На работу она все же опоздала. Ей пришлось набирать из колодца воду, растапливать плиту, кипятить чайник. Пока закипал чай, она поставила во дворе, на солнышке, цинковое корыто, которое притащила из бани, и принесла из огорода, где под сливом стояла большая бочка, несколько ведер дождевой воды. Вода была теплой. Татьяна разделась и села в корыто. Воды было так много, что ее излишки вылились через край. Она долго и с наслаждением мылась, потом окатилась из ведра чистой водой и растерлась полотенцем. Как будто все грехи смыла. На душе стало легко и весело. Выпила чашку крепкого чая со сгущенкой, две банки которой вчера всучил ей неугомонный дядя Паша, съела бутерброд с сыром и помчалась на работу. Но все же опоздала. На часах было пол-одиннадцатого, когда она подходила к вагончику Андрея.
– Видела я вас вчера на речке! – вдруг услышала Татьяна звенящий голос Оксаны, доносившийся из мастерской.
– Ну и что? – раздался спокойный голос Андрея. Татьяна отпрянула от двери, в которую только что хотела постучать, застыла на месте, не зная, что делать дальше.
– «Плывите ко мне»! – передразнила Андрея Оксана. – С ума сойти, какие нежности!
«И неправда, – подумала Татьяна. – Он сказал: “Плывите сюда”».
– Ну и что? – вновь повторил Андрей.
– Зачем тебе эта старуха?
– Она не старуха. А ты стала слишком злой, Оксана. Тебе это не идет.
– Злой? А кто меня такой сделал? Это ты во всем виноват. Я любила тебя…
– Это не любовь.
– А что же это?
– Все, что угодно, но только не любовь.
– Много ты понимаешь в любви. Бабник! – крикнула Оксана и заплакала.
Татьяна попятилась за угол будки, опасаясь, что Оксана выбежит и застанет ее у дверей. Но Оксана продолжала плакать в вагончике.
– Оксана! – раздался голос Андрея. В нем были интонации жалости, но не более того.
– Чего тебе?
– Перестань устраивать сцены. Это не поможет.
– Хорошо, я перестану. Но только при одном условии: если ты придешь сегодня ночью. Муж уезжает на сенокос на неделю. Мы могли бы…
– Не могли.
– Ну почему? Это из-за нее?
– Прекрати! Ты же знаешь, что все началось гораздо раньше.
– Андрюша, ну пожалуйста! Я прошу тебя! Последний раз, и все. Я отстану от тебя. Больше ты меня никогда не увидишь.
– Господи, что за мелодрама? Чеховский водевиль, ей-богу!
– При чем тут Чехов? Ведь это я, понимаешь, я, твоя Оксана, которой ты по ночам говорил такое, чего больше никто и никогда не скажет. Андрюша, я люблю тебя!
Теперь Оксана рыдала так, что Татьяна испугалась – не услышал бы отец Алексей. Ну что ему стоит? Пожалел бы несчастную женщину!
– Хорошо, я приду, – сказал Андрей, как бы услышав Татьянины мысли. – А сейчас уходи. Мне надо работать.
Оксана пулей вылетела из вагончика и побежала прочь, но не на главную улицу, а в сторону реки, очевидно, окольными путями на свою Береговую.
В этот день Татьяна была молчаливой и задумчивой. Андрей, который обычно ничего не замечал вокруг себя, кроме работы, вдруг спросил ее:
– Вы плохо себя чувствуете?
– Нет. С чего вы взяли?
– Я скоро закончу. Еще пару мазков, и все.
– Можете не торопиться. Я посижу. Мне совсем не трудно.
– Спасибо. Тогда я еще поработаю. Освещение сегодня не главное. Мне надо закончить композицию и еще… кое-какие детали уточнить.
– Не беспокойтесь ни о чем. Я не устала.
– Ну и прекрасно. Может, расскажете о себе?
– Не уж. Как говорится, «уж лучше вы к нам».
– Это из «Бриллиантовой руки», кажется?
– Из нее. А вы что заканчивали?
– Строгановское.
– Замечательный вуз.
– Откуда вы знаете?
– Была знакома с художниками-строгановцами.
– Например?
– С Николаем Васильевым, Русаковым.
– Русаков преподает живопись. А Васильева не знаю. Он, наверное, из старого поколения?
– Из моего поколения.
– Простите.
– Ничего.
– Между прочим, вы выглядите гораздо моложе.
– Моложе кого?
– Хм. А с вами надо быть осторожнее. Кстати, что заканчивали вы? Или это тоже секрет?
