Без памяти любя мужа, Сирина вкладывала сердце и душу в то, чтобы стать такой женой, какая, по ее мнению, должна быть у Бригема. Она терпеливо высиживала на музыкальных вечерах, отчаянно стараясь быть внимательной, рассматривала коллекцию живописи. Хотя Сирина находила это нелепым, она никогда не жаловалась на необходимость переодеваться из утреннего платья в дневное, а затем еще раз в вечернее. Только однажды, будучи уверенной, что за ней не наблюдают, она сопровождала Мэлколма в конюшни, взглянуть на великолепных лошадей.

Сирина завидовала праву своего юного брата в любой момент мчаться сломя голову верхом, но стискивала зубы, заставляя себя радоваться своим скромным поездкам.

— Делай это, делай то, — бормотала она, бродя в одиночестве по своей спальне. — Не делай того, не делай другого. — Выругавшись, Сирина пнула стул кончиком изящной туфельки, соответствующей ее утреннему фиолетовому платью. — Можно сойти с ума, пытаясь запомнить все правила, и стать еще безумнее, стараясь жить по ним.

Вздохнув, она опустилась в кресло. Ей хотелось оказаться на берегу озера, видеть холмы и утесы, взбираться на них, носить бриджи и сапоги. Ей хотелось…

Опершись локтями на колени, Сирина стиснула лицо ладонями. Не вполне подобающая поза для леди Эшберн, но в данный момент она не чувствовала себя ею. Она эгоистична и неблагодарна, твердила себе Сирина. Бригем дарит ей вещи, о которых многие другие женщины могут только мечтать. Он обещает ей жизнь, от которой могла бы отказаться только дура.

Она и есть дура, решила Сирина, так как сделала бы это, если бы такой шаг не означал отказ и от Бригема. Жить, соблюдая достоинство и приличия, было очень малой платой за любовь. Но она уже едва все не испортила дюжину раз, а ведь они были женаты только три недели.

Услышав, как открылась дверь, Сирина вскочила, расправляя юбки, но вздохнула с облегчением, увидев, что это Бригем. Ей бы не понравилось, если бы слуги стали сплетничать внизу о том, как леди Эшберн тоскует в своей комнате, уперев локти в колени.

Бригем поднял брови, увидев ее. Он мог бы поклясться, что она с каждым днем становится все более красивой, хотя желал время от времени, чтобы она оставляла волосы распущенными и в них можно было погружать руки.

— Я думал, ты собиралась на прогулку с сестрой и Мэгги.

— Я как раз готовилась. — Машинально она пригладила волосы, боясь, что они растрепались. — Не ожидала, что ты вернешься так рано. Совет кончился?

— Да. Ты выглядишь изумительно, Рина. Как дикая фиалка.

Со смехом, похожим на рыдание, Сирина бросилась в его объятия.

— О, Бриг, я так люблю тебя!

— Что это? — пробормотал он, когда она прижалась лицом к его шее. — Ты плачешь?

— Нет… да, немного. Это только потому, что когда я вижу тебя снова, то люблю все сильнее и сильнее.

— Тогда я постараюсь каждый день уходить и возвращаться несколько раз.

— Не смейся надо мной.

— Смеяться и рисковать тяжелой травмой? — Бригем запрокинул ее голову, чтобы поцеловать. — Нет, дорогая моя, я не стану этого делать.

Сирина увидела это в его глазах, как только он вошел в комнату. Мужество едва не покинуло ее.

— Ты должен уезжать?

Бригем поднес ее руку к губам.

— Сядь.

— Незачем, — спокойно отозвалась Сирина. — Просто скажи мне.

— Мы выступаем через несколько дней. Завтра ты должна отбыть в Гленроу.

Ее щеки побледнели, но голос оставался твердым.

— Я бы осталась до твоего отъезда.

— Я уеду с более легким сердцем, зная, что ты в безопасности в Гленроу. Путешествие займет больше времени из-за Мэгги.

Сирина знала, что он прав, и старалась с этим примириться.

— Вы будете маршировать на Лондон?

— С Божьей помощью.

Кивнув, она шагнула назад, не выпуская его руку.

— Теперь эта война вдвойне моя, как и твоя, так как я стала твоей женой. Я бы поехала с тобой, если бы ты позволил мне.

— Нет. Думаешь, я хочу видеть свою жену в роли девицы, следующей за армией? — Знакомое выражение глаз Сирины заставило Бригема изменить тактику. — Твоя семья нуждается в тебе, Рина.

