– Ты свёл меня с ума, – призналась она, и в царящей полутьме он заметил её улыбку. – Неужели так будет всегда?

Вместо ответа Томас поднял голову и поцеловал её. Прикосновение к мягким губам обожгло его, и новая вспышка желания пронзила тело. Если такое и было возможно, то только с ней. Когда-то давно она сама отыскала его на берегу Северного моря, улыбнулась и заставила забыть о тягостных горестях. Теперь эта рыжеволосая Сильфида нежилась в его объятьях, изгибаясь, словно кошечка от его ласк, и он мог лишь представить все последующие дни и ночи, что им предстояло провести вместе.

Когда он снова прикоснулся к ней, закинув её ногу на своё бедро, Амелия улыбнулась и так крепко прижалась к его телу, что ему захотелось стонать от удовольствия. От ощущения её тела рядом с ним, её смелых поцелуев и плавных движений рук за его спиной… Когда она чуть прикусила мочку его уха, затем дразняще лизнула языком, Томас шлёпнул её по ягодицам, а через несколько мгновений уже был в ней, твёрдый и горячий.

Несколько лет назад он думал, что сможет забыть о ней. Несколько месяцев назад он считал, что сумеет снова покинуть её. Как он мог? Теперь, когда она принадлежала ему, он хотел забыть о жизни, в которой не было её. Теперь он ясно видел, что они воистину созданы друг для друга.


Глава 30. Фея и Лабиринт


«Как я могу сказать, что я одна, Когда весь мир здесь смотрит на меня?»

Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь

***

Туманным субботним утром, 30 июня 1759 года, океан был спокоен. Мегера проснулась в самом приподнятом настроении, однако, вспомнив, как оконфузилась прошлым вечером перед Халсторном – этим угрюмым мужланом – её прыть мигом поубавилась. С другой стороны, никто не был виноват. Пока капитан развлекался со своей женой, моряки слегка позабыли о дисциплине и тайком распили несколько закупоренных бутылок бренди. Поправляя воротник рубашки, Мегера притормозила ненадолго возле лестницы на верхнюю палубу. Не просто «несколько бутылок», возможно, там их был не один десяток… Пили практически все, и каждый по своей личной причине. Кто отмечал скорое прибытие на сушу, другие – занятость капитана и кратковременную свободу действий, а кто всё ещё поминал старика Скрипа.

Да, пили почти все. Даже скромняга Фредерик Халсторн. Мегера вспомнила, как отыскала его возле бизань-мачты с бутылкой в руке и бессвязной речью попыталась приободрить. Как-никак, она обожала его отца и была к нему привязана, как к родному. Остальное произошло уже, как в тумане. Когда он сказал, что давно положил на неё глаз, но не решался признаться из-за самых очевидных причин (и Стерлинга, в том числе, ведь не хотел терять его расположения), она ничего не ответила, только отпила ещё больше бренди (или же то был ром из закромов трюма?)

Женщина наскоро утёрла рукой лоб и вздохнула, вспомнив, как Халсторн обнял её и поцеловал, на что она так смачно треснула его по лицу кулаком, даже умудрилась разбить бедняге губу. Он ни слова не сказал, просто ушёл, бросил на неё взгляд то ли жалостливый, то ли осуждающий.

Мегера покачала головой. Вот, что бывает, когда капитан столь разношёрстной команды отсутствует слишком долго. Пиратка некоторое время глазела на дверь его каюты. За нею ни звука не раздавалось. Стерлинг вообще собирался выходить оттуда или нет? А может, эта парочка уже поубивала друг друга?

Наступило утро, пришло всеобщее похмелье, но она не ощущала дурноты. Скорее, стыд и смущение, что было вовсе не в её характере, но она поклялась, что объяснится с Халсторном, и они оба обо всём забудут ещё до первой видимости континента. До перерыва на обеденную трапезу Мегера отдала распоряжения морякам, отвесила пару подзатыльников лоцману и братцу Амелии, который теперь таскался за ним по всему галеону, затем занесла в судовой журнал отметки о скорости и курсе, ширину и долготу точки их маршрута с помощью компаса. До ближайшей суши – английских островов Сомерса – было около двухсот тридцати миль. До берегов Северной

Каролины – примерно семьсот миль, что означало, при их скорости, не больше четырёх дней плавания. Мегера вздохнула с облегчением, закрывая судовой журнал. Вот и всё. Долгое и скучнейшее на её памяти путешествие по Атлантике скоро закончится. Пора сообщить радостную весть экипажу и пассажирам.

