Валентина Коростелева - На ветрах разбойных лет

– Нет, такое только раз в сто лет бывает! – Изольда тоже приходила в себя.

– А я тебя первую узнал. Как-никак, артисты больше известны, чем мы, смертные.

– И я не удивлюсь, – волнуясь, продолжил Олег Петрович, – если сегодня же объявится и наша Маша.

– Мария!.. Я как-то видел её мельком в автобусе, недалеко отсюда, но побоялся ошибиться, а она скоро сошла, – посетовал Иван.

– Да-а, Маша, Машенька!.. Какая-то она сейчас? Как живёт? Помню, встретил её тогда ещё, перед отъездом на Север, – когда этот горный инженер задурил ей голову… Летала, как на крыльях, а мать почему-то всё плакала. Так и вышло: ни любви большой не случилось, ни мать родную похоронить не смогла: телеграмма опоздала. Это мне уже её соседка рассказывала, – повествовал Тимофей…

– Я тебе покажу, как барахло китайское мне подсовывать! Ты у меня ещё попляшешь! – метрах в пяти хлопнула дверца машины, и решительная, в меру дородная женщина двинулась к первому подъезду, бросив незначащий взгляд на сидящих за доминошным столом.

– Мария! – что есть мочи крикнул Олег Петрович…

He удивительно, что у Ивана Петровича, бывшего бухгалтера, был пёс. И не удивительно, что его звали Бим. После развода с женой, двадцать лет назад, и после неудачной своей любви к молоденькой секретарше, которая, почти обобрав его до нитки, скрылась в неизвестном направлении, – жизнь пенсионера без собаки, само собой, была бы просто одна сплошная тоска. Ни от жены, ни от сына, уже взрослого, – не было никаких вестей. Жена не простила ему измены и, видимо, в том же духе воспитала сына Сергея. Слава Богу, природа не обделила Ивана Петровича ни здоровьем, ни могучим духом. А недавняя встреча с друзьями юности опять заполнила жизнь чем-то очень тёплым и настоящим. Фотография Изольды, которая очень и очень нравилась ему ещё тогда, в школе, – была водружена на самое почётное место в центре массивного письменного стола. Раньше за ним Иван Петрович проводил бессонные ночи в ожидании очередной ревизии на фабрике, в десятый раз пересчитывал финансовые показатели, пока не убеждался, что придраться будет не к чему. Фантастическая аккуратность Ивана Петровича во всём не только стоила ему нередких розыгрышей на работе, но и снискала огромное к нему уважение, ведь за всем этим стояли средства, и немалые.

Как обычно, сегодня Иван Петрович отправился с Бимом в магазин и, как обычно, решил зайти в соседний подъезд к Григорию Гавриловичу, – что уже был слаб ногами и пользовался услугами Ивана Петровича во многих житейских делах.

Однако дверь отворилась почти сама собой, и тут же мимо него пронесли на носилках соседа…

– Что случилось? – успел спросить вслед, но не получил ответа.

Бим беспокойно скулил и буквально не пускал хозяина в чужую квартиру.

– Это ещё что? – возмутился Иван Петрович и, оттолкнув собаку, рванулся через прихожую в комнату.

Там сидела на стуле, рядом с пустой кроватью, дочка соседа, Наталья. У окна стоял муж, высокий и худой. Соседка, тётя Феня, что живёт этажом ниже, смахивала рукой слезы и причитала:

– Господи, ну зачем же так-то? Ну, пожаловался бы: может, и полегчало бы на душе…

– А на что жаловаться-то? – вскинулась Наталья. – Каждый выходной приходила, детей бросала своих, а порядок здесь наводила! Что он, не мог со мной поговорить по душам? Кто ему мешал?

– Гордость собственная, вот кто! – повернулся к ним мужчина. – Два-три раза я здесь был, и всё уходил с его выговорами. Не так живём, не то делаем…

– Так для вас-то, молодых, уже и время другое, а он в своём, никак, оставался. Душу-то не так просто развернуть! Да и нездоровье палки в колёса вставляет, уж по себе знаю…

– Господи, – не выдержала Наталья и откровенно, взахлёб, заревела. – Может, и по-другому надо было с ним!..

Иван Петрович подошёл к ней, положил большую тёплую руку на плечо.

– Не убивайся так, доченька. Тебе ещё растить детей надо! – И, обращаясь к соседке: – Что произошло-то?

– Да вот… наглотался этой дряни… – она показала на тумбочку с лекарствами. – Врач сказал, вряд ли спасут.

