Набрав для храбрости побольше воздуха в легкие, она стала спускаться по лестнице, а Пайкет, Эйприл и Саша шли за ней. Элли позволила себе вспомнить кое-что, и дрожь пробежала у нее по спине. Фу! Ну и ночка! Внизу она обнаружила, что забыла часы на трюмо, и повернулась, чтобы снова подняться. Животные замерли, ожидая, что же она будет делать дальше.

— Прошу прощения, — сказала она, протискиваясь мимо Эйприл.

Саша, быстро дыша, не двигалась с места, и Элли проскользнула мимо нее тоже. Пайкет пошла вперед, задрав хвост и оглядываясь, чтобы убедиться, что правильно выбрала направление. Они все дошли до спальни, потом до кровати, потом услужливо проводили ее вниз по лестнице. Польщенная такой преданностью, она сказала:

— Честно, ребята, я бы справилась и сама.

— Садись, детка, — произнесла Лэни, когда Элли и ее эскорт вошли на кухню. — Неужели они не выводят тебя из себя?

Облегченно вздохнув при этом обычном приветствии, Элли только покачала головой, печально улыбнувшись. Пайкет вбежала на кухню и тотчас замяукала, глядя на Лэни. Это была просьба, кошка чего-то ожидала, и Элли уже открыла рот, чтобы запротестовать, когда худая и хрупкая седая старушка поставила на пол миску с тунцом для худой и хрупкой белой кошки.

Лэни выпрямилась и, заметив взгляд Элли, задрала подбородок.

— Как только он ее отпустит, она будет готова. А пока я не позволю ей голодать. — Она прищурилась. — И не вздумай меня выдавать.

Кошка набросилась на еду, урча почти басом. Элли сделала такой жест, словно застегнула рот на молнию и выбросила ключ.

— А ты хочешь есть, детка?

— О нет. Я потом сделаю себе овсянку.

— Не глупи. Такая худышка, как ты? Не верю! Я видела, как ты ешь. Садись и составь мне компанию, а я пока пожарю нам яичницу. — Она взглянула на Пай. — На сале. Врачи способны испортить все, что угодно.

Смеясь, Элли подошла к шкафу и достала кружку — свою любимую, голубую, керамическую, со звездами снаружи. Она уже наливала себе кофе, когда поняла, насколько по-хозяйски ведет себя на кухне. Как будто не замечая этого, Лэни сказала:

— Подай мне лопаточку, детка.

Элли открыла ящичек и достала лопатку, ощущая какую-то пустоту в груди. Она стояла над раковиной и прихлебывала кофе, пытаясь избавиться от этого чувства холода, а сквозь окно виднелась оранжерея с розовыми цветами бугенвиллей. Она подумала о том, как Блю будет возвращаться по этой тропинке, и влажная кожа его будет пахнуть землей, а волосы — экзотическими цветами. Она закрыла глаза.

— Красиво, правда? — спросила Лэни.

Шипение яиц в горячем жире было самым домашним звуком из всех.

— Да, — тихо ответила Элли. — Я и не знала, что так скучала по природе. Здесь очень спокойно. — "А может, вовсе не природа, а Блю дарит мне такие добрые чувства?"

— Так выходи за него.

— Что?

— Ты же слышала. Выходи за него. Этот старый дом так подходит тебе. И думаю, привидениям ты тоже понравишься. Я не слышала ни звука с тех пор, как здесь появилась ты.

— Здесь есть привидения?

— Да, есть. — Она помешала яичницу. — Недожаренная тебе нравится?

Элли кивнула.

— Думаю, в основном это члены семьи, В таком месте они всегда есть. Не знаю, как Блю может держать свой компьютер как раз в той комнате, где застрелился его отец. — Она выложила яичницу на тарелку и подала Элли. — Садись.

Элли подчинилась. Она положила салфетки для них обеих и потянулась за вилками. Потом остановилась. Ну вот опять. Лэни поставила свою тарелку на стол и села.

— Ты из этих женщин, которые не хотят себя связывать? Элли взяла вилку, обдумывая, как пройти по этому минному полю.

— Нет, — осторожно проговорила она. — Я всегда считала, что найду когонибудь. Просто такого не происходило.

— Ну и почему же не Блю?

Она поджала губы, подбирая ответ.

— Вы знаете, что я без ума от него. Это все знают. — Она потыкала вилкой в желтки, посмотрела, как они вылились на белки. Покачала головой и, подняв глаза, сказала, стараясь быть честной: — Я не смогу спасти его, Лэни.

— Хорошая женщина очень многое может.

