Он сунул мне блокнот с карандашом и разложил на краю раковины свои заметки. Многие годы именно с этого начинался каждый мой день. Как и с сигареты. Черт! Я зло ткнула карандаш в бумагу, подавляя мольбу о никотине.
– Мой новый костюм подгоняют по фигуре, сегодня должно быть готово. – Фрэнклин опять стоял перед зеркалом, примеряя шелковый галстук. – На кровати две рубашки. Отдай в прачечную, пусть перестирают как следует. На полосатой остались пятна, а на голубой прямо на груди какая-то складка.
Он тараторил как пулемет, двигаясь по списку и деловито помечая отработанные вопросы четкими галочками.
– Так, заказы на июнь, июль и август. Самолет на Спрингфилд в оба конца, номера люкс. Вот список дат и отелей.
– В июле и августе дети будут в лагере, – как бы между прочим заметила я. – Почему бы и мне не поехать с тобой в Спрингфилд?
– Ты хоть представляешь, что такое собирать деньги на избирательную кампанию? Безумие. Я целыми днями буду метаться по митингам и переговорам. Тебе там просто нечего делать. Да ты рехнешься от скуки! И меня с ума сведешь.
Я погрызла карандаш (курить!)и жадно сглотнула.
– Так ты едешь один?
– Нет, разумеется! – Фрэнклин раздраженно дернул узел и сорвал галстук. – Со мной будет вся команда – консультанты, специалисты по имиджу. Займутся съемками для телерекламы.
Я уже вовсю сосала карандаш. Никакого кайфа!
– Что, если в отелях потребуют задаток? Отнести на твой счет или, может быть, лучше...
– Все там. – Ни на миг не отрываясь от галстука, он дернул подбородком в направлении раковины. На краю белели три банковских чека. – Вот, возьми. Откроешь счет на имя “Аверс для сенатора”. В банке “Горный”. На чеках пускай отпечатают адрес и телефон моей штаб-квартиры. Проследи.
– К чему такие сложности? – удивилась я. – Федеральный банк удобней и ближе.
– Они там что-то намудрили с новой компьютерной системой. Полная хрень! Ни одного счета не могут открыть без ошибки. Еще перепутают мои личные счета с деньгами на избирательную кампанию, а потом какой-нибудь засранец обвинит меня в финансовых махинациях. Хороший скандал поможет мне стать сенатором, ничего не скажешь!
Я цепким взглядом охватила записи. Ну, вроде ничего важного не упустила. Страничку густо покрывали петельки и закорючки – аукалась моя трудовая молодость, годы работы в газете “Глоб”. Мой отец вбил мне тогда в голову, что “только халявщики полагаются на диктофоны, у которых в самый критический момент садятся батарейки, или на ленивых дур из стенографического бюро”. А отец не имел обыкновения брать на работу халявщиков – даже если речь шла о родной дочери. Так что все студенческие каникулы я разрывалась между практикой в газете и курсами скорописи.
Фрэнклин завязал наконец галстук и любовно расправил воротничок антрацитовой рубашки. Словно и не проходил семнадцать лет в светлых сорочках и темных строгих галстуках – все перевернулось с ног на голову по мановению руки какого-то шустрого имиджмейкера.
– Вроде все.
Я протянула ему блокнот вместе с обкусанным карандашом, и орудия моего труда присоединились к трем чекам на раковине. А что касается мужа... Что ж, он хоть и был пока рядом, но мысли его уже явно витали где-то совсем далеко.
– Фрэнклин! Не забудь! Рикки сегодня выступает на школьном вечере.
Он содрогнулся:
– Сегодня?
– В восемь часов.
– Проклятье! Ладно, подъеду прямо в школу. Деловой ужин с Сэмом Розенталем и всей командой. Давно пора рассмотреть эскизы плакатов и листовок.
– Билеты на туалетном столике. Возьми свой прямо сейчас.
Чтобы мы с Фрэнклином вместе прибыли на какое-нибудь торжество, такого не припомню. Впрочем, сама виновата – незачем было выходить замуж за будущего сенатора, да к тому же трудоголика. Как говаривала Сара-Джейн, все мы выходим замуж за своих отцов. И как только мне не пришло в голову, что моего отца никогда не было дома?
Фрэнклин отбыл на службу, оставив меня один на один с мучительным желанием закурить. Меня мутило, буквально сводило внутренности. Пальцы судорожно вцепились в край ванны. Нет, я не сделала ни одной затяжки – ни единой с той ночи, когда умерла Сара-Джейн. И ни одной секунды с тех пор не прошло без тоски по куреву. Не сказать чтобы я так уж наслаждалась жизнью.
