— Что? — переспросила, не сумев поняв его вывода. В ее глазах Дима успел заметить мелькнувшую досаду.
— Мама боится, что я стану слишком давить на тебя. Но я не буду. Отношения же не строятся из-под палки. Наверное, ты, Катрин, хорошо подумала, чего хочешь, прежде чем говорить мне об этом. Ты же разумный человек. И, да, у тебя, наверное, на это есть причины. — Прервался на короткий вдох. — Ранимая ты, говорит… импульсивная… Но ты не такая. Ты расчетливая эгоистка и поступаешь так, как удобно только тебе. Все, что для тебя неудобно, — это неправильно. Когда тебе нужно, ты прешь напролом, ничего и никого вокруг не замечая. Плевать ты хотела на чужие интересы. Можешь и в хвосте плестись, если тебе это выгодно. Удивительная изворотливость. И почему-то всегда против меня.
— Ты не прав, — подавленно сказала она.
— Разубеди меня. Я хочу знать, что ошибаюсь. Ну? Я просто мечтаю однажды сесть и выслушать все, что ты мне скажешь. Обещаю слушать молча и не перебивать.
У нее сделалось такое равнодушное лицо, что Дима только лишний раз убедился в своей правоте. Несмотря на силу своих чувств и слепоту, которая свойственна всем влюбленным, оценивал Катю трезво. Знал, что она за человек, и видел, что его ждет, если так пойдет и дальше.
— Зачем ты пришла тогда? Точнее, все это устроила. Ту первую ночь. Ты же мне утром открыто призналась, что устроила все специально. Зачем?
— Ты задаешь какой-то неуместный вопрос.— Очень уместный. И ответ на него мне представляется четким. — Дима так посмотрел на нее, что Катя полжизни бы отдала, только бы узнать, что он в этот момент думал. — Но ты действуешь в своей манере. Ничего не меняется.
— А что должно поменяться, Дима? — спросила спокойно, но ее выдало нервное движение, которым она откинула волосы с плеча.
— Я должен в чем-то тебя убедить? В чем? В силе своих чувств? — не смог удержаться от смешка. — Большими буквами на заборе написать? Я никогда не буду делать что-то напоказ, ты это знаешь. Или не знаешь? Тонкие материи рвутся при сильном напряжении. Тонкие чувства не выносят показухи.
Катя вздрогнула от резкого тона. Ее охватило тошнотворное чувство какой-то неправильности происходящего. Все не так. Не так идет, не так должно быть. Еще днем думала, что нашла таблетку от своей головной боли, но боль только усилилась. Не выдерживала крапивинского напора, но никак не могла собраться с мыслями, чтобы ответить ему хоть что-нибудь внятное.
— Если ты думаешь, что я как собака лягу у твоих ног, ты ошибаешься. Этого не будет никогда, — неумолимо жестко отчеканил он.
— Ничего такого я не думаю. — Я всегда тебя защищал. И защищаю. Ты же… в ладоши захлопаешь, если мне голову сечь будут.
— Дима! — воскликнула она, как ожила. Лицо от его слов полыхнуло жаром. — Это не так! — Хлестнула его по щеке. Не сильно. Легонько шлепнула тыльной стороной ладони, чтобы остановить.
Крапивин резко выдохнул. Выпустил из себя воздух, а с ним и все, что еще хотел сказать.
— Пожалуй, хватит на сегодня разговоров, иначе еще чуть-чуть и вопрос встанет ребром, а я этого не хочу.
Слова любви давно стояли у него в горле. Но, скажи он их Кате, она при малейшей ссоре швырнет это признание ему в лицо. В пылу злости, ревности, ярости, она вытрет об него ноги. А он ей не простит.
Глава 13
Прошлую ночь Катерина провела без Димы. И без сна. Все думала и думала. К утру от мыслей разболелась голова. К обеду приехали родители — голова стала раскалываться.
Отца и мать Катя встретила с приветливым равнодушием. В сердце ширились другие чувства, для тоски по родным в нем не было места. Ничего не волновало, кроме отношений с Димой и сложившейся ситуации. Мысленно благодарила Бога, что у него такая доброжелательная и разговорчивая мать. Она то ли не заметила их разлада, то ли сделала вид, что не заметила.
— Мы тут с Юлей начали кое-что обсуждать по Ваниной свадьбе. Я очень хочу поучаствовать, мне нужен такой опыт. Может нам уже две свадьбы готовить, а дорогие мои?
