Я собрала кое-какие вещи и ушла от него. Остальное заберу завтра, на такси. Цезаря тоже — завтра. Майкл ничего не говорил, ни пытался меня остановить. Так лучше. Не по пути нам с ним. Никак. Увы.
Дома, найдя Флемиксин, я выпила сразу четыре таблетки. Меня всю трясло, слёзы катились по щекам без остановки, кажется, даже сердце заболело. Много времени, чтобы вырубиться, не понадобилось. Через пару минут я уже спала. Меня мгновенно бросило в сон.
Но посередине ночи я неожиданно проснулась. И побежала в туалет. Меня выворачивало не меньше часа, точно. Всё кружилось перед глазами и танцевало. В голове крутилась лишь одна мысль: «Покончи с этим. Прямо сейчас. Зачем тебе такая жизнь?» Я уже вернулась обратно в комнату на слабых ногах, но невидимая сила потащила меня в ванную. Думала, посмотрю бритвы, да и всё. А зачем их, спрашивается, смотреть? Еще и посреди ночи? Старые они все были, ржавые, надо их выкинуть. Ну вот, ревизию заодно проведу. Нашла новую упаковку, какое хорошее лезвие. Интересно, острое? Где бы поверить? Взгляд опустился на ладони, поднялся выше. Вены. Точно! Попробую. Вдруг неострая, тогда сдам обратно в магазин.
Неожиданно сознание снова вернулось в мою воспалённую голову, и я с ужасом уставилась на бритву в своих руках. Нервный крик вырвался из груди. Что я делаю в ванной в час ночи с бритвой в руках?.. Видно, мне совсем плохо. Где Флемиксин? Мне нужно срочно успокоиться. Именно в тот момент мне стало впервые, действительно, страшно. Я поняла, что могу потерять самое ценное, что у меня есть. Нет, не репутацию и не Майкла. Жизнь. Свою жизнь.
Флемиксина, к моему удивлению, осталось всего две штуки. Когда я успела весь его выпить? Осталось две, так две. Хватит и столько. Я опять уснула. Проснулась часа через два. Тело вновь ломило, отправляя меня в путешествие по новым кругам ада, боль разрывала голову в клочья. По лицу катился пот, я была вся мокрая. Липкий страх сковал меня. Комната кружилась, в глазах двоилось. Ноги сами понесли меня в ванную. На самом деле, зачем тянуть? Так будет лучше всем. Отец избавится, наконец, от обузы, Майкл — тоже. И я. Я, в конце концов, обрету покой. На небе. С мамой.
Бритва вошла глубоко, до самой кости. Но мне было этого мало. Видела я плохо, всё плыло перед глазами. Мне казалось, что я не попала в вену. Поэтому я резала и резала кожу до тех пор, пока там не осталось кожи вовсе. Затем — второе запястье. Красное. И стены в ванной — красные. Может, надо было залезть в ванну? А то на полу холодно... Почему я на полу? О, какая яркая красная струйка ползёт рядом. Что это, интересно? Я попыталась дотянуться, но руки не слушались. Поэтому я просто смотрела на красную дорожку, которая уползала всё дальше от меня, пока мои глаза не закрылись, и меня не поглотила тьма.
Часть 3.
Глава 1.
Темно и холодно. Какие-то голоса. И руки так сильно болят, их просто ломит. Кто-то ходит. Надо открыть глаза. Нет, не могу. Хочу спать. Нельзя! Надо проснуться. Я отчаянно боролась со своим уплывающим сознанием. Панически цеплялась за него, стараясь выжить. Страх — вот, что творится в подсознании человека. Это мрак, самые страшные ужасы, все твои фобии и кошмары всей жизни. Я тонула в вязкой черноте, не ощущая времени и пространства. У смерти их просто нет…
Рядом раздавались знакомые голоса. Я бы даже сказала — родные и любимые. Самые любимые, других я просто не знала… Женский и мужской. Никак не могу понять, чьи же они. И где я, вообще, нахожусь? Почему глаза не открываются? И что с моими руками? Они почти не двигаются. Добавился ещё один голос — мужской, незнакомый. Я должна это сделать, должна открыть глаза. Поднимать веки было чертовски тяжело, это стоило мне титанических усилий. Один глаз немного приоткрылся. Второй. Ещё усилие. Ура! Я вижу. Только… цветовыми пятнами. Белые стены, такие холодные и безликие. И два ярких пятна. Одно — блондинистое с вкраплениями другого цвета, другое — чёрное. Белое и чёрное… Что это значит? Белое и черное… Мел и Майкл! Конечно, это они. Я здесь! Так и хотелось крикнуть им. Но из горла вырвался лишь хрип.
