— А это потому что нужно сестре больше внимания уделять, тогда и в курсе событий будешь. Она вот так замуж соберется, а ты снова скажешь: как я все пропустил, — упрекнула мать.
— Да, мама. Или другу надо было больше внимания уделять.
— И другу тоже, — кивнула Юлия Сергеевна
— Мы потом поговорим, позже, — предупредил Дима, открывая дверцу авто.
— Не стоит. И аппетит у меня что-то пропал. — Снова бросив на Крапивина колкий взгляд, уселась в салон.
По дороге в «одно тихое место» Катя не проронила ни слова, первые минуты в ресторане — тоже. Только к официанту обратилась, высказывая свои пожелания.
— Ты так и будешь молчать? — наконец поинтересовался Дима.
Катя отпила вино, словно хотела, чтобы оно помогло проглотить язвительные слова, которые так и рвались с языка.
— Салат вкусный. Такая зелень хрустящая, прямо на удивление. Как я люблю.
— Катя.
— И вино хорошее. Я как-то сухое не очень, но это приятное. Мягкое.
— Катя.
— Что тебе еще сказать? — надменно взглянула на него.
— Ты можешь обижаться, но я сделал это для твоей же безопасности.
— Я просила тебя не рассказывать отцу, можно было обойтись без этого.
— Сегодня просто царапина, завтра с вылетом на встречку.
— И чего ты добился? Я не хочу ездить с водителем и быть под колпаком, значит буду мотаться по городу на такси, вот и все.
— Нельзя быть такой беспечной.
— Да ладно, — как будто устало вздохнула она, — что мы все обо мне. Не переживай за мои обиженные чувства. Не волнуйся за то, что я попросила, а ты наплевал на мою просьбу и сделал по-своему. Не обращай внимания на мои неудобства, зачем тебе об этом заботиться.
— Ты упряма.
— Не больше тебя.
— Это точно. — Опустил глаза в тарелку, и на губах его появилась чуть заметная улыбка. — Я понимаю, это такой стратегический ход, воспитательный момент. Твое молчание. Но хочу предупредить, что у тебя нет на это времени.
— Почему?
Когда он поднял взгляд, улыбка стала шире:
— Потому что двадцать восьмое декабря, Новый Год на носу. Мы же не можем провести этот праздник в ссоре, это несерьезно. А потом мы улетаем в отпуск. Билеты уже лежат. Воевать будем все три недели?
— Нет, это несерьезно, — наконец слабо улыбнулась Катя, согласившись с его доводами. Нет смысла спорить об очевидном. Это она прекрасно понимала.
— Я же говорил.
— Но еще несерьезнее у меня машину отбирать. И кажется мне, что это вовсе не забота о моей безопасности, Дима. Или не только она. Это что-то другое Но я пока не могу понять, что.
— Есть один момент, — признался Крапивин
— Какой?
— Я бы ничего не сказал Денису Алексеевичу…
— Если бы?..
— Если бы ты мне не соврала. Но ты сказала, что сама была за рулем, потом призналась, что дала машину Веронике.
— Это ты меня так наказал за вранье?
— Во-первых, я волновался. Во-вторых, у тебя одна версия краше другой.
— Мне проще было взять всю вину на себя и самой со всем разобраться. У меня это лучше получается, чем у Вероники. Она и так рыдала там от страха.
— Ну, теперь ты рыдай за нее, но без машины. Она и не виновата была, как выяснилось, чего сказки придумывали?
— Потому что хотела, как лучше, а получилось, как всегда.— Потому что, Катенька, надо или врать до конца, не отступая, или говорить правду, а не переобуваться по дороге, — пошутил он. Хотя пошутил ли?
Катя рассмеялась:
— О, я это запомню.
— Чертовы черти, Катрин, сейчас научу тебя на свою голову, потом буду страдать.
— Будешь, Дима, будешь.
— Ужас, — посетовал он, но что-то промелькнуло в его глазах, что заставило ее напрячься.
— Что? — спросила Катя.
— Ничего, — качнул головой.
— Ты злишься на них? Они хорошие, порядочные. Просто это все какое-то дурацкое совпадение. Бывает же такое.
— Бывает, — согласился он спокойно, — все бывает. Я не злюсь.
— Правда?
— Правда. Мне вообще не до них. Но мне до тебя, это другое.
