Его слова лишили возможности дышать, и у нее сжались легкие. Элли смотрела на милое, смеющееся лицо и ощущала невыносимую печаль, от которой перехватывало горло.
— Не могу поверить, — тихо проговорила она, глядя на вздернутые уголки глаз и прикасаясь к своим таким же. Фото дрожало в ее руке. — Я действительно на него похожа, — прошептала она, и слезы полились ей в рот, по щекам, и она почувствовала, как это больно. — Не знаю, почему я плачу, — сказала она Маркусу, но от этого стало только хуже. Она положила снимок и закрыла рот рукой, пытаясь сдержаться. — Все, кто его знал, так сильно любили его. Ты и его бабушка… По тому, как она говорила о нем вчера, можно было понять, что она все еще тоскует после стольких лет.
Он взял ее за руку.
— Твоя мама тоже любила его. И он любил ее, Элли. — Маркус прикусил губу. — Он не знал, что она беременна, иначе… — Маркус наклонил голову. — Не знаю. Я не знаю, что изменилось бы. Он уплывал, а она хотела, чтобы он бежал в Канаду… — Маркус покачал головой. — Если бы он так и сделал…
— Когда он погиб?
— 3 июня 1969 года. Я написал твоей маме. Она, должно быть, не получила письма. Так никогда и не ответила.
— Я думаю, получила. — Первая волна горя схлынула, и теперь Элли ощущала только печаль. — Она ушла, когда мне было шесть месяцев. Должно быть, как раз после твоего письма. Бедная моя мама! Как ей, должно быть, было плохо. — Она с горечью вздохнула, глядя на фото. — Я никогда не думала, что это может быть он. — Подняла глаза. — Я немного ошарашена. Можно так сказать?
Он пожал ее руку.
— Да.
Элли старалась привыкнуть к новой мысли. Как отнесется к этому Блю? Будет ли это иметь для него значение?
— Думаю, тебе потребуется время, чтобы принять это, — сказал Маркус. — Если захочешь спросить у меня чтонибудь, ты знаешь, где меня найти.
Элли кивнула. Но когда он встал, новая мысль пронзила ее.
— Боже мой, Маркус! Значит, я — внучка Мейбл! — Она рассмеялась. — Как здорово!
Но это было и очень печально. Переполненная эмоциями, Элли положила голову на стол.
— Извини, — сказала она, закрывая лицо. — Я, наверное, слишком устала. Я никогда не знала своей матери. И думала, что приехала сюда, чтобы разыскать отца, что и сделала, но самое печальное, что я только теперь нашла и свою мать. — Глядя на Маркуса, она спросила: — Они любили друг друга?
— Больше, чем можно выразить словами, Элли, — серьезно проговорил он. — Как в этой песне, что поет Мейбл.
Элли закрыла глаза. Он прикоснулся к ее волосам.
— Пойди поспи, девочка. Позволь своему сердцу смириться с этим.
Она кивнула. Подняла голову и попыталась утереть слезы. На лице Маркуса была глубокая печаль.
— Многие будут счастливы узнать об этом, когда ты будешь готова сказать им, — в тебе так много от него. — Он наклонил голову и отвернулся.
— Маркус, — позвала Элли, — спасибо!
Чувство нереальности охватило Элли — казалось невероятным, что эта головоломка в конце концов разгадана. Она узнала его лицо, имя, личность. Это именно он, Джеймс.
Девушка смотрела на его высокие скулы, скулы Мейбл, и прикасалась к своим. Трогала волосы, которые всегда отравляли ей существование, такие непослушные, курчавые и густые, и понимала, откуда они. Она прикасалась к губам, которые считала своим единственным достоинством, и вспоминала снимки, которые украла на чердаке Роузмэри. Элли переворошила все бумаги, в беспорядке разбросанные на столе. Вот Джеймс и Маркус, обнявшие друг друга за шею. А на другой — вся их компания, включая Диану, которая явно смотрит на Джеймса. Рядом с ними Роузмэри, которая… кто? Племянница Мейбл, то есть Джеймс — ее двоюродный брат. А Элли — ее троюродная сестра. Значат, Флоренс и Брэндон — тоже ее родственники. У нее никогда не было кузин. Вообще не было родственников. Не будут ли они против?
Как в тумане она встала и пошла в маленькую ванную, где уставилась на свое отражение в зеркале, чувствуя себя так, словно никогда не видела прежде. Тот же высокий лоб, те же раскосые зеленые глаза, тот же рот, подбородок и зубы. Это было лицо, которое она всю жизнь принимала за ирландское, унаследованное от дедушки Коннора, "Воина Сотни Битв", как он всегда говорил ей, и она считала, что является ирландкой.
