Лора Гриффин - На краю

Эмма развернулась.

— Мик?

Но он был слишком занят тем, что ругался в микрофон, сначала на английском, затем на тагальском. Он вцепился в штурвал так, что пальцы побелели, а на приборной панели мигало слишком много лампочек.

Самолет еще раз резко потерял высоту. Желудок Эммы резко сжался. Цифры на приборной панели менялись с невообразимой скоростью. Кабина гудела и дрожала.

Мы падаем.

Ее охватила паника, когда она выглянула в иллюминатор и увидела, как приближаются джунгли.

— Мик, — закричала она.

— SOS, SOS, SOS! — он обернулся. — Сбой системы. Я собираюсь посадить его.

— Куда? Как? — раздался голос Рэне, а джунгли все приближались.

Я умру. Я умру. Я умру.

Грудь Эммы сжалась, пока ее мозг боролся с мыслью о надвигающейся смерти. Этого не может быть. Желудок у нее сжался, и она так крепко вцепилась в подлокотники, что пальцы побелели.

Нет, нет, нет!

Самолет накренился на бок, и вместе с ним ее желудок сделал тошнотворный кульбит. Желчь поднялась к горлу, и она закрыла глаза, повторяя молитву, которую не произносила уже давно.

Радуйся, Мария, полная благодати…

Дельгадо что-то кричал на тагальском, Рэне вскрикнула. Эмма взглянула на Мика, который сражался с управлением. Этот мужчина славился своим спокойствием, но сейчас одна только его поза выражала отчаяние.

Сердце Эммы содрогнулось от ужаса. Она наклонила голову и попыталась представить себя в Маниле или Сиэтле или в середине пустыни Мохаве — где угодно, но только не в этом обреченном самолете, который мчался к земле.

Еще одно отвратительное снижение. Она подняла голову и увидела светлые белые облака на фоне синего, а затем оранжевую вспышку огня.

Самолет содрогнулся и все вокруг взревело. Эмма прикрыла голову руками и наклонилась вперед, прижав подбородок к груди. Она подумала о своем отце, обо всех людях. И поняла, что любит его. Ей очень сильно хотелось рассказать ему об этом, но теперь у нее больше не будет такого шанса.

Громкий хлопок. Еще один сильный удар. А потом оглушительный визг металла, когда они врезались в джунгли.

Эмме было больно.

Везде.

У нее болела голова. Шея. Плечо. Она попробовала пошевелиться, и лодыжку мгновенно словно опалило огнем.

Она заморгала в темноте. Нет, в сумраке. Показалась серая полоса света… из…

 Где она, черт возьми?

Реальность словно ледяной водой окатила ее. Она дернулась вперед, только чтобы вскрикнуть от вспышки боли в голове.

Эмма закрыла глаза и попыталась дышать. Вдох. И выдох. Надеясь, что этот ужас исчезнет, но этого не произошло. Она разбилась. Они все разбились.

Она повернула голову и запаниковала, когда ее глаза попытались разглядеть что-нибудь во мраке. Пошарив вокруг, она попыталась найти какой-то смысл в своем призрачном мире. Ее руки наткнулись на подлокотники, коснулись чего-то металлического, а затем гладкого и изогнутого, что, скорее всего, было стеной кабины.

Значит, она по-прежнему в самолете или в том, что от него осталось. Было темно, но не совсем. Эмма повернулась к свету и невыносимая боль в лодыжке вынудила ее громко ахнуть.

Она закрыла глаза и подождала, пока боль отступит. Когда острая боль утихла, она снова попыталась медленно повернуться к тусклому свечению. Лобовое стекло самолета треснуло, но не разбилось. Все за ним было черного цвета с бледно-серыми пятнами.

Листья. Деревья. Они упали в джунгли, и те поглотили их.

«Мы разбились. Не могу поверить, что мы рухнули». Ее мозг пока отказывался принимать то, что подсказывали чувства. «Мы разбились, но я все еще жива».

Глаза Эммы начали привыкать к мраку, и, осмотревшись, она различила тени на соседних сидениях. Дельгадо сидел в своем кресле. Его тело безвольно наклонилось вперед — он все еще был пристегнут ремнем безопасности.

Ремень безопасности.

Эмма завозилась с ним. Ее руки оказались настолько неуклюжими, что потребовалось три попытки, чтобы разблокировать пряжку. Она наклонилась вперед и быстро упала навзничь, осознавая, что самолет врезался в землю под острым углом.