– Университет. Журфак.
– О-о! Теперь понятно, почему вам палец в рот не клади, как говорится.
– От такого и слышу.
– Называется «обменялись любезностями». Все! На сегодня хватит. Сколько сейчас? – Он взглянул на свои часы. – Матушка Ирина нас заждалась. Надо спешить.
В доме батюшки была идеальная чистота. Печка заново сложена и побелена, пол промыт до блеска, каждая вещь на своем месте.
– Проходите, будьте как дома! А мы заждались. Ирина меня уж на берег отправляла, мол, у них часов с собой, наверное, нет, – с улыбкой встретил их отец Алексей.
– Часы есть, времени в обрез, – сказал Андрей, намыливая под умывальником руки. – Надо бы штукатуров парочку да каменщика одного.
– Симаков обещал, но, как говорится, обещанного три года ждут.
– Прошу за стол, гости дорогие! – пригласила их Ирина, разрумянившаяся у плиты. – Я сегодня пирог с карасями испекла. По бабушкиному рецепту. Не знаю, как получилось.
Пирог удался на славу. Ирина не стала разрезать его, как это обычно принято. Она аккуратно сняла тонкую верхнюю корочку, разломила ее на несколько кусков, разложила их по тарелкам, затем каждому положила по рыбине, целиком запеченной в пироге, и наконец разрезала на небольшие ломтики опустевшую нижнюю корку, на которой остались только кольца лука и лавровый лист.
Пирог ели с ухой из тех же карасей. И вновь Татьяне показалось, что ничего вкуснее она в жизни не пробовала.
– Цемент кончается, – сообщил Андрей, когда они отдыхали после обеда в тени акаций.
– Да я уж видел, – поморщился отец Алексей. – Придется идти на поклон к Нестеренко. Он тоже обещаниями кормит, не хуже Симакова.
– Неужели у вас нет такого спонсора, чтобы не ходить за каждым мешком цемента? – не выдержала Татьяна.
– Представьте, нет, – ответил отец Алексей. – Когда только начинали восстановление, шуму было много и обещаний. А потом схлынула волна ажиотажа. Как говорится, посчитали – прослезились. Первые-то деньги ушли на проект, согласования всякого рода, поездки и прочую организационную шелуху. Закупили, правда, кое-какие стройматериалы, инструмент, небольшую бетономешалку, транспортер. Вон он, несобранный так и стоит. Нужны рабочие руки, а это ежемесячная зарплата, нужен кирпич, много кирпича, очень много. Опять же для кровли кучу всего надо. Да все это в смете есть. Нужны деньги. А спонсоры, те, что громче всех обещали, пошли в отказ, мол, у них у самих финансовые трудности, обождите, мол, вам не к спеху, а у нас производство может встать…
Татьяна увидела его расстроенное лицо, и сердце ее заныло.
– Скажите, а этот храм представляет собой историческую или архитектурную ценность?
– Ему, если верить архивам, сто двадцать лет. Так что исторически он не такой уж и старый. А архитектура…
– Типовой проект девяностых девятнадцатого века, – вмешался в разговор Андрей.
– Жаль. А то можно было бы подключить департамент культуры.
– Да он небось сам беднее монастырских крыс, – возразил Андрей.
– Так-то оно так, но все же для памятников культуры министерство хоть что-то выделяет, – сказала Татьяна.
– Уж слишком далеко начальство, отсюда не видать, – с сарказмом добавил Андрей. – Хотя бы моральную поддержку оказали наши высокие чиновники, и то вперед. Никому и дела нет до духовных нужд сельчан.
– Ну как это «никому»? А батюшка с матушкой? Уже то, что они здесь живут, огромная поддержка людям, – горячо возразила Татьяна.
– Так ведь я о чиновниках, – поморщился Андрей.
– Знаете что, пошли прямо сейчас к Симакову, а? Я сама хочу посмотреть на этого толстокожего бюрократа.
– А пошли! – загорелся Андрей. – Вы для понту представьтесь какой-нибудь большой шишкой, а то его на слезу не пробьешь.
– Хорошо. Представлюсь, к примеру, управляющей областным департаментом культуры.
– А не слишком?
– В самый раз.
Они вошли в кабинет Симакова после получасового ожидания в приемной. Все это время шло совещание «по широкому спектру вопросов», как объяснила секретарша, молоденькая девица, не старше семнадцати лет. Она сначала кокетничала, пытаясь привлечь внимание Андрея, но, заметив его холодное равнодушие, фыркнула и отвернулась к окну, демонстрируя свое презрение к «просителям».