Конечно, это оставалось — она по-прежнему принадлежала к народу, который в голоде и отчаянии прибыл на обетованную землю Америки, где можно было заработать, чтобы прокормиться. То, о чем рассказывал дедушка, всегда вызывало в ней гордость. Но теперь она знала, что в ее крови были и другие дороги, другая история. Странно только, что она никогда ничего не замечала. И ни один человек не принял ее за цветную… Элли как бы услышала голос извне: "Видишь всегда только то, что хочешь увидеть".
Она вглядывалась в глаза, пытаясь разобраться в своих чувствах. Внезапно стать негритянкой непросто. Непонятно, пугает ли ее это происхождение. И как к этому отнесутся остальные. Будет ли она теперь чувствовать себя по-другому, заходя в музыкальный клуб? И не будет ли это фальшью? "Остановись!"
Элли тряхнула головой и пошла в спальню, ощущая, что открытия последних часов переполняют ее. Слишком много всего. Она слишком много думала. Сейчас надо заняться каким-то физическим трудом. С нахлынувшей энергией она схватила рюкзак и принялась запихивать в него одежду — белье, носки, футболки и шорты, потом вытащила его наружу, промокнув под дождем, и закинула на заднее сиденье машины. Эйприл с интересом наблюдала, как хозяйка берет свою сумочку, потом спрыгнула с коврика.
— Пойдем, — сказала ей Элли. — Давай постираем вещички.
Прачечная находилась возле небольших торговых радов на краю города, и здесь в это время дня было полно народу, даже при такой погоде. Элли кивнула молодым мамашам, наблюдающим за отжимом, и нашла свободную машину. Только половина вещей поместилась туда, и Элли задумалась, как решить эту проблему. Она должна была постирать все.
Пожилая женщина с другого конца зала обратилась к ней:
— Я уже заканчиваю, детка, если тебе нужна еще одна машина.
Элли кивнула:
— Спасибо.
"Возьми себя в руки, Коннор!" Она глубоко вздохнула и стала отделять светлое белье от темного. Загрузила светлое в первую машину, потом, подхватив рюкзак, подошла ко второй, стала запихивать вещи, заглянула в рюкзак, чтобы проверить, не осталось ли там чего-нибудь. Только коробка тампонов и лишняя расческа лежали на дне. Она засыпала порошок и установила режим стирки. Ей не хотелось ждать, сидя в жарком, шумном зале, поэтому она забросила сумку через плечо и постояла у окна, думая, где бы убить полчаса. За стоянкой находилось молочное кафе. Если бежать, то они не очень промокнут, хотя Эйприл это наверняка не понравится.
— Давай купим мороженое, Эйприл. Тебе — ванильное.
Собака опустила голову и поспешила за хозяйкой, с несчастным видом выбегая под дождь. И там, под дождем, Элли застыла как вкопанная. Тампоны на дне сумки. Они все еще там, хотя давно должны были переместиться в ванную.
Страх окатил ее холодной волной, заставив ощутить тошноту. Боже, сколько она уже здесь? Она принялась считать, думая о том дне, когда смотрела на календарь, приехав в гостевой домик. Пять недель, почти два месяца. Но как это возможно?
Эйприл звонко гавкнула, и до Элли дошло, что она стоит под дождем как ненормальная.
— Пошли, детка.
Они добежали до кафе и стали под козырьком, отряхиваясь.
Когда они с Блю впервые занимались любовью? Может, немного больше чем месяц назад. Или меньше? Нет! Она потрясла головой. Они пользовались презервативами каждый раз. Ну, кроме одного. Это ее успокоило. Часто во время путешествий она пропускала один цикл. Она как-то решила, что это напоминание ее тела, что пора устраиваться и перестать колесить по всей стране. Не о чем беспокоиться. Она сделала заказ и села за столик, продолжая беспокоиться. Но в конце концов решила, что делать. В десяти минутах езды отсюда есть один крошечный городишко. Она поедет туда, зайдет в какуюнибудь аптеку и купит тест на беременность. Ни в коем случае нельзя делать это в Пайн-Бенде, не то к вечеру все начнут судачить об этом. Невыносимая мысль!
"Все это чепуха, — сказала она себе. — Никто не беременеет случайно, если предохраняется, уж во всяком случае, в наше время". Она никогда не боялась. И сейчас все будет в порядке.