Катерина плотнее приникла к спинке стула, ощущая, как скопившееся между лопаток напряжение начало отпускать. Крапивин же молчал и смотрел на нее так, словно решался на какое-то важное признание.
— Я же не требую от тебя предельной откровенности, — все-таки начал после раздумий. — Возможно, не время. Но не хочу вранья. Особенно, если ты обращаешься ко мне и ждешь помощи или просто поддержки. Я всегда буду на твоей стороне, если буду знать правду. Даже если весь мир против тебя, я буду на твоей стороне, если только буду знать правду. Понимаешь?
— Понимаю, — тихо согласилась Шаурина.
— Катя, мне расчетов и просчетов хватает, вся моя жизнь и так — сплошные цифры. Поддержка чужих интересов, борьба за свои… финансовые результаты, операционные результаты, интегрированные отчеты… мне хватает. Я наедаюсь этого по другую сторону и не готов инвестировать ложь в личные отношения. Все, что угодно, готов, но только не вранье.
— Ладно, — поспешила Катя увильнуть от этой не очень приятной темы. — Расскажи, как прошел твой день. Что на совете директоров? Все рудники посчитали?
Дима слегка рассмеялся:
— Посчитали. Определили восемь действующих, два проекта развития, четыре проекта с локализованными ресурсами, портфель геологоразведочных проектов и лицензий в Гвинее, Французской Гвиане и Канаде.
— Боже мой… — выдохнула Катя. — Я тебя в следующем году вообще не увижу.— Это будет трудно. В конце января саммит «Драгоценные металлы» в Москве, в конце февраля «Global Metals&Mining Conference» во Флориде, потом симпозиум в Торонто. — Сжал ее ладонь, Катя ответно сомкнула пальцы, и Дима почувствовал, как по его руке побежало благодатное тепло.
— Ты совсем уйдешь в это направление, с головой.
— Да.
— А остальное?
— Номинально.
— Понятно. А то, что здесь, по ювелирке? — округло выразилась, не решаясь упоминать вслух имя Агаты.
— Мелочи. Я не буду этим заниматься лично. У меня вообще нет на это времени. Это все для поддержки бренда, а оно может работать и без моего личного вмешательства, я уже назначил ответственных.
Про себя Катя обрадовалась: какое разочарование для Адочки! — но не стала бурно выражать свои эмоции. Сказала другое:
— Ты даже не похвалил меня. Я все экзамены сдала, теперь весь январь отдыхать буду, а ты даже не похвалил.
— Я еще успею. Похвалю. Приедем домой и буду тебя хвалить, хвалить, хвалить…
— Крапивин, блин.
— Чего — Крапивин?
— Много чего, — улыбнулась она.</p>
Глава 9
Я хочу написать вас, Катрин. Вот так, в полотенце и с мокрыми волосами. Катрин, позвольте?
— Ты мне теперь целый век будешь вспоминать это? Я не виновата, что он завалил к нам с утра так рано. Я кофе варила. Тебе, между прочим. — Прежде чем усесться на кровать, Катерина поправила на груди полотенце, свернула мокрые волосы в узел и заколола их шпилькой. К обожженной спине даже прикосновение волос ощущалось нестерпимо больно.
— О, да, он аж ошалел от увиденного. Катрин, какие глаза! А глубина взгляда! Шея, плечи! Это же духовная нагота, духовная!
— Может, надо было согласиться? Как думаешь? Попозировать ему, — с удовольствием поддела Крапивина.
— Не знаю, — ухмыльнулся Дмитрий в ответ, — но он такой бабник, он любит трогать женщин. Попробуй ему откажи. Богема эта, знаешь ли, обидчивая. Подумает, что ты его талант не оценила.
— Ты тоже. Любишь трогать женщин. Сам говорил, что мужские руки созданы, чтобы быть под юбкой.
— Я трогаю только свою. И то последние три дня не могу, — вздохнул с явным разочарованием. — Нельзя было тебя на солнце выпускать.
— Да, надо было держать только в спальне. — Уселась на расправленную постель и сунула Диме тюбик с кремом против солнечных ожогов. — Давай, Димочка, поработай ручками, намажь меня кремом.
— Точно. В спальне. В кровати. Целее была бы. Ромеро на тебя запал, весь вечер взгляд не мог отвести. Сволочь.