Володя, я люблю тебя! Сейчас я чувствую именно так. И это мое настоящее!»


Лера закончила запись, вздохнула и закрыла страничку. Она зашла на форум фан-клуба, там была новая запись – фоторепортаж с последнего спектакля Театра Ужасов. Володя был заснят прямо на сцене. Фотографий оказалось множество, Лера все их пересмотрела и скопировала себе понравившиеся, затем закрыла ноутбук.

Позвонила Яна, спросила, как дела. Она была с Каем, поэтому гулять не звала. Лера поболтала с ней ни о чем. Откровенничать о сегодняшнем дне не стала. Она была даже рада, что останется вечером дома, ей хотелось побыть в одиночестве и помечтать о Володе. Когда она закончила разговор с подругой, то уселась на подоконник и стала смотреть на тополь. Он наконец перестал пушиться, и можно было открывать окно без опаски заполонить комнату тополиным «снегом».

«Встретимся, как только он приедет, – думала Лера, подставив лицо легкому освежающему ветерку. – Сезон закончился, сессию он сдал, я на каникулах. Свобода! В Щербинку поеду только через восемь дней. Время до отъезда мы проведем вместе! И все случится!»

Близость

Но уже вечером следующего дня Лера сидела в поезде. Она растерянно смотрела на отца, который укладывал ее багаж под лавку.

– Возможно, мы нарушили твои планы, – быстро говорил он, – но мама решила, что нечего тебе болтаться по городу. Да и тетя Фая ждет тебя – не дождется! Понимаю, что ты хотела одновременно с друзьями, но ведь они уже через неделю приедут в Москву. Тогда и встретитесь! А пока с тетей Фаей время проведешь. Она как раз в отпуске. Чем плохо?

– Да, – неопределенно буркнула Лера.

Павел Петрович опустил лавку и сел напротив дочери, но глаз не поднимал. Видно было, что он испытывает явные неудобства.

– И потом… ты же всегда рвалась в Москву на каникулы, была недовольна, что ездишь туда только в сопровождении матери или меня, – продолжил он. – А тут тебе предоставили полную свободу, мама даже не побоялась отправить тебя одну.

Лера была обескуражена всем происходящим. Утром ее разбудила Валентина Ивановна и безапелляционным тоном заявила, что сегодня же после университета она едет в кассы и покупает ей билет до Москвы, и вечером Лера уезжает. Решение окончательное. И вот папа привез ее на вокзал и усадил в вагон. Валентина Ивановна не поехала провожать дочь. Усаживая Леру в машину, она проверяла, все ли та взяла, и выглядела расстроенной, видимо, совесть мучила, но все же была уверена, что поступает правильно. Всю ночь Валентина Ивановна не спала и думала, как оградить дочь от общения с «этим ненормальным фриком». Ее приятельница – та, которая преподавала в колледже культуры, – позвонила ей вечером и сообщила, что видела Леру с ним возле колледжа, что они целовались, затем куда-то отправились, взявшись за руки. Это стало последней каплей. Володя вышел из колледжа около двух часов, так сказала ее приятельница, а Лера вернулась домой только в восемь. Значит, сделала Валентина Ивановна закономерный вывод, все это время они были вместе и бог знает чем занимались. В ее голове рождались всевозможные ужасы, Володя явно был способен «растлить» ее дочь, и она не могла этого допустить. Поэтому на семейном совете приняли решение немедленно отправить Леру к тете Фае, от греха, что называется, подальше. Валентина Ивановна позвонила Фае, та была только «за», тем более у нее уже начался трехнедельный отпуск. Тетя Фая даже предложила отправить Леру в подмосковный пансионат от ее предприятия. Она и сама собиралась отдохнуть там с недельку. Валентина Ивановна очень обрадовалась такой перспективе. Ей хотелось упрятать дочь в какую-нибудь глушь, чтобы «фрик» не смог ее найти. В ее воспаленном воображении проносились картины, как Володя, узнав об исчезновении Леры, тут же начинает искать ее, едет в Москву. Она ожидала от него всего, чего угодно. Снова и снова изучала «материалы дела», то бишь страницы сайта театра, личной странички Володи и обсуждения на фанатских форумах, и убеждалась, что Мрак Мракович самый опасный тип в их городе. И не могла понять, что Лера нашла в нем. Такая приличная и умная девушка!

– Ты уж не сердись на нас, дочка! – сказал Павел Петрович. – Лично я настроен не так пессимистически, как твоя мама. Володя не кажется мне таким уж монстром, хотя личность, скажем прямо, неординарная.

