— Даже не знала, что он участвовал, — призналась Катя с тайной грустью.
— Я тоже… почти не знала, — неловко улыбнулась Рита. — Дима все сделал тихо. Да и не принято о таком кричать. Весной он, кажется, давал интервью в «Ювелирном обозрении», потом журнал объявил конкурс, и сын решил поучаствовать. А так как журнал аккредитован при гильдии ювелиров, то он подал заявку на участие своих работ-победителей в международном конкурсе. Вот так все получилось…
— Как-то вы не очень воодушевлены Диминой победой, по-моему, — нахмурилась Шаурина.
— Нет, что ты! — встрепенулась Маргарита. — Я счастлива! Но дело не в этом.
— А в чем? Это же такой огромный успех.
— Все матери идеализируют своих детей. Я тоже идеализирую своего сына. Он для меня лучший. Я всегда хвалила его. За все. И хвалю…
— Хвалите, но не верите в него? — удивилась Катя.
Маргарита смутилась, словно ее поймали на скверной мысли.
— Верю. Но когда происходят такие вещи, потрясающие до глубины души, не знаешь, как реагировать.
— Радоваться. Как еще? Это не случайность. Такое не происходит случайно. Он это заработал. — Про себя удивлялась услышанным от Маргариты словам. Ей ли не знать цену такого успеха.
— Люди по пятнадцать-двадцать лет занимаются ювелирным дизайном, чтобы добиться какого-то признания. А он… Это же беспрецедентная победа. Беспрецедентный случай. Он еще такой молодой. А что дальше?
— Я немного не понимаю, к чему вы клоните.
— Кто знает… — задумчиво проговорила женщина, глядя вдаль, — возможно… лучше твердо стоять на ногах, находясь где-то на среднем уровне, в своей нише… потому что, когда делаешь такой скачок вверх… больно падать.
Катерина откровенно рассмеялась:
— Дима никогда не будет находиться на среднем уровне, он там никогда и не был. Он всегда был на голову выше всех. Вы сами его так воспитали. Вы так его вырастили.
— Да, — со вздохом согласилась мать Дмитрия.
— Ну-у-у, — протянула Катя и чуть сжала плечи женщины, — откуда столько грусти? Надо радоваться, гордиться таким сыном. Он же лучший из лучших, он чемпион чемпионов. В нем столько сил и столько энергии, и Дима прекрасно умеет этим управлять. Мы за это все его любим — за его бешеную энергетику, которой можно подпитаться.
Рита пристально посмотрела Кате в лицо и вдруг с удивительной силой сжала ее руку:
— Он был бы рад слышать это от тебя. Ты ему нужна, я знаю. Я точно это знаю.
— Конечно, я поздравлю его. Обязательно. Я тоже очень рада за него, рада его успеху, — быстро заговорила, пытаясь отделаться общими фразами.
— Я не об этом. — Рита все еще не отпускала Катиной руки. — Знаю, что тебе этот разговор неприятен. Но я все равно не замолчу на полуслове, потому что действую из совершенно эгоистических материнских соображений. Все равно не замолчу.
— Да, я уже поняла, — смягчилась Катя и покивала головой.
— Я в своей жизни совершила много ошибок. Какие-то не хватило исправить сил, какие-то — смелости… Потом позже, когда нашлись и сила, и смелость, потерялся смысл. Я очень боюсь, что Дима совершит что-то такое, что не сможет вовремя исправить, очень боюсь. Разрушить ведь так легко…
— Ну, тут вы можете быть спокойной. Мы с Димой разрушили то, что нас обоих не устраивало. И сделать это было совсем не легко. Кстати, покажите мне это украшение. Есть фото? — попросила, переведя беседу в другое русло.
— Сейчас, — завозилась женщина, ища в телефоне фотографию. — Эта подвеска стала еще и лауреатом в номинации «Эстетическое впечатление». Ну, красота же! Смотри. Едва взглянув на подвеску, Катя потрясенно замолчала. Все эмоции, которые она испытывала, отразились на лице, но Рита, видимо, приняла это за чистый восторг от увиденного.
— Да-да, я тоже первый раз, когда увидела, так же среагировала — онемела. Прекрасная вещь. Восхитительная. Разумеется, эта подвеска не для ношения. Она слишком громоздкая. Это коллекционная вещь. Возможно, Дима выставит ее на какой-нибудь аукцион. Ему, по-моему, уже предлагали.
