме?..

— Теперь она, слава богу, поправляется… А сначала… — Я пыталась восстановить свое доброе имя. — Не я же ее душевнобольной признала — врачи.

— С врачами-то давно все ясно! Им только деньги неси, а они расстараются! Такого понаговорят!.. Я на эти трюки в Германии насмотрелся.

В Германии Лешка работал в госпитале, поэтому коммерческий аспект современной медицинской практики знал как свои пять пальцев… Много, много чего знал Лешка! Не знал он только, что происходило с мамой два месяца назад.

— Ну, допустим, случился у матери сдвиг. Легкое завихрение. Ты ее в эту клинику — а сама развлекаться… со своим Глебом.

— Леша, стыдно так себя вести! Так раскиснуть из-за какой-то квартиры… Ни за что ни про что набрасываться на родную сестру! Где твое мужество?

— Какое мужество? Через две недели меня прилюдно бомжем объявят! Тебе наплевать! Для тебя жилье не проблема. — Взглядом пролетария, попавшего в дом к буржую, Лешка окинул мою комнату.

— Зря мы все-таки доверились этому Капошке!

— Не, с виду нормальный мужик…

— Леш, а о чем вы говорили с мамой? — неожиданно вспомнила я.

— Да ни о чем! Ерунду всякую… Задала пару вопросов про Германию. Оказывается, она бывала в Ганновере, отец там лекции читал. А мама с ним так просто ездила.

— А ты не помнишь?

— Да чего, я должен все помнить, что ли?! Еще она про тебя спросила.

— Про меня? — Я насторожилась.

— Все замуж тебя мечтает выдать, — буркнул Лешка хмуро. — Не за этого, так хоть за того.

— За кого за того?

— А ты чего, не знаешь? Был у тебя какой-то Влад, что ли…

— Вы же знакомы, — напомнила я.

— Блин! Во блин-то! Ты бы помолчала, а?! Благодаря ему, ублюдку этому, мне скоро откроется крутая перспектива энное количество лет кантоваться на московских улицах, чердаках и в подвалах!

— Ну ладно, не паникуй раньше времени. А что спрашивала обо мне мама?

— Что спрашивала, что спрашивала?!! — огрызнулся брат. — Спрашивала, видел ли я этого Влада у нас дома. Я говорю: видел, только не Влада, а Глеба!

— Да ты что?! Ты сказал: не Влада, а Глеба?! Так прямо и сказал?!

— Натали, я не понимаю, ей-богу! — Должно быть, я так закричала и затряслась, что перепугала Лешку — он даже забыл о надвигающихся перспективах бомжевания. — Что надо было говорить? Ты бы хоть предупредила…

— Откуда я знала, что вам непременно захочется обсуждать мою личную жизнь?

— Да нужна ты была — обсуждать тебя и твою жизнь! Мать спросила…

— А про квартиру она тогда тебя тоже спрашивала?! — Я продолжала выходить из себя. — Или ты просто так рассказал?! Сам? По собственному почину? Участия захотелось!

— Что ж тут такого? — начал брат примирительно. — Всем хочется участия.

— Невинное желание! — Новый приступ гнева овладел мной. — Мне оно обошлось в сотни, в тысячи километров нервов! Про деньги я лучше помолчу… — Я прервалась на полуслове, неожиданно вспомнив, что мои обвинения по меньшей мере безосновательны. Доктор много раз повторял: рецидив — следствие запущенности болезни. Но праведный гнев все еще рвался на свободу. — Хосится усястия, — передразнила я брата. На этот раз получилось беззлобно, скорее смешно. Примерно как в детстве.

После «приятного» разговора мы сразу разошлись по своим комнатам. Глеба дома не было — на два дня уехал в Тулу, и я радовалась, что он не слышал нашей разборки.

Глеб по-прежнему был не в курсе моего плана, поэтому чем меньше оставалось до суда, тем тревожнее делалось у него на сердце.

— Понимаешь, эти скандалы… Люди не могут сдержаться и, бывает, такого друг другу наговорят… Чего и не думали никогда! — сказал он мне во время очередного нескончаемого разговора. Такие разговоры мы вели теперь почти каждую ночь.

Боже мой, до чего я их ненавидела! Остро ощущалось: мы бессмысленно тратим время, и я страдала от этого чувства. Драгоценное время, выброшенное на ветер, как деньги… В эти часы хотелось совсем других слов, другой эмоциональной атмосферы, другого тона… Про квартиру я и так знала все! И про Лешку! И про Глеба! Как дело ни поверни, он гадостей никому говорить не станет, зато и слушать их не собирается. Мой Глеб — благородный и гордый!

Он выше всякой житейской грязи, рассуждала я про себя, когда, высказав свои предположения и тревоги, он засыпал, уткнувшись в мое плечо. И в дальнейшем, когда мы пойдем по жизни рядом, я буду его от этой грязи оберегать. Но не сейчас! Другого такого случая проучить Лешку у меня просто не будет. Чем-то всегда приходится жертвовать!


Закрывшись у себя в комнате, я вспоминала наши бесконечные ночные разговоры. Потом сегодняшнее объяснение с Лешкой. А дальше — свой план. По большому счету эти сложные переживания и разборки — просто буря в стакане воды. Все закончится хеппи-эндом, как в примитивном кино. И только благодаря тому, что мой план существует.

А все-таки Лешка неисправим. Только о себе! Неужели забыл, что мама больна и ей нельзя волноваться…

От скуки и оттого, что думать уже совершенно не о чем и по-прежнему невозможно заснуть, я начала перебирать в памяти Лешкины оправдания, бессмысленные и долгие.

— Натали! Глеб нисколько не хуже того… Владика. Мне было бы намного приятнее иметь такого родственника, как он… Натали, что я не так сказал? Я не хотел, право слово…

Объяснять я ему ничего не стала, зато теперь места найти себе не могла. Как отнеслась мама к этой новости? А вдруг, пока я тут перекладываю с места на место горячую подушку, у нее начался новый приступ? Завтра поеду к ней после работы… Нет, после работы не получится — в клинике к этому времени уже заканчивается прием. Отпрошусь у Александры Николаевны на час, лучше — на два… или попробую уйти после обеда?

— Наталья Павловна, какие проблемы? — спрашивает на следующий день начальница, выслушав мой отчет о работе со стажеркой.

— Никаких проблем. Настя очень славная девочка, вдумчивая, исполнительная, толковая.

— Не увиливайте! Говорите, что стряслось.