Катерина посмотрела на Крапивина, но он не спешил заполнять неловко возникшую паузу.
— Да рано еще об этом говорить… наверное, — начала осторожно Юлия.
— Конечно, рано, — тут же подхватила Катя, — мне девятнадцати нет еще, какая свадьба может быть. Я еще нагуляться хочу
— С кем нагуливаться будешь? — резанул Крапивин. Но тут же извинился: — Простите, мне надо быть сдержанней. Сорвалось. Не обращайте внимания.
Все напряженно замолчали, и Катя скрежетнула зубами. Что ненавидела больше всего, так это быть в центре внимания. В центре конфликта. За этим обязательно последуют вопросы, разговоры и попытки влезть в душу.
— Да шутим мы, шутим! — убедительно повысила голос.
— Островаты шуточки у вас, молодые люди, — хмыкнула Юлия.
— Просто мы с Димочкой вчера немного повздорили, и теперь вот нежно друг другу мстим, — посмотрела на Крапивина ожившим взглядом.
— Есть повод? — мягко поинтересовался Денис.
— А нам с Катенькой повод не нужен, мы просто тешимся, — неожиданно и легко улыбнулся Дима.
— Конечно, а то от тоски сдохнуть можно, вот и ищем себе развлечение. А так, прям ух все у нас. Горячо.
— Подожди, сбился с мысли. Сейчас что-нибудь придумаю про аптеку и мазь от ожогов.
— Долго думаешь, Димочка, сейчас ты должен сказать, что, мол, Катенька, ожоги души невозможно залечить никакой мазью! — высокопарно сказала она и взмахнула рукой.
На этом их небольшой поединок по острословию закончился. Разговор ушел в другое русло. Мирное и нейтральное. Катя продолжила делать вид, что очень голодна, Дима тоже с воодушевлением мучил отменно приготовленный стейк с кровью.
Бросив на Крапивина случайный взгляд, натолкнулась на его голубые напряженные глаза. Мир тут же отступил — за столом стало тише. Что-то еле слышно говорила Рита про гостиную и чай, отдавая распоряжение прислуге. Потом все вышли из столовой, и они с Димой остались одни.
Катя застыла на нем распахнутым взглядом, столько всего в нем было, он и половины не прочел, кроме, похоже, огромного разочарования. Не успела спрятать. Или забыла.
— Говори, — тихо подтолкнул он к разговору.
Она давно уяснила одно: говорить надо тогда, когда слова будут восприняты точно и правильно, иначе все бесполезно, только хуже. Наверное, их с Димой беда, что часто говорятся не те слова и не в то время. Потом все это, непонятое и непринятое, встает между ними кирпичной стеной.
— Я не салфетка бумажная, из которой ты будешь складывать все, что тебе вздумается: захотел — самолетик, захотел — кораблик, захотел — цветочек. Захотел — порвал и выбросил. Этого не будет. Продолжать?
— Продолжай.
— О том, что я резка в словах… Как бы тебе понятней объяснить, — сосредоточилась на его лице, словно задумалась, — ладно, попробую на пальцах. Представь на минуту, что я встречаюсь с кем-то другим… с другими. Два года мозолю тебе глаза, а с одним так особенно. И вот в один прекрасный день ты приходишь ко мне домой и застаешь моего бывшего с моей мамой, которая ласково ему улыбается и поет чаем. Я могу ошибаться, но отчего-то мне кажется, что даже у тебя, Димочка, такого обычно спокойного и рассудительного, произойдет в голове короткое замыкание. Представил? — старалась говорить спокойно, чтобы он действительно попытался представить, а не принял ее слова за издевательство или сарказм.
— Ну, да, — неохотно согласился он, — я бы кому-нибудь точно голову свернул.
Не без удовольствия Катерина наблюдала как по его щекам медленно и неровно разлился легкий румянец.
— К чему я это говорю… К тому, что я в таком два года варилась. И сейчас вынуждена разгребать последствия, потому что слегка… очерствела. Но это не значит, что я не борюсь с собой или мне нравится то, что между нами происходит, как ты считаешь. Мне не нравится. И еще — я точно знаю, чего хочу. Но если ты не готов поставить все на ребро, не начинай, не дергай, Дима. Вот это я имела в виду, когда просила «облегчить» отношения. Вопрос ребром потребует запредельной откровенности, на которую ты, Крапивин, сам пока не способен. Я вчера растерялась под напором твоих обвинений.
— А сегодня, я смотрю, с мыслями собралась.