— Не дай бог, — прошептала Катерина, — не дай бог он ее выставит на аукцион…
— Сложнейшая техника. Миниатюрная живопись, инкрустированная бриллиантами, под слоем прозрачной эмали… — продолжала воодушевленно щебетать Маргарита. — Вечная работа. Повторить такое второй раз невозможно…
Катерина ничего не слышала, ощущая себя оплывшей свечкой и мечтая побыстрее оказаться у себя в номере. Она даже не поняла, когда именно ушла Маргарита. И не ощущала сколько времени стояла одна, уставившись в одну точку пространства.
— Бабочки. Катрин, какая безвкусица.
Услышав голос Димы за спиной, Катерина вздрогнула, тронула сережку в ухе, и долго не находила сил, чтобы повернуться и взглянуть ему в лицо.
— Поздравляю с победой, Димочка. Шикарная получилась вещица, — медленно произнесла, так и не повернувшись.
— Я знал, что ты оценишь>. — Смотрел на нее, сгорая от желания прикоснуться к обнаженной спине и волосам, рассыпавшимися по плечам мягкими волнами. Кате так шла изысканная простота и естественность. Они подчеркивали природную красоту, делая ее нежной и женственной.
— Не могу поверить, что ты это сделал. Как ты мог? — Развернулась, прислонившись бедром к мраморному парапету. — Ты, как тот охотник, тоже решил свой трофей в кулоне запечатлеть и показать всему миру?
Он оставил ее слова без ответа, пропав в остром взгляде. То ли соскучился до боли, то ли жемчужно-серое платье так оттеняло ее глаза — сегодня, глядя в них, терял свои мысли.
— Поймать тебя в темноте тогда было гораздо проще, чем сегодня на этом празднике жизни. Честно.
— Только попробуй выставить ее на какой-нибудь аукцион. Только попробуй.
— Ты виртуозно весь вечер от меня сбегаешь, — улыбнулся, но эта улыбка Кате ничего не сказала. От чрезмерной в себе уверенности он так улыбался или от самодовольства, черт его знает.
— Потому что я не хочу, чтобы ты ко мне приближался.
— Как это не хочешь? Нам надо. Мы же не чужие друг другу люди.
— Крапивин, матом тебя прошу, уймись, — разозлилась она, не понимая его неуместного спокойствия. Сама в пяти минутах от истерики, а он сама невозмутимость. Хотя… Это же Крапивин. Разве что-то в этой жизни может его изменить? Их отношения разве может что-то изменить?
— Никак не могу. Меня так давно сволочью никто не называл, мне аж не по себе.
— Дима, ты сволочь.
— О, да-а-а-а, — с придыханием протянул он, чуть пригнувшись к ней.
— Негодяй и подонок, — добавила, поддерживая игру.
— Все. Я почти счастлив.
— Можем отойти куда-нибудь в укромное место, я тебе еще по роже дам, и тебе вообще захорошеет.
— Мы обязательно отойдем куда-нибудь в укромное место, но совсем не для этого.
— Нет уж, на этом моя миссия выполнена. Взбодрился, теперь оставь меня в покое.
— Пойдем потанцуем, — предложил, протягивая руку. — Всего один танец. Я прошу.
Катя поглубже вздохнула, чтобы отказать, но отказать не смогла. Хотела, но не смогла. Соскучилась. Смотрела на него, а в груди будто кто-то горящие угли ворочал.
— Ладно. — Вложила ладонь ему в руку. — Только один.
— Мне хватит. Бежать уже поздно, моя драгоценная Катрин, на нас все смотрят.
Он ухмыльнулся, прижимая ее к себе, она сгримасничала. «Драгоценная Катрин» теперь звучало очень двусмысленно.
— Конечно смотрят. Местное общество только свободно вздохнуло, почувствовав наш разлад, а ты тут со своими танцами. Чувствую, как мне в спину вонзаются ножи. Ах, это же сын губернатора! Ах, как он может встречаться с этой малолеткой! Ах, Шаурина, она же такая наглая и беспардонная!
— Так и говорят?
— Нет, не так. Это я самое мягкое выбрала, чтобы не шокировать твои чувства.
— Не обращай внимания на то, что говорят.
— Я и не обращаю. Меня не научили плевки растирать.
Чувствовал, что пальцы ее подрагивают, и сильнее стиснул ладонь. Коснулся губами шеи, чуть крепче прижимая к себе за талию. Катя нервно сглотнула и напряглась.
— Что ты делаешь? Прекрати, — попыталась оттолкнуться от него, но он не позволил.