Поднялся режиссерский крик, но Москвин подхватил Лёлю, которая была уже в полуобмороке и не падала только потому, что одежда покрылась льдом, а валенки примерзли к снегу, и сунул в свои «неприкосновенные» сани. Они так назывались потому, что в них Москвин возил аппаратуру и даже коснуться их никому не позволял.
Привезя Лёлю домой, он велел какой-то женщине раздеть ее, растереть снегом и согреть на русской печке. Потом Лёле, плачущей от боли и жары (вдобавок ее на горячей печи накрыли всеми шубами, которые только нашлись), налили полстакана водки… Утром актриса проснулась с кошмарной головной болью, но совершенно здоровая.
После этого случая она по-особому взглянула на Москвина. Ведь если бы не он, Лёля потащилась бы повторять и третий, и четвертый дубль, что уж точно прикончило бы ее, с ее-то легкими… Получалось, Москвин просто спас ей жизнь.
Такой внимательный? Или… или относится к Лёле как-то… не так?
Вообще-то она всегда ощущала, что нравится ему. Но между ними была десятилетняя разница, и Андрей Москвин казался ей почти древним старцем. К тому же он носил толстенные очки, за стеклами которых его голубые холодные глаза казались совсем маленькими. С точки зрения Лёли, герой ее романа никак не мог выглядеть так прозаично — носить очки! Но, впрочем, она понимала: ей страшно повезло в жизни, что она встретилась с Москвиным, ведь он был гениальным оператором, который поистине творил чудеса с тем, что снимал. Например, он натягивал на рамочки самые разные сетки, какие-то шелковые, газовые лоскуты, а потом приспосабливал эти рамочки к объективу. И тогда высвеченные прозрачные камни превращались в волшебные драгоценности, электрические лампочки сияли, точно звезды, а женские лица становились удивительно гладкими и молодыми. Сейчас секреты фильтров ведомы всем операторам, однако в то время Москвин был первооткрывателем тайн операторского искусства.
И вот этому человеку Лёля нравилась. Но что-то смущало ее. Пожалуй, она нравилась Москвину не как женщина, а как актриса и «свой парень»… Опять этот чертов «свой парень», будь он неладен, портит ей еще не начавшийся роман! Да что в ней есть такого (или, вернее, чего нет?), что ни один нормальный мужчина не может посмотреть на нее с любовью?
Лёля ошибалась. С ней все было в порядке. Но не совсем в порядке было с Москвиным…
Во-первых, он страшно стеснялся своей близорукости. Слово «страшно» здесь самое подходящее, потому что близорукость прогрессировала. И работать ему год от года становилось все труднее. Он с ужасом представлял время, когда лишится всего, что только любил в жизни, — своей работы… Вот именно! Он любил только ее. С женщинами ему не везло… вернее, им не везло с Москвиным. И хотя одна из них даже родила ему сына, которым Москвин очень гордился, это не излечило его от холодности, почти равнодушия к женщинам. Лёля Кузьмина была единственной, к которой он относился нормально. Он видел в ней родственную душу, может быть, сестру, но любить, желать…
Москвин думал, что вообще не способен никого в мире любить. Потом он познакомился с Сергеем Эйзенштейном.
Но это произошло спустя несколько лет после алтайских съемок, на которых Лёля Кузьмина, немножко повздыхав и даже погоревав, вдруг осознала, что и она совсем не хочет видеть в Москвине мужчину. Он ей нужен только как друг!
Вот и слава богу.
Она успокоилась.
Между тем съемки фильма наконец-то закончились. Группа, малость одичавшая за месяцы скитаний по тайге и обремененная экзотическими сувенирами, вроде настоящего шаманского бубна, который везла с собой Лёля Кузьмина, воротилась в объятия цивилизации. И узнала, что сильно отстала от жизни — «Великий Немой» приказал долго жить. На экран семимильными шагами наступало звуковое кино! Фильм «Путевка в жизнь» стал первой ласточкой и, при ужасающем качестве звука, имел невероятный успех. Пришел приказ из Москвы: «Одна» должна быть звуковой картиной.
Это повергло группу не просто в ужас — в натуральный столбняк. Ведь они снимали типично немую картину, в которой актеры не имели определенного текста и говорили что в голову взбредет. Ну, не совсем, конечно, чушь абы какую пороли, а старались, чтобы настроение и актерское состояние того или иного фрагмента были правильными. Но разве мыслимо сейчас вспомнить и воспроизвести, что именно они говорили?!
