В легком шелковом плаще на ступеньках стояла Гвен Лейсер.

— Я была в клубе Хопкинса, — поджав губы, проговорила она. — И видела там Маркуса. Что ты сделал с моей внучкой?

Блю понимал, что соображает туго из-за недосыпания, но это уж совсем не укладывалось у него в голове.

— Простите, не понимаю. Кто вам нужен?

— У тебя так много девчонок, что уже и сам запутался?

— Вы имеете в виду Элли?

— Да. Где она?

Он все еще не мог уловить смысла.

— Вы не войдете? Я не понимаю, что происходит. Она сняла очки.

— Блю Рейнард, не могу поверить, что ты ослеп, и знаю, что ты не настолько глуп. Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?

— Знаю? — Он потряс головой. — Гвен, войдите. Я не понимаю, о чем вы говорите. — Он устало поплелся на кухню, оставив дверь открытой. — У меня тут курица, если хотите.

И тогда его осенило. Он поднял голову и взглянул на негритянку. Она покачала головой, увидев выражение его лица.

— Ты действительно не имел представления? Я думала, кто-нибудь сказал тебе, видя, как ты ее любишь. Мейбл — это я.

— Мейбл Бове? — Он уставился на нее. — Все эти годы вы жили здесь? — Еще одна часть головоломки встала на место. — И Элли — ваша внучка?

— Правильно. И она — единственное, что у меня осталось, сынок, поэтому я хочу, чтобы ты сел и послушал меня.

Он сел.

— Я сочувствую тебе, сынок, — сказала она. — На самом деле. Я знаю, что ты считаешь, будто живешь под каким-то проклятием, и сама когда-то думала о себе так же. Но я хочу, чтобы ты задумался обо всех этих потерях в твоей жизни. Бог ни за что не карает тебя. Твоей маме было под шестьдесят, и она курила, как паровоз, с десяти лет, так что неудивительно, что с ней случился сердечный приступ. Твой брат отправился на войну, а это, конечно, увеличивает шансы погибнуть молодым. Твой отец пустил себе пулю в лоб, потому что не смог вынести всех этих потерь. Единственная, кого ты потерял не по ее вине, — это твоя жена. Это было горько, Блю. Это было ужасно, и мы все плакали вместе с тобой.

— Не надо, — прошептал он.

— Не останавливай меня, — проговорила она. — Оторви задницу от стула и ступай за своей женщиной. Маркус сказал мне, что она ждет ребенка, и говорю тебе: ты еще не видел несчастий в своей жизни, если этот ребенок родится не в нашем городе, где мы все сможем любоваться им. Включая тебя.

Блю смотрел на нее и не знал, плакать ему или смеяться.

— Не могу поверить, что я все эти годы беседовал с вами о Мейбл.

Она улыбнулась, и в ее улыбке он увидел сногсшибательную молодую женщину, полную огня.

— Мне было это приятно. — Она потыкала вилкой в кусок курицы. — Думаю, именно тебя Господь избрал для того, чтобы все здесь стало на свои места. Видишь, как это произошло? Он решил, что ты достаточно страдал, и послал тебе женщину.

Блю наклонил голову. И заплакал, не стыдясь. Когда-нибудь он снова будет петь блюзы. Такова жизнь. Но не сегодня.


Элли с бабушкой проговорили несколько часов. О книге и об удивительных открытиях, связанных с ней, о городке Пайн-Бенд, и наконец Элли поведала о своих поисках отца.

Было уже за полночь, и Элли чувствовала себя виноватой, но бабушка казалась не более уставшей, чем сама Элли. Они уже поели и убрали посуду и сидели сейчас за кухонным столом с корзиночкой арахиса, Джеральдина любила арахис и передала эту любовь внучке. Элли вздрогнула. Она родственница Мейбл Бове! Только представить себе!

— Что такое, Элли? Ты весь вечер о чем-то задумываешься. Об этом мужчине?

— Нет, — тихо ответила она. — Я думаю о другом. — Она открыла сумочку, достала две фотографии, украденные из чемодана Роузмэри, и положила на стол одну. На ней смеялась Диана, глядя на кого-то, кто не попал в кадр. — Я обнаружила это, когда искала материал о Мейбл, — сказала Элли.

Джеральдина с болезненным вскриком взяла снимок.

— А она была такой хорошенькой. Я никогда не знала, что с ней делать. — Она выжидательно подняла глаза. — И ты обнаружила своего папу, верно?

Элли глотнула и положила фото Маркуса и Джеймса, обнявшихся перед камерой.

— Тот, что слева, — сказала она, — Джеймс Гордон. — Джеральдина только кивнула.

— Ты очень на него похожа.

— Ты даже не удивлена?

Бабушка поджала губы. Покачала головой:

— Не очень. Твоя мама, конечно, ничего не говорила, но я подозревала что-то такое.

— Подозревала?