Она отыскала своих товарищей на верхней палубе, на шкафуте как раз проходил обед. Моряки расположились на бочках и ящиках, о чём-то беззаботно болтая и смеясь. Лоцман Жеан, как обычно, умудрялся обедать, уцепившись за реи. Но он всегда крепко держал свою миску с рагу и ни капли не проливал.

– Отличная новость, Мегера! – воскликнул Стивенсон, прожевав единственный кусок мяса. – На этот раз мне показалось, что мы тащимся невероятно медленно!

– Будто дохлая черепаха на волнах, – пошутил Генри Лионелл.

– Не забывайте, что вы здесь не одни, между прочим! Кроме вас тут ещё и женщины, и дети, не привыкшие к долгим путешествиям…

– Ну разумеется, женишок! Ты стал таким домашним в последнее время, приятель!

Мужчина потрепал по голове возмущённого Клейтона, и тот встрепенулся, как обозлённый воробей, даже отставил прочь миску с рагу и хотел было ответить, но Мегера его прервала:

– Ладно, ладно! Успокойся, боец! А ты, Генри, лучше закрой рот. Парень дело говорит. Смотри за собой и терпи, как все. Где там твой брат, а? Всё отлёживается?

– Он никогда не умел пить. Хотя мы с ним оба начали ещё в утробе у мамки, а она была знатной пропойцей.

– Ха, по твоей роже и видно!

Вся честная компания захохотала и продолжила трапезу уже молча. Когда с мостика к ним спустился Джон, Мегера поманила его пальцем и подвинулась, чтобы он присел с нею рядом. Рулевой Селим только что показывал мальчику штурвал и как с ним управляться. Парень был в полнейшем восторге. Когда внезапно в воцарившейся тишине до них донеслись звуки скрипки, все словно замерли ненадолго, затем Стивенсон, подбоченившись и напустив на себя вид бывалого Дон Хуана, многозначительно повёл бровями:

– О как! Капитан, наконец, подал первые признаки жизни! А то мы уж было подумали, что девица ему кляп в рот засунула или что похуже!

– Совсем с ней расклеился Диомар… – поддакнул его товарищ, щуплый вахтенный Боусман.

– Фто «похуже»? – прочавкал с набитым ртом Клейтон, затем взглянул в свою миску. – Эх, последнее мясное рагу! Говорят, припасов совсем мало осталось…

Однако Джон тут же бесцеремонно перебил:

– Вообще-то ты говоришь о моей сестре, дубина!

– Ишь какой прыткий! Последи-ка за языком, парнишка.

– Это ты следи, как говоришь о моей сестре, – сказал Джон и упрямо задрал подбородок. – Да такие, как ты, даже упоминать о ней не достойны…

– Такие, как я? – Стивенсон повысил голос, даже привстал со своего места, грозно глядя на мальчика. – Да что ты знаешь, сопляк? То же мне! Нашлась тут королевская семейка! Да без громкой фамилии ни ты, ни твоя сестрица не стоите и гроша. Где там ваши замки, кареты, прислуга и вересковые поля? А? Молчишь, пацан? Так вам и надо, якобитским предателям…

Словно ощетинившийся зверёк, Джон вскочил на ноги и, протиснувшись через двоих моряков, кинулся было с кулаками на караульного, но Мегера его вовремя подхватила и прижала к себе, крепко ухватив за плечи. Возмущение раздалось со всех сторон шкафута, однако всё стихло, едва пиратка прикрикнула. В гневе Мегера была страшна, и, как с правой рукой капитана, никто не решился бы спорить с нею.

– А ну заткнулись все! Живо! И успокоились! Диомар без сна и отдыха долгие шесть лет готовился к этому плаванию, а вы хвосты распушили, едва он голову к подушке приложил. И не стыдно вам? – она оглядела всех и каждого своим острым тёмным взглядом, затем посмотрела на Джона. – Нечего хвастать тут перед всеми своим происхождением! Хочешь быть одним из нас, умерь-ка пыл! И не махай тут руками без уверенности, что выбьешь кому-то зуб, парень, иначе ты их только насмешишь. Учись решать проблемы словесно, а не грубой силой.

И она толкнула его на ближайшую бочку. Джон скривился от недовольства, но уселся и промолчал. Мегера обернулась к караульному:

– А ты, мешок коровьего дерьма, прежде чем поносить других, не забывай, откуда Диомар тебя самого вытащил! И попридержи коней! Скажешь хоть слово лишнее про девчонку, я самостоятельно тебя манерам научу. Она и этот мальчик – дети знатного человека, который, в отличие от некоторых, не отсиживался, пока его товарищи умирали на поле боя. Так что прояви уважение.