— Нет. Человек спасает себя сам. И если Блю не сможет, если не найдет способа, как выбраться из этого отчаяния, которое он по-прежнему ощущает, то он разобьет и мою жизнь. Не только мое сердце. Всю жизнь и жизни детей, которые у нас будут. Мы все пойдем ко дну вместе с ним — и самое ужасное, что он будет все это видеть и не сможет остановить.

Лэни ничего не ответила. Она очень старательно отрезала от яичницы треугольник, положила в рот и принялась жевать. Беспокоясь о том, что обидела женщину, которая заменила Блю родителей, Элли спросила:

— Я не стала вашим врагом, Лэни? Мне бы очень этого не хотелось.

— Нет, детка. — Она положила вилку. — Наверное, ты права. Если бы только это было не так.

— Если бы, Лэни. Даже не могу передать, насколько мне этого хочется.

— Ну что ж. Стоило попытаться. — Лэни взглянула на Пайкет, которая с порозовевшим носиком облизывала лапки. — Дело в том, что мы обе держимся, пока он не найдет, за кого сможет еще держаться.

— Вы не больны? Лэни махнула рукой.

— Ой, я больна уже много лет. Как эта кошка. Я принимаю таблетки, понижающие сахар, и от сердца, и от давления, а с недавнего времени и еще какие-то, и даже не хочу знать, от чего они. — Она решила переменить тему: — Непосредственной опасности, что мы скоро отбросим копыта, нет. Продержимся.

Элли засмеялась, с облегчением глядя, как старушка снова взялась за вилку.

— Ну и как продвигается твоя биография? — Элли с воодушевлением сказала:

— Есть прогресс. Я почти закончила исследование, осталось несколько интервью. Вы ничего о ней не помните?

— Ну конечно, помню. Наше время отличалось от теперешнего, но это маленький городок, и мы все друг друга знали, цветные и белые. — Она смела со стола крошки. — Мейбл была лет на двадцать моложе меня, так что я уже достаточно выросла, чтобы следить за тем, что тогда печаталось в газетах. Я всегда гадала, куда она могла исчезнуть.

— Вы не слышали, что об этом судачили люди?

— Ой, конечно, все обсуждали это. Некоторые говорили про убийство. Другие утверждали, что у нее было разбито сердце, или что она родила ребенка, или что она убила своего любовника и не смогла вынести этого, вот и сбежала.

— Убила своего любовника? — Элли прищурилась. — Родила ребенка? Вы считаете, что это правда?

— Не знаю. Что-то может быть правдой. — Лэни промокнула губы. — Тебе надо поговорить с Доком из клуба Хопкинса. Он был без ума от нее.

— Да, надо. — Элли вздохнула и поставила тарелки на полку. — Он хочет говорить о ней, но только не плохое. — Она улыбнулась. — А я полагаю, что родить ребенка вне брака тогда считалось ужасно скандальным.

— Да уж.

Тут Элли словно озарило, и она покрылась мурашками.

— Ой! — вскрикнула она. — Ну конечно! — Лэни хмыкнула:

— Что такое?

— В ее жизни есть период, когда она исчезла на шесть недель, и это выводит меня из себя. — Задумавшись, ощущая нарастающее волнение, Элли машинально понесла свою тарелку к мойке. — Мне никогда не приходило в голову, насколько в то время все было по-другому. Если она была беременна, ее карьере могло бы здорово повредить рождение внебрачного ребенка. — Элли замолчала, уставившись в пустоту, где все осколки головоломки совместились, как на экране компьютера. — В таком случае ей пришлось скрывать свою беременность и роды тоже.

— Без сомнения.

Элли подскочила и от избытка чувств поцеловала Лэни в седую голову.

— Мне надо идти. Большое спасибо!


ЛЮБОВНИКИ

Она любила наблюдать за ним спящим, когда спадали все маски и уходила опасность, открывая истинное лицо человека. Но такой шанс выпадал ей редко, так свободно смотреть на него беззащитного. Он остерегался этого

Сейчас он крепко спал, вытянувшись, как кот, в луче солнечного света. "Как черный кот, — сказал бы он, — пантера". Он бы потягивался, и изгибался, и урчал, как кот, ей на ухо, и покошачьи покусывал бы ее за шею.

Но слово "черный" к нему не подходило. Даже его волосы не были понастоящему черными, скорее темнокоричневыми, но в такие моменты, как этот, каждый его крохотный завиток ловил золотой луч солнца и возвращал назад, миру. Его голова, казалось, светилась от этого. Или ее окружал золотой ореол, как на средневековых картинах.