«А как насчет моих нужд?» Но вопрос не сорвался с ее языка. Она ничем не поможет Бригему, следуя за ним в бой. Ее руки слишком слабы, чтобы держать саблю и защищать его, как он защищал бы ее.

— Ты прав, я знаю. Я буду ждать тебя.

— Я возьму тебя с собой. Здесь. — Бригем прижал к сердцу их соединенные руки. — Но я должен кое о чем попросить тебя. Если дела пойдут скверно… — Сирина покачала головой, но его взгляд остановил ее протесты. — В моей комнате есть сундук и сейф. В сейфе достаточно золота и драгоценностей, чтобы обеспечить безопасность тебе и твоей семье. В сундуке нечто более ценное, что я поручаю тебе хранить.

— Что именно?

Он провел кончиком пальца по ее щеке.

— Узнаешь, когда увидишь.

— Я не забуду, но этого не понадобится. Ты вернешься. — Сирина улыбнулась. — Помни, ты обещал показать мне Эшберн-Мэнор.

— Я помню.

Подняв руки, она начала расстегивать маленькие пуговицы на корсаже.

— Что ты делаешь?

Все еще улыбаясь, Сирина распахнула платье.

— Чего я не делаю, так это не собираюсь на прогулку с сестрой. — Она развязала атласный пояс на талии. — Прилично соблазнять своего мужа в такой час?

— Вероятно, нет. — Бригем улыбнулся, когда она сбросила сюртук с его плеч. — Но мы сохраним это в тайне.

Они занимались любовью на кровати под высоким балдахином, при ярком солнечном свете, проникающем сквозь окна. Утреннее платье валялось небрежной фиолетовой грудой. Стоя на коленях рядом с Бригемом, Сирина вытаскивала шпильки из волос, которые тотчас тяжелым золотым дождем упали на ее обнаженные плечи и грудь. Протянув руки, Бригем обернул волосы вокруг запястий и притянул Сирину к себе.

Их тела слились.

Оба вспоминали озеро и другое солнечное утро, наполненное любовью и страстью. Память об этом и мысли о туманном, в высшей степени неопределенном будущем объединяли их. Они отдавались друг другу, испытывая наслаждение, которого можно достичь только чистотой и страстью безраздельной любви.

Было 1 ноября, когда марш наконец начался. Многие, в том числе Бригем, убеждали принца начать кампанию раньше, пользуясь преимуществом, которое они приобрели, взяв Эдинбург. Но вместо этого Чарлз продолжал надеяться на активную поддержку Франции. Оттуда действительно приходили деньги и припасы. Но не люди. Силы Чарлза составляли восемь тысяч человек и триста лошадей. Он знал, что должен нанести один решительный удар, способный привести к победе или поражению. Как и прежде, он считал дерзость наилучшей стратегией.

Чарлз был высокого мнения о своих войсках, впрочем разделяемым и англичанами. Еще несколько месяцев назад над амбициями молодого принца и его немногочисленными хайлэндскими соратниками только смеялись. Затем он внезапно захватил Эдинбург. Его быстрые победы и флер, которым он окружал поражения англичан, вынуждали обеспокоенное правительство отзывать все больше и больше войск из Фландрии, направляя их фельдмаршалу Уэйду [45] в Ньюкасл.

Когда армия Стюарта под командованием лорда Джорджа Марри вошла в Ланкастер, она встретила мало сопротивления. Но торжество победы омрачало очень небольшое число английских якобитов, присоединившихся к шотландцам.

Холодной ночью Бригем сидел у костра с Уайтсмутом, прискакавшим из Манчестера. Люди вокруг согревались виски и заворачивались в пледы, спасаясь от холодного ветра.

— Мы должны были атаковать силы Уэйда. — Уайтсмут глотнул из своей фляги. — А теперь они спешно вызвали Камберленда, толстомясого сына электора, и он движется к ним через Мидлэндс[46]. Сколько у нас человек, Бриг? Четыре, пять тысяч?

— В лучшем случае. — Бригем взял флягу, но только уставился в огонь. — Принца тянут в разные стороны Марри и О’Салливан. Каждое решение принимается после мучительных дебатов. Если хочешь знать правду, Джонни, мы упустили принципиальный момент в Эдинбурге и можем никогда не вернуть его.

— Но ты остаешься?

— Я присягнул принцу.

Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к вою ветра над холмами.

— Ты знаешь, что некоторые шотландцы потихоньку покидают армию, возвращаясь домой?

— Знаю.