Я отпустил его руку и упал на задницу. От бессилия и отчаяния из меня вырвался стон. Папу тошнило снова и снова, и, наконец, он застонал, как будто пришел в себя. Я тяжело дышал, пытался успокоиться, но запах рвоты сводил меня с ума. Я закашлялся, подавил свой рвотный рефлекс, подавил слезы, которые так и просились наружу.
Папа неуклюже сел, заморгал, огляделся по сторонам, увидел рвоту, меня и неуклюже поднялся на ноги. Шатаясь, пошел к диванчику, поскользнулся в рвоте и упал на спину.
— Джен... — пробормотал он. Это было похоже на рыдание. По его щеке потекла слеза.
Я сидел, прислонившись лицом к стене, смотрел, как отец плачет в пьяном сне. Мой гордый сильный отец. Он даже почти никогда не повышал голос, даже когда я ударил бейсбольным мячом по лобовому стеклу его машины, или когда они с мамой о чем-то спорили. Я никогда не видел, чтобы он грустил или злился, он только немного раздражался, но тихо. То, что я видел, как он плачет — это было слишком.
Что-то впилось мне в грудь острыми когтями и сотрясло меня. Из меня вырвалось рыдание, потом еще одно.
Я сжал зубы и тихо плакал целую минуту, чувствуя горячие слезы на лице, отказываясь громко рыдать. У меня перехватило дыхание, я стал глотать ртом воздух, закрыв лицо руками и захлебываясь слезами. У меня не осталось никаких мыслей, только печаль. И растерянность. Я был один. И папа был один. Разве это не должно было сблизить нас?
Я заставил себя подняться на ноги и вытер лицо руками. Нашел полотенце в шкафу в коридоре и вытер за папой. Масса под полотенцем была скользкая и горячая. Мне понадобилось четыре полотенца и полбанки чистящего средства для ковра «Resolve». Грязные полотенца я закинул в стиральную машину. Повозившись несколько минут, я нашел ящичек для чистящего средства, на нем было написано «нормальная» и «максимальная» загрузка, и еще один колпачок смягчителя для белья. Нашел нужные бутылочки и наполнил машину, потом включил ее и поставил на нормальный режим.
Первый раз я стираю самостоятельно.
Я чувствовал себя старше. Старым. Пустым и измотанным.
На кухне было темно и тихо, и казалось, что это место мне незнакомо, что я тут никогда раньше не был. Сине-зеленые цифры на микроволновой печи показывали 3:32 ночи.
А теперь что?
Я был изможден, но знал, что не смогу заснуть. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел маму, видел, как умирали ее глаза. Как слабела ее рука. Как папа стучал кулаком по косяку. А медсестры смотрели с бесполезным сочувствием. Ровную линию на мониторе.
Я подавил рыдание, которое было готово вырваться из меня, закрыл глаза и стал глубоко дышать. Все прошло, и я прислонился к стойке, слушая, как из крана капает вода: кап... кап...
Письмо. Письмо Эвер. Я включил свет и уселся за стол на кухне, положил перед собой смятый конверт и пригладил его ладонью. Засунул внутрь палец.
Почему я нервничал? Ведь на это не было никаких причин. Я просто надеялся, что письмо немного утешит меня.
* * *
Кейден,
Или мне стоит начинать со слов «дорогой Кейден», ведь ты дорог. Дорог для меня. Разве это не странно? Может быть. «Дорогой», как говорит Гугл, означает «тот, к кому относятся с большой привязанностью, тот, кого ценят». Надеюсь, для тебя это звучит не слишком странно, но я чувствую, что между мной и тобой есть особенная связь. Ты тоже так думаешь?
Мне так жаль, что твоей маме хуже. Не могу представить, чтобы я прошла через это. Когда мама погибла в автокатастрофе, это было самым ужасным моентом в моей жизни. Еще минуту назад она была со мной, живая и здоровая, и вот папа говорит мне, что она умерла. Никакого предупреждения, просто... умерла. Я была дома, делала уроки, когда в мою комнату зашел папа. Он плакал. То, что взрослый мужчина плачет... как-то неправильно. Взрослые мужчины не плачут. Просто не плачут. Правда? А он плакал, слезы были на его щеках и подбородке, и он едва смог вымолвить хоть слово. Я помню это мгновение так ясно: «Твоя мама... она попала в аварию, Эв. Она мертва. Ее не смогли спасти. Сказали, это случилось сразу». Больше он ничего не смог сказать. И с тез пор он изменился. Он просто... перестал быть собой. Кем бы он ни был теперь, какая-то часть его умерла вместе с мамой. Ты же об этом слышал? Читал в книгах. Я-то читала. Теперь я вижу, что это правда.
