Барбара Сэмюэл - Музыка ночи

Но этой загадке придется подождать. Вдруг как-то сразу Элли почувствовала, что безумно устала и хочет заняться чем-то другим, не связанным с прошлым, полным тайн. Интересно, есть ли в городке магазин видео, где она могла бы взять напрокат видеомагнитофон и несколько кассет с современными комедиями?

Идея показалась ей гораздо более заманчивой, чем следовало бы, принимая во внимание объем работы, который предстояло проделать. Она заключила договор сама с собой — если она будет работать всю эту неделю по вечерам, то к выходным выяснит насчет видика и устроит себе настоящее воскресенье. Притворится, будто она находится где угодно, только не в сотне миль от дома, в поисках ответов на вопросы, и при этом вовсе не уверена, что хочет их найти.

Когда она впервые увидела его, он смеялся. Что-то в этом звуке задело ее, это был смех, полный неудержимого веселья, чистого удовольствия, такой щедрый, что она немедленно обернулась, чтобы посмотреть, кто может смеяться так самозабвенно.

И когда она увидела его, человека, который так смеялся, сидя в полумраке со своими друзьями, он показался ей таким же золотым, как звук его смеха. Его волосы поймали последний луч заходящего солнца, и красноватые искорки в темноте сверкнули как огонь Волоски на его руках были такого же оттенка, что заставило ее подумать об Адонисе.

Она понимала, что нельзя так глазеть, но почему-то не могла заставить себя отвернуться. Он, должно быть, почувствовал ее взгляд, потому что повернул голову и посмотрел прямо на нее, улыбка все играла на его губах, а потом погасла.

Он быстро отвел взгляд, снова посмотрел на нее, и теперь наступила ее очередь наклонить голову, отвести взгляд, устыдившись, что она посмела даже на одну минуту лишить мир этого совершенного смеха.

Но не в силах отказаться от одного, последнего, взгляда, она подняла глаза и обнаружила, что он с улыбкой приближается к ней. Как будто он знал ее, как будто ждал, когда она появится.

Блю устал. Пыль и пот образовали какую-то липкую корку на его шее, а его руки были покрыты грязью. В системе разбрызгивания для одной из оранжерей лопнула главная труба сегодня утром, и они не могли обнаружить прорыв до середины дня. Блю с Маркусом наконец нашли его в заболоченном месте за оранжереей, но запаять трубу удалось не сразу.

Маркус посмотрел на заходящее солнце и гаечный ключ выскользнул у него из рук.

— На сегодня мы сделали все, что могли, парень Давай не будем ничего планировать на вечер, а завтра поутру сразу приступим к делу.

Блю кивнул, сдаваясь.

— Есть какие-нибудь идеи? Ты здесь самый большой специалист по технике.

— Только не сейчас. Думаю, тебе просто придется эту ночь следить за детками. — Он отер лоб запястьем, оставив на темной коже полосу светло-коричневой грязи. — Я утром заеду к Шумейку, куплю несколько колен.

— Черт побери!

Детки, о которых говорил Маркус, были прихотливыми орхидеями и являлись частью экспериментальной работы, которую Блю проводил, чтобы выявить более эффективные способы их проращивания. Для того чтобы исследование увенчалось успехом, условия должны были полностью копировать тропический лес, а поломка могла задержать все на несколько месяцев. Мысль о потерянном времени просто убивала его. Он уперся руками в бедра.

— Ну что ж теперь поделаешь.

— Да. — Маркус со стоном поднялся на ноги и потянулся. — Я потащусь домой и приму душ. Сегодня вечером у меня встреча с городским советом по поводу памятника.

Блю кивнул.

— Планируешь открыть его четвертого июля?

— Пока да, — ответил Маркус. — Буду рад, когда это все закончится.

— Еще бы.

— Да. — Маркус смотрел куда-то далеко, за линию горизонта, может, в лица тех, чьи имена будут выбиты на памятнике. Одним из них был брат Блю, убитый в Сайгоне в последние дни войны. — Эта женщина только что подъехала, если тебе интересно.

Блю, взглянув через плечо, обнаружил, что Элли выбирается из машины, и мурашки пробежали у него по позвоночнику. Он ничего не понимал. Четыре года он обращал внимание на женщин только тогда, когда у него уже не было сил терпеть. И вот появляется она, настолько не в его вкусе, что могла бы быть мальчиком, а он думает о ней весь день.