– Вот так, все время только о себе думал! – вырвалось у мужчины. – Всё с гонором своим большевистским! Всё ему не так и не этак! Был бы покладистей…

– Да перестань ты, зануда! – крикнула Наталья в сердцах. – Мог бы, как мужчина с мужчиной…

– Ну вот, нашли наконец-то виновника! Пребольшое спасибо! – стукнул тот по оконной раме, отчего стекло опасно «взвыло».

– Не ругайтесь вы хоть сегодня! – прикрикнула на них тётя Феня. – Чё сейчас говорить, все виноваты! – и, почти плача: – Одинокий он был, вот в чём дело. Очень одинокий! Ну, ходили мы все, вот и Иван Петрович – никогда, ни в чём не откажет, а душа-то у Григория всё сиротиною маялась… Да и, надо сказать, ящик этот проклятый, – она показала на телевизор, – тоже здорово постарался!

– А причём тут ящик? – недовольно спросил мужчина.

– А притом! Нам-то некогда в него сутками глядеть, а он, бедный, и смотрел, и переживал! От одних новостей с ума сойти можно, а уж про фильмы и говорить нечего! Одни убийства, да разбои, да разврат! Вот и сгорала душа-то бедная, ведь выплеснуть-то всю горечь, поделиться – не с кем было!.. Я что, я баба простая, еле грамотная, со мной ему неинтересно было… – и тётя Феня заплакала снова.

– А, может, с пьянки он учудил всё это? – хладнокровно предположил мужчина.

– Не-ет, он уже два месяца не вспоминал о ней, проклятой злодейке: дыхание стало перехватывать от неё.

– Последнюю бутылку давно в мусорку выкинула, – подтвердила Наталья, и опять заплакала.

И только Бим переводил свои грустные глаза с одного на другого, потом спрашивал Ивана Петровича: «Может, пойдём? А то и мне плакать хочется».

– Наталья, если помощь понадобится – не стесняйтесь. Дай Бог, может, спасут, – и они с Бимом пошли по делам.

Но спасти Григория Гавриловича врачам не удалось. Под вечер позвонила Изольда – так, от нечего делать, но узнав о беде и прихватив по пути Олега Петровича, примчалась к Ивану.

Посидели за чаем, поговорили и об одиночестве, и о равнодушии людей друг к другу.

– Кстати, вспомнилось одно стихотворение, – вздохнула Изольда. -

и заключила:

– Нельзя нам теперь терять друг друга, никак нельзя!

– Да, понаставили стальных дверей да решёток на окна, чтобы добро сберечь, а про душу-то и забыли! – продолжая разговор, резюмировал Олег Петрович. – Тут виновато одиночество, а в другом случае – крайняя бедность на крайности толкает. Уже без стеснения в мусорных баках люди роются. А ведь не всякий такое унижение способен вынести!.. И дети – они тоже разные. Эти хоть навещали старика, быт устраивали, а есть и такие, что гуляют по белу свету, тоже полунищие, до «предков» ли им! Когда зачастую – ни работы, ни зарплаты нормальной…

– Но как-то надо сопротивляться, нельзя же вот так, – почти про себя рассуждала Изольда.

– Что делать, не все бойцами рождаются, – вздохнул Иван Петрович. – А государству пока не до нас…

Сегодня друзья впервые собрались все вместе и, естественно, – у Олега Петровича. Лидер есть лидер, сколько бы не прошло лет с юношеской поры.

– А ты, Олег, неплохо устроился! Вон, хоромы какие!

Тимофей восхищённо оглядывал большую комнату.

– Ну уж, хоромы! Обыкновенная квартира. Просто из трёх комнатёнок две сделал.

– И сам, слава богу, неплохо смотришься! – радовался Тимофей.

– Если вам угрожает старость, пожалуйтесь на неё в милицию, – парировал Олег Петрович.

– И пенсия, наверное, неплохая?

– И тут ничего особенного. Я ведь был вынужден уйти, что называется, в отставку. А с того момента многое закрутилось не так, как надо.

– А что случилось? – Мария всё ещё вглядывалась в Олега Петровича, будто вспоминая того, прежнего: молодого, энергичного, всегда подтянутого, всё разумеющего… Она знала, что нравилась Олегу, причём не на шутку. Но Марии тогда казалось, что Олег – какой-то не слишком натуральный, что ли. Уж чересчур хорош, уж слишком удачлив. И когда на выпускном вечере объявился тот самый горный инженер – дерзкий, веселый и в то же время необыкновенно чуткий к робкому девичьему сердцу, – судьба будто бросила Марию в его объятия…