Я хочу сказать, что для меня это было так: раз — и ее нет. А ты... видеть, как это происходит! Не знаю. Мне просто так жаль, что тебе приходится проходить через все это, и я хотела бы сказать что-нибудь, что поддержит меня.
Мой отец тоже много потерял. Знаю, я уже писала об этом, но это стоит повторить. Он больше не такой, как прежде. Не знаю. Мне пятнадцать лет и мне нужны родители, но у меня только один родитель, и он не ведет себя так, как если бы он был им. Он идет на работу и сидит там весь день, и ему все равно, чем мы занимаемся. Он... просто чек. Если учитывать то, что теперь я сирота, мне, по крайней мере, не придется голодать, правда? #всегдаищи светлуюсторону.
Прости за хэштэг. Все в школе используют их. ВСЕ ВРЕМЯ, Меня немного раздражают все эти сообщения в фейсбуке с хэштэгами, но это стало популярным способом самовыражения, так почему нет? Так что я тоже их использую.
Я знаю, что болтаю. Прости. Мне надо делать уроки, но я их откладываю. Лучше напишу тебе письмо. Я жду твоих писем, так что, наверное, и ты их тоже ждешь. Я перечитываю их и складываю в коробку для обуви. Разве не странно? Эта коробка от туфель Стива Медденс, которые папа подарил мне за неделю до смерти мамы. Теперь эти туфли мне малы, но коробка классная, да и сами туфли были просто отпад.
Наверное, тебе туфли не интересны. Как и всем парням, правда?
Господи, я уже написала четыре страницы. Закончу и стану делать уроки. Напиши мне!
С любовью,
Твой друг навеки,
Эвер.
P.S. Можешь начинать и заканчивать письма ко мне, как хочешь. Для меня это неважно. И обещаю, что мне ничего не покажется глупым.
P.P.S.И да, и нет. Картинка может быть фото, и фото может быть картинкой. Но картинка не всегда фото, а фото — всегда картинка. Похоже на математическую задачку. Правда? Суть в том, что ты можешь называть это как хочешь? Я использую слово «фото», потому что оно кажется мне более профессиональным. Ну, это мое мнение. У меня нет настолько большого конверта, чтобы послать тебе фото и не согнуть его, так что я достану большие конверты и пошлю его тебе в следующем письме, хорошо?
* * *
Я прочитал письмо четыре раза. Особенно ту часть, где говорилось о ценности и привязанности. И фразу «твой друг навеки». Я хотел, чтобы это что-то значило, чтобы было личным, глубоким, чтобы длилось долго.
Или же я хотел всего этого сразу, потому что в моей жизни не было таких вещей.
Глава 9
Нарисованное болью
Эвер
Я выронила последнее письмо Кейдена на кровать и заплакала. Я плакала не только из-за него, но из-за себя. Смерть его матери стала для меня болезненным напоминанием о моей покойной маме. Я знала, что нельзя сравнивать то, как мы потеряли наших матерей, но еще я знала, что боль — это боль, и каждый чувствует свое горе. Моя боль — все, что я могла дать Кейдену, чтобы посочувствовать ему. Он терял ее настолько ужасно, насколько это возможно — медленно.
Его боль кровью падала со страниц письма. То, что он был пьян, пока писал его, было ясно видно из ошибок, несвойственных ему, из того, о чем он умалчивал. Я научилась читать между строк его письма, чтобы понять то, о чем он не говорил, хотя и пытался. Он был потерян, одинок, он отчаялся.
Хотела бы я сделать еще что-то, кроме того, чтобы написать ему письмо. Но я не могла. У меня не было машины или водительских прав, а папа был на работе и вернуться должен был не раньше девяти или десяти вечера. Теперь он приходил с работы еще позже. Когда я просыпалась в шесть утра, чтобы идти в школу, его уже не было, а домой он приезжал не раньше восьми, обычно позже. Иногда он совсем не приезжал домой. Наверное, спал в офисе.