— Ники! — Это голос Мел. — Боже мой, Ники! Очнись уже, давай!
Белое пятно нависло прямо надо мной. И чёрное тут же.
— Ники, ты слышишь нас? — А это уже Майкл.
— Дда, — прохрипела я.
Дайте воды и Флемиксин. После него станет лучше. Я знаю.
— Пить, — прошипела я, как алкоголик с пожизненным стажем на утро после пьянки. Вся в папашу.
Мысли о нем вызвали новый всплеск буйства нейронов, и я усилием воли сжала кулак, ощущая боль от этого простейшего движения.
— Сейчас, Ники, минуту. Вам можно пить только специальный раствор.
Это ещё кто? Женщина в голубом медицинском костюме. Медсестра? Я, что, в больнице? Вот прикол. И почему, интересно? Но когда этот самый раствор пустили по венам с помощью катетера, все мысли из головы вылетели разом.
— И Флемиксин можно?
— Что?
Она не знает таких таблеток? Странно.
— Флемиксин дайте, пожалуйста. Мне плохо.
— Конечно, вам плохо. Вы наглотались таблеток и порезали себе вены.
Я отчаянно замотала головой. Я не могла. Она что-то путает или врет! Я не самоубийца, и никогда ею не была.
— Нет. Это Флемиксин — успокоительное. Да, дайте мне его уже, — я почти плакала. — Микки, скажи им, — прошептала, глядя в сторону черного пятна.
— Нет, Ники, сестра говорит правду. Ты пыталась убить себя под воздействием наркотиков.
Он сжал мою кисть своей крепкой рукой, и мне стало легче. Но о чем он говорит? А про вены — это, наверное, шутка? Где мои руки? И почему они всё ещё болят?
— Какое успокоительное, Ники? Где вы его взяли? — продолжала свой допрос медсестра.
— Н-не помню.
Темнота накатывала волнами. Я не успевала им сопротивляться. И вот сейчас… Опять будет темно. По мне прошла волна дрожи, и я отключилась, успев услышать лишь голос Майкла.
— Ники, нет!
Я опять проснулась. Освещение было уже слабей. И голосов не было слышно. Зато глаза легко открылись. Два кресла, и два человека спят в них. Майкл, бледный, как призрак, с недельной щетиной и в мятом костюме, и Мел, с тусклыми волосами и огромными кругами под глазами. Это всё из-за меня. Они же были другими. Они цвели и пахли. И тут я засмеялась, точнее, закаркала. Вспомнила шуточки насчёт того, что Майкл — мужчина в самом расцвете сил. Как давно это было, хоть и совсем недавно.
— Ники, тебе больно? Плохо? — беспокойно спросил Майкл, моментально оказываясь у моей кровати.
— Нет, весело, — рассмеялась я, уже сама не зная, чему.
И он засмеялся вместе со мной. Просто так, даже не зная причины моего веселья. За это я его и люблю. Господи, что я сказала? Люблю?! Нет, я ошиблась. Да, нет же! Люблю. И не хочу врать ни себе, ни ему, ни кому бы то ни было еще. Не могу это больше скрывать, я так устала. Не выдержав всего этого вихря мыслей, признаний и откровений, я заплакала. Да, как последняя истеричка. То заливаюсь смехом, то глотаю слёзы.
— Милая, почему ты плачешь? Где больно?
В сердце. И я показала на сердце.
— Сердце болит? Я позову врача.
— Нет! — крикнула я и протянула к нему руки.
Он всё понял и просто обнял меня.
— Моя сладкая девочка, не плачь. Я же здесь. Теперь всё будет иначе, — ласково шептал он мне на ухо.
Верю. Верю! Но слёзы никак не хотели останавливаться. Поэтому я крепче обняла его.
— Зачем, зачем ты это сделала? Расскажи мне, Ники. Расскажи мне всё!
Я закивала, ещё сильней плача. Всё расскажу. Только, как ты будешь относиться ко мне, Микки, когда узнаешь всю правду? Отец. Долг. Удары. Итан. Компромат. Я зажмурилась от такого наплыва воспоминаний.
— Какой сегодня день? — испуганно спросила я.
— Десятое января, суббота, — ответила Мел, тихо наблюдавшая за нами из кресла.
Слава богу! Ещё месяц.
— Подождите, как десятое? Мы же вчера Рождество встречали…
— Нет, Ники, Рождество мы встречали не вчера и даже не позавчера. Все это время ты была тут, на грани жизни и смерти, — ответил он дрогнувшим голосом.
Мел бесшумно встала и вышла, чтобы оставить нас вместе.