До кухни я добралась позже обычного. Идеальный порядок и тишина. Наша помощница София успела накормить детей, спровадить их в школу и отправиться по магазинам. Ну что, уже размечталась о зефире в шоколаде? Нет, теперь с такими завтраками покончено. Похоже, зефир и шоколад полнят куда больше, чем шесть сигарет и полбанки черного кофе на чашку кипятка. Если я задалась целью загнать свои телеса в разумные рамки, придется приналечь на овощные салаты и отруби.
Легким взмахом я прошлась крохотным кусочком маргарина по тефлоновой сковороде, крупно покрошила в нее зеленый сладкий перец и луковку и включила кофеварку. Кухня заблагоухала свежим кофе и поджаривающимся луком. Я глотала слюну, как голодная дворняжка. Пришлось сунуть в рот корочку хлеба, чтобы не захлебнуться. Едва зазолотился лук, я разбила пару яиц, построгала острого чеддера, и тут зазвонил телефон.
– Миссис Аверс? – Робкий и какой-то тусклый голос. – Это Джордж Пэйн.
Слова в трубке вязли, как мухи в клею. Сковорода угрожающе задымилась. Я дотянула телефонный провод до самой плиты и погасила конфорку.
– Слушаю вас.
– Очень неловко беспокоить вас дома...
Так, теперь передвинуть сковороду на соседнюю холодную конфорку, отщипнуть от булки еще чуть-чуть и приподнять лопаточкой глазунью, а то пригорит.
– ... Но никак не удается застать мистера Аверса в его конторе.
Джордж Пэйн. Что-то такое припоминается... А, ну да! “Старый Пэйн, очкастый дятел” – так прозвал его Фрэнклин. Его жена медленно умирает от отравления: двадцать лет вдыхала какую-то дрянь на заводском конвейере. А владельцы фирмы, похоже, были в курсе, что травят работников, но как-то позабыли уведомить их об этом при найме. Фрэнклин защищал интересы несчастной в суде.
– Да-да, мист... – я едва не подавилась хлебной коркой, – мистер Пэйн. Фрэнклин мне так часто о вас рассказывал. Боюсь, у него сейчас дел невпроворот. Вы же знаете, он баллотируется в сенаторы штата.
Выяснилось, что для мистера Пэйна это полная неожиданность. Впрочем, он согласился продиктовать записку для будущего сенатора Аверса.
Я села за кухонный стол, отодвинула в сторону кучу нераспечатанных конвертов с пометкой “Спросите Барбару” и приготовилась записывать. Мистер Пэйн цедил слова по капле, точно дерево – застывающую смолу. Слишком медленно для скорописи. Черт, слишком медленно даже для каллиграфии. Я успела щедро украсить каждое слово кудрявыми завитушками.
– Простите, что не сумел вовремя расплатиться с долгом... Жене опять стало хуже... Надеюсь скоро вернуть хотя бы небольшую часть суммы...
В каждом его слове звучала подлинная боль. Вспомнив, что стряслось с его женой, я не усомнилась – это не наигрыш. Попутно до меня дошло еще кое-что. Этот Пэйн живет один, ему не с кем словом перекинуться, и при малейшей возможности он рад поболтать по телефону. Фрэнклин все негодовал по этому поводу.
Я осторожно выражала сочувствие, стараясь как-нибудь потактичнее свернуть беседу. На особенно хитроумном вензеле сломался карандаш, я вооружилась новым, но умудрилась сломать и его. Поддерживать разговор по телефону, да еще такой нудный, и не курить – это противоречит всем законам природы!
Когда я наконец дорвалась до сковороды, яичница заветрилась по краям и засохшей коростой топорщилась поверх раскисших овощей. Там и сям коченели полурасплавленные кубики сыра. Зрелище было такое, будто кто-то уже ел эту мерзость, но не смог доесть. Я швырнула остывший завтрак вверх тормашками на тарелку, налила кофе и включила ток-шоу Опры Уинфри.
Первым делом меня угостили рекламой полуфабрикатов для домашней выпечки. Сникнув над тарелкой, я отделяла вилкой крохотные кусочки яичницы, по одному отправляла их в рот и пережевывала каждый двадцать семь раз – точно сдвинутая апологетка здорового питания.
Мы с Сарой-Джейн, бывало, до колик хохотали, передразнивая торжественные движения челюстей этих бедолаг из ашрама. А их самодовольные коровьи лица! Шутка ли – научиться растягивать нешлифованный рис и соевый творожок без малого на тридцать жевательных движений!
Мы-то куда веселее коротали время, тайком поедая пиццу и заливая ее не одной бутылкой кислого красного пойла. “Приют двадцати семи жевков” стал одним из множества лечебных курортов для худеющих, где нас с Сарой-Джейн настоятельно попросили никогда больше не появляться.