– Ничего вы не понимаете! – с обидой проговорила Лера и отвернулась к окну.

– Конечно, – охотно согласился Павел Петрович. – Но и я был молодой!

– Ты и сейчас совсем не старый! – улыбнулась она и посмотрела на его виноватое лицо. – Ладно, папа, я все понимаю. Но знаешь, так надоело, что я, вполне взрослая и самостоятельная, настолько завишу от вас. Иногда кажется, что и вздохнуть без вашего одобрения мне нельзя! Это так утомляет. Быстрей бы стать совершеннолетней! Поступить в университет. Хотя… опять-таки буду учиться у мамы… Иногда думаешь, может, уехать в Москву и попробовать поступить там в какой-нибудь вуз, лишь бы избежать надоевшей опеки!

– Ну-ну, – мягко заметил Павел Петрович. – Не горячись! Детям твоего возраста свойственно хотеть быстрого взросления. Но сама убедишься, как скоро тебе уже не захочется этой самостоятельности. Что-то никто в твое купе не идет, – озабоченно заметил он и глянул на часы.

– Волнуешься, с кем я поеду? Вот бы одной до Москвы! – вздохнула Лера.

В этот момент в купе вошли женщина и девочка лет восьми, и Павел Петрович облегченно заулыбался. Он помог убрать вещи, попутчица сразу попросила поменяться с Лерой полками, так как у нее была одна верхняя. Лера согласилась без возражений. Девочка запросилась выйти на улицу, и попутчики покинули купе.

– Вот и отлично! – заметил Павел Петрович. – Соседи у тебя вполне нормальные. А то попались бы какие-нибудь командировочные и пили бы всю дорогу.

– Здравствуйте! – раздался звонкий голос, в купе вошел молодой человек в спортивной одежде и с рюкзаком.

– Привет! – оживленно ответила Лера и заулыбалась.

– Вы тоже здесь? – спросил Павел Петрович и пересел к Лере на полку.

– Ага, – беззаботно ответил парень. – Меня зовут Данила, еду на соревнования по боксу. Наши ребята в двух соседних купе.

Он назвал пункт назначения, и Лера отчего-то расстроилась, так как Данила выходил уже через четыре часа.

– Боксеры, значит? – довольно спросил Павел Петрович. – А в нашем городе что делали?

Данила закинул рюкзак на верхнюю полку и уселся напротив них. Лере сразу понравилось открытое и простодушное выражение его лица. Он выглядел обычно – молодой, возможно, ее ровесник, мускулистый, блондин с очень короткой стрижкой. Серые глаза смотрели приветливо. Но когда он улыбнулся, на его щеках появились симпатичные ямочки, преобразившие его. Из-за них улыбка была полна очарования. Лера невольно улыбнулась в ответ и представилась.

– Очень приятно! – ответил Данила. – А в вашем, – и он засмеялся, – городе я живу, так что он и мой тоже. Я учусь в спортивной школе. Мы часто выезжаем на соревнования.

– Вот как! – чему-то обрадовался Павел Петрович.

В этот момент объявили, что «провожающих просят покинуть вагоны. Павел Петрович чмокнул Леру в щеку и направился к выходу. Она последовала за ним. У двери он ее обнял.

– Не обижайся на нас с мамой, – снова сказал он. – Мы желаем тебе только добра! И звони!

– Хорошо, – тихо ответила Лера, прижалась к нему и отпустила.

– Поторопимся! – буркнула возле них проводница.

– Вы уж присмотрите за дочкой! – сказал ей Павел Петрович.

– А как же! Моя обязанность следить за порядком, – туманно ответила она.

Он спустился на перрон. Лера помахала ему рукой. Сердце сжалось. Она редко уезжала из дома и пока не привыкла к таким вот расставаниям.

– Дай-ка двери закрою, – пробормотала проводница и оттеснила ее в коридор.

Лера развернулась и, стараясь не смотреть в окна, ушла в свое купе.

Примерно через час женщина с ребенком уже начали устраиваться спать. Лера застелила свою полку и вышла в коридор, чтобы не мешать. Данила все это время был в купе у товарищей. Лера слышала, как они там разговаривали и смеялись. Ей было грустно. Она думала о Володе. Он пока не знал, что она уехала. Она пыталась позвонить ему, но его телефон находился «вне зоны». Лера стояла у окна и смотрела на проносящиеся мимо деревья. Солнце уже начало садиться, туман стелился по земле. Она наблюдала за меняющимися картинами, и ей становилось все грустнее.