Режиссеры решили выйти из положения красиво: они предложили написать музыку к фильму почти неизвестному тогда композитору Дмитрию Шостаковичу. Обычно музыкальное сопровождение фильма было далеко от идеала. Тапер в кинотеатре играл что в голову взбредет. Однако Шостакович написал музыку именно к этому фильму. Впечатление получилось очень сильное, особенно рефрен ведущей фразы картины: «Какая хорошая будет жизнь!», которую в звуковом ряду вел теперь хор с оркестром и великолепный баритон соло. Лёля была в таком восторге, что совсем собралась было влюбиться в Шостаковича, который ей страшно понравился своей гениальной детскостью (вернее, детской, чуточку смешной гениальностью), однако новые новости вышибли у нее всякие мысли о любви: музыки оказалось мало для того, чтобы кино стало по-настоящему звуковым, актерам необходимо было сказать хотя бы несколько слов.
Смотрели-смотрели, наконец нашли какой-то фрагмент, где учительница говорит ойротам о коварном бае-кулаке:
— Он режет на мясо ваших баранов!
Фразу было велено проговорить Кузьминой.
Велеть-то ей велели, но… но она не смогла.
Нормальным людям это кажется нелепостью: да что ж такого-то? «Он режет на мясо ваших баранов!» Но Лёля была немой актрисой, для нее фраза, подложенная под изображение, была немыслимой, невозможной, просто-таки постыдной!
Короче, нам, зрителям сугубо звукового кино, этого не объяснить и не понять. Проще поверить на слово: Кузьмина не смогла справиться с собой. Голосишко у нее сделалася писклявенький, дурацкий и смешной. Она твердила, как заведенная:
— Он режет на мясо ваших баранов! Баранов… бараноф… бараноф-ф-ф-ф!
И вот после нескольких мучительных часов репетиции актрису Кузьмину запихнули в какую-то звукоизолированную будку, где стоял микрофон, и велели начинать. Что-то она из себя выдавила про этих чертовых «бараноф-ф-ф-ф», но потом не узнала голоса. Впрочем, две другие фразы «Я буду жаловаться!» и «А я поеду!» пропищались полегче. И «Одна» стала звуковой картиной!
Лиха беда начало. Постепенно Лёля привыкла к звуку и уже не могла понять, чего ж она так боялась. Однако звук не отнял у нее того, чему научил «Великий Немой»: редкостной выразительности мимики и пластики. Опять же — знаменитый кураж! Это и делало ее желанной актрисой для очень многих режиссеров. Это и привлекло к ней внимание Бориса Барнета.
Но до встречи с человеком, который стал ее мужем, в Лёлиной жизни случился потрясающий роман. Правда, вновь платонический. Да и вообще, она не любила того мужчину, а мужчина любил вовсе даже не ее, но зато это был не кто-нибудь, а знаменитый писатель.
Встретились они в Одессе, где Лёля снималась в фильме «Три солдата». Приходя утром в буфет, она неизменно видела человека, который сидел за столом перед бутылкой водки. У него была великолепная кудлатая голова, широченные плечи, он казался Лёле похожим на льва (лучший друг этого человека в своих воспоминаниях назовет его слоненком, но ведь каждый видит мир по-своему!). Наверное, он был великаном, судя по голове и плечам. Постепенно она узнала, что зовут человека Юрий Олеша и что он прославленный писатель: «Зависть», «Три толстяка», рассказы — чудесная, нарядная проза! Родом он был из Одессы, поэтому часто приезжал туда. А роста оказался маленького, чуть ли не ниже Лёли.
В то время рядом с ней постоянно находились только высокие мужчины — Герасимов, Козинцев, да тот же Москвин, поэтому Олеша мигом утратил право на ее романтическое внимание. Однако он оказался истинным рыцарем, о котором только могла мечтать самая что ни на есть романтическая героиня. Киногруппе давно не выдавали денег, а потому девушки — Лёля Кузьмина и помощник режиссера Люба Дубенская, которые жили в одном номере, — на пару голодали. И вот вдруг официант начал трижды в день приносить в их номер поднос, уставленный самыми роскошными яствами: на завтрак, обед и ужин. Тайну неведомого благодетеля официанты не выдавали, однако его «заложила» через несколько дней буфетчица — Юрий Олеша.
Однако тогда Лёля еще не подозревала, что он влюблен в нее. Это стало ясно позднее, когда они встретились в Москве.