Элли не видела их, и Блю не стал привлекать ее внимания.

— Давай на этом и порешим, — устало проговорил Маркус.

— Ты иди. Я позабочусь обо всем.

«Он будет только рад занять себя, чтобы не думать об… — Блю покрутил головой… — о разных вещах. Не думать о таком».

— Не стану спорить. Увидимся завтра утром.

Блю долгое время не двигался с места, ощущая смертельную усталость из-за того, что долго выбрасывал лопатой мокрую землю из ямы. Грязь у него на шее стала трескаться, когда он пошевелился, а запястья покрывала жидкая глина.

Только мысль о вянущих растениях заставила его приняться за дело. К тому времени, как он закончил проверять температуру, устанавливать затемнение и увлажнять стены оранжереи изнутри при помощи шланга, у него уже не оставалось никаких мыслей. И это было хорошо. Он намеренно не смотрел в сторону домика, хотя и слышал, что там звучала музыка, что-то тихое и задушевное, неразличимое в вечерних сумерках.

Когда он зашел на кухню, тетя Лэни выскочила из другой комнаты. Это была маленькая, худая старушка с седыми волосами. Она сжимала длинные руки поверх голубого ситцевого фартучка.

— Я как раз собиралась задействовать тебя, милый, — сказала она. — Моей кошке надо к ветеринару.

— Моей кошке, ты хочешь сказать.

Пайкет принадлежала жене Блю и была старой уже тогда, когда они поженились. Теперь она дотянула до семнадцати лет и стала тощей, как проволока, и такой же старой в пересчете на человеческие годы, как и его тетушка — бабушкина сестра. Обе нуждались в особой диете и в визитах «скорой помощи», и обе в сто крат дороже платили за его заботу. Он не мог себе представить, как проживет без кого-то из них, хотя все говорило о том, что скоро ему придется с кем-то расстаться. А может, и нет. Он думает так на протяжении десяти лет, и никто из них пока не собирается оставлять его.

Пайкет, с общей для всех больных кошек грустью, прикорнула под кофейным столиком.

— Эй, дорогуша, — сказал Блю и схватил ее за шкирку, пока она не успела сбежать. Ее ушки были горячие, а складка кожи, когда он ее сжал, не расправилась. — Да, тебе снова придется отправиться к доктору.

Лэни уже вытащила переносной домик и постелила в нем полотенце, пахнущее Блю. У Пайкет было заболевание почек уже два года, и время от времени ей приходилось проводить ночь у ветеринара под капельницей.

Блю усадил ее в домик, и Пай уставилась на него сквозь прутья, но, казалось, смирилась со своей долей.

— Ты уже звонила туда? — спросил Блю тетю.

— Нет, но позвоню немедленно. Если ты не поедешь, то они скоро уйдут.

Он поцеловал тетю в седую макушку.

— Спасибо, Лэни. Иди смотри свои мыльные оперы. Я сам позабочусь об ужине.

— В холодильнике есть салат. Обязательно поешь и не проводи весь вечер за бутылкой.

— Хорошо, мэм.

Через два часа, оставив Пайкет у ветеринара под капельницей, рассерженную, но не взбешенную, Блю наконец добрался до душа. Он смыл с себя всю грязь, надел джинсы и пошел на кухню посмотреть, что оставила ему Лэни. Вынул из холодильника салат, решил, что не голоден, и вместо этого налил себе выпить — бурбон со льдом. Из комнаты Лэни, из полуподвала, доносились звуки телевизора, и Блю с минуту виновато смотрел на виски. Потом добавил в стакан еще глоток. Бывают дни, когда выпить необходимо, и сегодня как раз один из таких дней.

Повернувшись, чтобы убрать лед в морозилку, он боковым зрением уловил какое-то движение и остановился, вглядываясь в кухонное окно. Оно выходило на гостевой домик, оранжереи и открытый склон между ними, где в самом низу он и заметил движение. Это была Элли со своей собакой.

С этого расстояния он не мог разглядеть деталей и выражения ее лица, но игра была старой как мир. Элли подпрыгивала, наклонялась, боролась с собакой, поворачивалась, бежала и останавливалась. Эйприл скакала и носилась за ней. Блю потирал грудь, наблюдая за ними и отпивая бурбон. В сгущавшихся сумерках красная рубашка девушки казалась ярким пятном, ее волосы — кляксой, а собака — черно-белым клубком.