Дженнифер Смит - На что похоже счастье

– Ничего страшного, – сказал Грэм, хлопнув по стойке ладонью. – Наверное, они пытались дозвониться мне на мобильный. Думаю, они даже не знают, где именно я остановился.

– Эх, неужели и я когда-нибудь доживу до того времени, когда родители не будут знать, куда я уехал, – сокрушенно улыбнулся парнишка. – Это, наверное, здорово. – Он закашлялся и покраснел, а потом добавил: – Сэр.

– Да, – отозвался Грэм, пряча листок в карман и разворачиваясь, чтобы идти обратно к лифту. – Еще как здорово.

От: GDL824@yahoo.com

Отправлено: четверг, 4 июля 2013 19:38

Кому: EONeill22@hotmail.com

Тема: (без темы)

Я официально воссоединился с моим телефоном. Еще раз прошу прощения за то, что твой по моей милости сейчас мокнет на дне океана. Завтра же с утра ты получишь новый. А можешь забрать мой, я с радостью препоручу тебе отвечать вместо меня на звонки Гарри, поскольку это уже больше похоже на полноценную работу…

Квинн, ожидавшая Элли на краю сквера, была совсем не той Квинн, с которой она сегодня утром столкнулась на дороге у гавани. И определенно не той Квинн, вокруг которой она ходила на цыпочках последние несколько недель. Даже с расстояния Элли видела это по ее позе, в которой явственно читалась смесь тревоги и озабоченности; она стояла чуть поодаль от толпы, уткнувшись в свой телефон, и вся ее фигура практически излучала нетерпение.

Солнце уже начало опускаться за верхушки деревьев в дальнем конце города, и музыканты решили сделать перерыв. Звон инструментов сменился нестройным гулом голосов. Элли никак не могла найти маму. Мысли ее по-прежнему крутились вокруг событий этого дня, и ей сейчас ничего не хотелось так сильно, как уединиться с мамой с чем-нибудь вкусненьким на покрывале для пикника и провести остаток вечера, болтая о чем угодно, лишь бы это был не ее отец и не Грэм, жуя и смеясь, пока в ночном небе вместо звезд не расцветут огни праздничного салюта.

Но на площади, в стороне от общего веселья, стояла Квинн, такая непривычно серьезная и испуганная, что когда Элли встретилась с ней глазами, то немедленно все поняла.

– Не хочешь прогуляться? – спросила Квинн, и Элли кивнула, позволив увести себя прочь от людей, сгрудившихся вокруг беседки, прочь от магазинов, от еды и от шума. На нее нашло странное оцепенение, она пыталась осмыслить то, что произошло, но мысли путались. Квинн не нужно было ничего ей говорить; все было написано у нее на лице, в очертаниях губ, сжатых в тонкую линию, в полных тревоги глазах.

К изумлению Элли, сделав большой крюк, они вышли к «Карамельной крошке». Квинн вытащила из кармана шорт ключ, и они молча юркнули внутрь. Магазин был официально закрыт на выходной, хотя для праздничных торжеств они пожертвовали несколько огромных бадей с мороженым, которые были выставлены на столах вместе с остальным угощением. Но внутри было тихо и прохладно; косые лучи солнца, проникающие в окна, прямоугольными пятнами лежали на кафельном полу. Элли двинулась следом за Квинн в подсобку, где в окружении штабелей картонных коробок, наполненных добавками к мороженому и разнообразными сладостями, стоял небольшой столик и несколько складных стульев.

Они уселись, и Элли тяжело облокотилась на стол, чувствуя накатившую на нее волну усталости.

– Значит, все выплыло наружу? – спросила она. – И мое имя тоже?

– Да, – буднично кивнула Квинн, и Элли поймала себя на том, что для нее огромным облегчением было узнать эту новость от подруги.

Квинн всегда была бескомпромиссно честной; это было одно из качеств, которые Элли любила в ней больше всего. Даже сейчас, после размолвки, затянувшейся на несколько недель, Квинн, казалось, инстинктивно поняла, что должно беспокоить подругу больше всего, и подошла к оценке ситуации по-деловому, хотя у нее наверняка была к Элли тысяча других вопросов.

– Там упомянут и твой отец тоже, – добавила она, и в ее глазах промелькнуло понимание, хотя она вряд ли могла что-либо понимать.