Сжав подлокотники для поддержания равновесия, она на коленях поползла вперед.

— Хуан. Хуан?

 Тот не откликнулся. Она потянулась к его голове, и желудок у нее сжался, когда она приподняла ее за подбородок, чтобы проверить его лицо. В сумраке она увидела белки его немигающих глаз.

— Хуан… — Эмма коснулась его шеи, нащупывая пульс.

Ничего.

Он мертв, мертв, мертв.

Эти слова запульсировали в мозгу, когда она повернулась к Рэне, которая, скорчившись, сидела на своем месте. Эмма моргнула, не будучи уверенной в том, что видела. Форма головы Рэне казалась какой-то неправильной. Она была… с вмятинами. Размозжена. Как будто была сделана из глины, а затем пришел кто-то с огромным молотом и ударил по ней.

Дрожащей рукой Эмма потянулась к шее Рэне, надеясь нащупать пульс. Но не смогла. Ее тело, как и тело Дельгадо, было совершенно неподвижно.

 Как долго они находятся здесь? Как долго она сама пробыла без сознания?

 Сердце у Эммы колотилось. Она вцепилась в подлокотник кресла Рэне, пытаясь обуздать свои вышедшие из-под контроля эмоции. Что-то больно впилось ей в колено, и, опустив взгляд, она увидела прямоугольный предмет.

 Компьютер Дельгадо. Он пролетел через весь салон, по пути задев Бог знает что. Или кого.

Эмма закрыла глаза, надеясь отгородиться от невыносимой реальности, но это не помогло. Она застряла в рухнувшем на землю самолете, где настолько темно, что даже нет возможности осмотреться. Эмма прижала дрожащую руку ко лбу и потерла, пытаясь заставить себя думать. Она ранена. В воздухе пахнет… чем-то паленым или горелым. Жженой резиной? Это показалось ей не совсем правильным, но она была не в состоянии анализировать это прямо сейчас.

Эмма снова взглянула на Рэне и ощутила, как на нее накатывает еще один прилив паники. Она посмотрела в носовую часть самолета — место, которое, как она знала, будет повреждено сильнее всего. Несмотря на тугой узел страха, образовавшийся в животе, Эмма заставила себя пробраться между пассажирскими сидениями и заглянуть в кабину.

Мик лежал на боку, прижавшись головой к лобовому стеклу. Сердце Эммы сжалось.

— Пожалуйста, нет, — прошептала она и потянулась к нему рукой.

 Она коснулась его шеи, и ее сердце забилось быстрее. Его кожа была теплой.

 — Мик?

 Она пробралась вперед, втиснулась в кресло второго пилота, стараясь не обращать внимания на огненные стрелы боли, пронзившие ее лодыжку, когда она оказалась в тесном пространстве. Эмма осторожно отклонила тело Мика от лобового стекла и усадила его на место.

 Он не двигался. Не сопротивлялся, не дрогнул и не издал ни звука. Но Мик не был как другие. Он был жив, должен был быть жив.

Ухватившись за эту мысль, Эмма решила проверить его запястье на наличие пульса, но не нашла его. Она закусила губу, проклиная свою неспособность выполнить что-то настолько простое. Он должен был быть жив. Обязан.

 Она прижала пальцы к его шее и там ощутила слабое биение пульса. В ней вспыхнула надежда. Ее взгляд упал на гарнитуру, лежащую у него на коленях. Эмма схватила ее и надела себе на голову. Она щелкнула по ближайшим выключателям, но панель управления оставалась темной и беззвучной.

— Давай, давай, — бормотала она, поворачивая ручки и тыкая кнопки. Она нажимала все, до чего могла дотянуться руками, но ничего не мигало и даже не шипело.

Она снова посмотрела на Мика. Красные ручейки крови пересекали его лицо, которое выглядело как разрезанная на полоски бумага. Она протянула руку и коснулась раны на его щеке. Кровь была липкой.

Хорошо, что липкая. Мик пережил удар, и его тело отреагировало. Он был без сознания, но, скорее всего, у него сотрясение мозга.

По крайней мере, она надеялась, что только сотрясение.

Эмма положила гарнитуру на колени, потом оглянулась на аптечку и пожурила себя. Первая помощь. Правильно. Они, конечно, не в той ситуации, когда что-то можно исправить с помощью мази и эластичного бинта. Но в наборе могут оказаться и другие медикаменты, и, может быть, даже радио.