— Не удивляйся так сильно — она вернулась и молчала, ни словом не заикнулась о том, кто отец ребенка. А когда ты родилась, она плакала и плакала, словно у нее разрывалось сердце. Я решила, что ты похожа на него.

— Ты никогда ничего не говорила. Джеральдина положила фото.

— А зачем, Элли? Твоя мать умерла. Я понятия не имела, кто твои родственники. Ты жила с нами, в маленьком городке, внебрачный ребенок девушки, которая всегда поступала по-своему. Было трудно и без моих подозрений. А твой дед напрочь отказывался видеть кого-либо. — Она взглянула на снимок. — Он был достаточно либерально настроен для своего времени, но это разбило бы его сердце — узнать, что его дочь…

Элли кивнула. Дедушка был продуктом своей эпохи и культуры. Он никогда бы не стал сквернословить ни на людях, ни дома и никогда не унижал людей с другим цветом кожи, но ему приходилось тяжело в мире, где все перемешалось. Ему нравилось, что в кафе на Пар-стрит обедают белые старики, а цветные предпочитают Маркет-стрит.

— Но это никак не помешало бы ему любить тебя, детка.

— Я знаю.

— Ну, и ты встретилась с ним? Он знает, что он твой папочка?

Элли подняла глаза, снова ощутив эту мимолетную печаль.

— Нет. Он погиб во Вьетнаме. Она пыталась уговорить его бежать в Канаду, но… — Элли устало пожала плечами: — Может, все это было напрасно.

— Нет. Ты знаешь. Твои поиски были не напрасными. — Бабушка коротко рассмеялась. — И ребеночек теперь не будет для тебя таким уж сюрпризом. Я об этом немного беспокоилась, что твой черненький ребенок тебя сильно удивит.

Элли рассмеялась:

— Ой, было бы интересно попытаться объяснить это. — Их хихиканье заглушил звук мотора, и свет фар пронесся по стенам кухни.

— Кто это может быть, черт побери? — спросила Джеральдина, подпрыгнув.

Сначала хлопнула дверца машины, и только потом заглушили мотор и выключили фары; Элли встала, думая, как это странно. Ничего не подозревая, они с бабушкой вышли на крыльцо. Там включили свет и сразу увидели большой черный грузовик, к которому Элли так привыкла, и мужчину за рулем. Второй мужчина уже подходил к ним, вид у него был помятый и усталый, волосы всклокочены, как после сна, а ноги босы.

— Элли, черт побери, — протяжно проговорил он, уперев руки в бока.

— Это он? — спросила Джеральдина, подходя ближе.

— Да. — Элли не могла понять, в чем дело. — Блю, что ты здесь делаешь?

— Знаешь, — ответил он, приближаясь, — я не могу ответить на этот вопрос. — Он переключил внимание на Джеральдину. — Здравствуйте, мэм. Вы, должно быть, бабушка Элли. Она много о вас рассказывала, но ни разу не упомянула о том, что унаследовала свою красоту от вас.

Джеральдина фыркнула от такого экстравагантного комплимента, но Элли почувствовала, что он тем не менее доставил ей удовольствие.

— А вы Блю?

— Да. Я был полным болваном.

— Слышала уже, — ответила Джеральдина. Его лицо стало серьезным.

— Могу я поговорить с тобой, Элли? Мне надо всего пять минут.

Она кивнула.

— Ну давайте, — сказала Джеральдина. И помахала человеку за рулем. — Идите сюда, я дам вам чего-нибудь перекусить.

Маркус вышел из машины и захлопнул дверцу.

— Спасибо, — ответил он. — Мне надо позвонить жене, если вы не против. Заплатит она.

— Хорошо. Заходите.

Маркус взглянул на Элли и поднял брови.

— Подожди. Бабушка, это Маркус Уильямс, второй парень на снимке, который я тебе показывала.

Они вошли в дом, оставив Блю и Элли наедине. Она посмотрела на его ноги.

— Когда же ты вырастешь и научишься носить туфли, как все нормальные люди?

— Я спешил! — Он опустил голову. — Элли, когда я увидел гостевой домик, то перепугался до смерти.

— Я знаю.

— Я привез твои вещи, но… — Он сделал глубокий вдох и полез в карман. — Я все думал, что бы подарить тебе такое, что запомнилось бы на всю жизнь. О чем бы ты могла рассказать всем своим подружкам и показать внучатам, чтобы они знали, каким романтиком был их дед. — Он посмотрел на футляр, потом на нее. Он выглядел измотанным, вокруг рта залегли морщины, щеки ввалились, но глаза были ясными. — Я уже миллион лет не чувствовал себя так хорошо, не просыпался по утрам счастливым. — Он казался смущенным. — Я хочу жениться на тебе. Чтобы была обычная жизнь. Я хочу детей. Я хочу смеяться вместе с тобой, слушать музыку и держаться за руки.