Когда они были детьми, Элли сказала Квинн, что ее родители развелись. Это почему-то казалось ей более приемлемым объяснением, нежели правда, даже если бы ей было позволено ее рассказать. «Он в нашей жизни не присутствует», – объяснила она тогда, повторяя слова матери, когда та была вынуждена что-то ответить на вопрос одной из жительниц города в случайном разговоре в кафе. И он действительно не присутствовал в их жизни, во всяком случае в их с Квинн.

Элли не знала, запретила ли мать Квинн своей чересчур любопытной дочери лезть к подруге с расспросами, или Квинн, несмотря на детский возраст, сама поняла, что не стоит затрагивать эту тему. Как бы там ни было, все эти двенадцать лет они тщательно избегали разговоров об отце Элли, а теперь – когда у Квинн были все основания возмущаться и недоумевать по поводу этой зияющей дыры в их дружбе, этой темной тайны между ними – она вместо этого демонстрировала спокойное понимание. Им случалось ссориться по куда менее значительным поводам, и Элли не стала бы винить ее за такую реакцию. Но все-таки они не зря были лучшими подругами: стоило произойти чему-то действительно серьезному, как все их мелкие разногласия и пустяковые обиды были забыты, и Элли была благодарна за это Квинн.

– Все не так страшно, как ты, наверное, думаешь, – попыталась утешить ее Квинн. – Честное слово.

И все равно при упоминании ее отца у Элли ухнуло сердце. Она сделала глубокий вдох и попыталась унять трясущиеся руки. Она знала, что этим все и кончится, с самого утра, когда только увидела первую статью, с самого вчерашнего вечера, когда Грэм только занес кулак, если вообще не с того момента, когда он почти месяц назад появился у нее на крыльце. И все равно оказалась к этому не готова.

Она подумала об отце, таком неотразимом в своей яркой футболке и со своей ослепительной улыбкой, вспомнила его рукопожатие и неожиданно порадовалась, что у нее тогда не хватило мужества. Так было лучше. В конце концов, если он про нее не знает, он не сможет на нее разозлиться. Если бы сегодня утром все пошло так, как она планировала – если бы она постучалась к нему в дверь и он впустил ее, усадил за стол, чтобы они могли поговорить, если бы им удалось навести мосты через провал этих лет между ними, если бы она вышла от него не только с чеком, но и с номером телефона, с памятью о том, что было, и обещанием новых встреч, – теперь все это все равно растаяло бы как дым, как только «неизвестная девушка» стала бы известной.

Быть может, когда-нибудь потом, сегодня, завтра или послезавтра, он взглянет на фотографии, которыми, без сомнения, проиллюстрируют статьи, зацепится взглядом за что-то смутно знакомое, всмотрится в ее лицо – лицо собственной дочери, которую он бросил на произвол судьбы, – и будет ломать голову, кажется ли она ему знакомой благодаря голосу крови или благодаря чему-то еще. Он станет перебирать в памяти все улыбки, которые повидал, и все руки, которые пожимал, пытаясь выудить из нее девушку с рыжими волосами и веснушками, которая с невысказанной мольбой в глазах смотрела на него на празднике в тот день, безмолвно прося его, чтобы он почувствовал их связь, все понял, открыл глаза. Но даже тогда он, скорее всего, не сможет этого сделать.

– Я весь день пыталась до тебя дозвониться, – сказала Квинн и потянулась вскрыть одну из коробок, громоздившихся повсюду вокруг. Сморщив нос при виде содержимого, она проделала все то же самое со следующей и вытащила оттуда пакет тянучек. – Как только я увидела эту новость, я подумала, что ты должна об этом знать. Кстати, где ты пропадала?

– У меня телефон… сломался, – пробормотала Элли. Квинн протянула ей тянучку в зеленой обертке, Элли взяла ее и принялась теребить в руках. – Как там мама? Она очень…

На языке у нее крутились слова «рассердилась», «ругалась» и «расстроилась», но она понимала, что мамина реакция описывается всеми этими словами сразу, и не смогла заставить себя закончить фразу. Она представила себе, как мама открывает газету, заходит в электронную почту или слышит эту новость от кого-то на улице. Ее могли спросить о дочери, или о мужчине, с которым у нее когда-то был роман, или о Грэме и фотографах, величайшем скандале, равного которому их сонный городок, наверное, не видел со времени своего основания. У нее было столько поводов рассердиться, что выделить какой-то один из них было очень сложно.