Было светло как днем – по небу плыла полная луна. Пустой пляж, и только что-то белое лежало на песке. Я подошел ближе, оказалось, что это забытая кем-то простыня. Вот и все… Можно со спокойной совестью возвращаться домой и ложиться спать.
Громко плеснула волна. Я оглянулся и увидел Галарину, идущую в воде посреди лунной дорожки. Она была одна и без одежды… Без купальника то есть.
Я поднял простыню, стряхнул с нее песок и протянул навстречу выходящей из воды Галарине. Она молча подставила мне плечи, закуталась и села на отмели. В лунном свете блестели капельки воды на ее волосах, блестели зубы, насмешливо блестели глаза. Я понял, что она меня узнала, что она вспомнила мою с Наташкой перебранку на этом пляже.
– Какая теплая ночь, – сказала она.
– Теплая…
Теперь, так близко, при лунном свете, она еще больше была Галариной.
– Если хочешь, посиди со мной.
Мы долго сидели молча, смотрели на море, на полную луну, на беспорядочную россыпь звезд вокруг нее.
– Сколько тебе лет? – спросила Галарина.
– Семнадцать. Это не так ведь мало, правда?
– Правда. Я дала бы тебе больше. Ты очень красив. Та девушка… она твоя сестра?
– Нет, она мне никто. Никто.
– Это хорошо… Такая теплая ночь…
Потом мы пошли купаться. Меня поразило, как была тепла вода, даже горяча. Галарина по воде протянула ко мне руки, обняла меня за шею. Странная робость сковала меня. Я знал, что мужчины не должны себя так вести, что в подобных ситуациях надо действовать смело и напористо, но во всем происходившем сейчас чувствовалось что-то такое… Словом, я знал еще и другое – то, что я буду вспоминать об этой ночи всю жизнь, наверное, даже перед смертью.
– А мне двадцать два. Я старше тебя на пять лет.
– Ну и что. Женщины в среднем живут дольше на пять лет.
– «Они жили долго и умерли в один день…» Ты это хочешь сказать?
– Ага. Я женюсь на тебе.
Галарина сделала большие глаза и с размаху бросилась на спину, поднимая вокруг себя тучи брызг. Она смеялась так весело, совсем не обидно.
– Здрасте! – наконец смогла она выговорить сквозь хохот. – Ты же меня только день как увидел, ты же меня совершенно не знаешь!
– Нет, я знаю тебя уже тысячу лет… – Я подплыл к ней, поймал ее в воде, как рыбку, и стал рассказывать про Дали, про календарь над моей кроватью – там, в Москве.
– Так, значит, меня зовут Галариной?
– Да.
– Господи, как красиво! Сколько романтики в этом юном существе! Ни в ком не встречала столько романтики. А вдруг…
– Что?
– А вдруг ты и есть тот единственный мужчина… Тот единственный мужчина, с которым я могу быть счастлива? И что эта ночь – как подарок судьбы. Ну вдруг, вдруг?
– Я верю в это.
Потом, на берегу, мы кутались в мокрую простыню. Было холодно, весело и как-то особенно легко, когда знаешь, что впереди только хорошее. Мы легли на песок, еще хранивший тепло дневного солнца. Я хотел сказать Галарине, что со мной это в первый раз, но она прикрыла мне рот соленой ладонью…
На рассвете Галарина разбудила меня, молча показала свои руки, покрытые синими мурашками. И вправду, было жутко холодно, и не подумаешь, что это юг.
– Встретимся вечером здесь же, – сказала она, – очень хочется спать.
Мне пришлось согласиться с ней, хотя я знал, что не смогу уже заснуть. По дороге к дому меня посетили странные мысли и чувства, точно я повзрослел за эту ночь лет на десять.
Мама спала. Она промычала что-то сердитое, когда я на цыпочках прокрался в комнату. Я вытащил из чемодана спортивный костюм и быстро выбежал обратно. Переоделся я на улице – благо было еще очень рано, людей не наблюдалось.
Тихонько стукнул в окно соседнего домика. Показалась заспанная Наташкина маман. Я показал ей знаками, что мне нужна Наташка. Маман сделала круглые глаза и скрылась в глубине комнаты.
Через минуту на крыльцо вышла сама Наташка, кутаясь в одеяло.
– Чего тебе? – неприветливо спросила она.
– Я хотел попросить у тебя прощения, – быстро сказал я, – знаешь, я был страшно не прав.
В ответ она хмыкнула недоверчиво, но я видел – сердитые морщинки на ее лбу разгладились.
– Значит, мир? – Я протянул ей руку.
– Мир! – рассмеялась она, вытаскивая свою руку из-под одеяла. Мы пожимали друг другу руки и хохотали во все горло. Но вдруг Наташкин смех резко оборвался и она посмотрела на меня долгим, пронзительным взглядом.
– Ты не ночевал дома? – Мне ничего не оставалось, как молча кивнуть головой. Врать я совсем не хотел.
– А где ты был? – продолжила свой допрос Наташка. – Ты был с той девицей, ведь правда?
– Правда.
Наташка посмотрела на меня с ужасом и отвращением.
– Иванов, а ведь я действительно тебя любила.
– Что же мне теперь делать?
– А ничего, – она нервно зевнула. – Продолжай в том же духе. А еще, Иванов, я давно тебе хотела сказать: ты большой лопух. И мой тебе совет, дружеский такой: будь осторожнее. У той девицы на роже было написано, что она хищница. Поиграет с тобой и бросит, побежит за новыми штанами. А ты, Иванов, чувствительный у нас. Ро-ман-ти-чный. Переживать будешь, убиваться…
– Ладно тебе, – махнул я рукой и ушел. Голова у меня болела, на сердце было тяжело. Наташка, конечно, не права: никакая Галарина не хищница…
Солнце уже начинало раскаляться. Я скинул свой костюм, только что гревший меня так приятно. Лег на песок возле воды, посмотрел на ослепительно-синее небо. Сжал в горстях песок. И против воли из моей груди вырвался стон…
Приляг на отмели. Обеими руками
Горсть русого песку, зажженного лучами,
Возьми и дай ему меж пальцев тихо течь.
А сам закрой глаза и долго слушай речь
Журчащих волн морских да ветра трепет пленный,
И ты почувствуешь, как тает постепенно
Песок в твоих руках. И вот они пусты.
Тогда, не раскрывая глаз, подумай, что и ты
Лишь горсть песка, что жизнь порывы воль мятежных
Смешает, как пески на отмелях прибрежных.[1]