— Так, значит, тогда, в Буэнос-Айресе, ты тоже был одним из таких «врагов»?
Кори тогда даже не приходило в голову задуматься о таких вещах.
— Я был в совершенно невозможной ситуации… — пробормотал Палмер Виатт.
Кори закусила губу, попыталась сдержать новый поток слез.
— Что ж, возможно, если бы ты защитил его тогда, все было бы по-другому, — сказала она.
— Тогда ты бы осталась со мной? — спросил Палмер.
— Как же я могла остаться с тобой, если Дэнни уже уехал?
— Я часто обвиняю себя…
— Сейчас уже поздно это делать.
— Что ты имеешь в виду?
— Я жду ребенка, — безо всякой связи с темой разговора вдруг сказала Кори.
Палмер отреагировал на эту новость именно так, как и предполагала Кори — словно речь шла о еще одной смерти, а не о зародившейся внутри нее жизни.
— И что ты собираешься делать? — в ужасе прошептал он.
— Любить своего ребенка, — просто ответила Кори.
— Бедная, бедная моя Кори, сколько тебе придется перенести, совсем одной.
— Не совсем одной, — поправила она отца.
— Мне не надо было посылать тебя в Кордову, — грустно сказал он.
— Это — лучшее, что ты сделал для меня в этой жизни, папа, — тихо произнесла Кори. — Ведь там я встретила Дэнни.
На огромном поле недалеко от университета Буэнос-Айреса была проведена карательная акция — расстреляны сотни людей. Правительство генерала Виделы утверждало, что эти люди были мятежниками, которые содержались в тюрьме Вилла Девото и учинили там беспорядки. В результате погибло множество солдат и мирных граждан. Однако представители левых сил утверждали, что на этом поле были расстреляны desaparecidos — люди, считавшиеся пропавшими без вести, в то время как на самом деле их нелегально содержали в Вилла Девото. Реакция Вашингтона на эти события была несколько неожиданной. Тогда, видимо, не решились дразнить хунту из-за неблагополучного положения в других регионах земного шара. Именно в это время исламские фундаменталисты угрожали свергнуть проамериканское правительство шаха Ирана, и казалось нецелесообразным создавать еще один очаг антиамериканских настроений, которые, впрочем, и без того усилились в Аргентине. В той обстановке посол США Палмер Виатт и решил забрать свою дочь из университета Буэнос-Айреса и перевести ее в университет Кордовы, где, как ему казалось, было гораздо спокойнее.
В Кордове, одном из старейших городов Аргентины, было множество церквей, часовенок и обителей, основанных еще иезуитами, францисканцами и кармелитами.
Самому университету покровительствовали иезуиты. В районе преобладало сельское хозяйство. Что же касается топографии — кругом простирались пампасы и невысокие скалистые горы с редкими островками зеленых равнин. К сожалению, Палмер Виатт не знал, что университет Кордовы является центром антиправительственного движения и штабом партизанских групп левого толка, называвших себя «монтонерос». Однако со стороны Кордова казалась тихой заводью по сравнению с повседневными ужасами Буэнос-Айреса. В течение месяца после расстрела узников Вилла Девото жизнь Кориандр в Кордове действительно была абсолютно спокойной, лишенной каких-либо событий.
Кориандр сидела в небольшом кафе (boliche) около университета и слушала, как ее знакомый Эрнандо играет на bandoneon. Остальные студенты под его аккомпанемент танцевали танго. Неожиданно Эрнандо перестал играть, и в тот же момент Кори заметила, что к ее столику подходит один из студентов. Она не сразу поняла в чем дело. Подойдя к Кори, юноша плюнул ей в лицо.
— Фашистка, gringa, — крикнул он.
К парню присоединились еще несколько студентов. Следуя библейскому завету, а скорее просто не понимая, что происходит, Кори подставила обидчикам другую щеку, но и в нее тут же плюнули. Буквально за несколько секунд кафе превратилось в самый настоящий бедлам — все повскакивали на стулья, выкрикивая самые разнообразные политические лозунги, орали, толкались. Эрнандо соскочил со сцены и попытался пробраться к Кориандр. В этот момент в кафе вошел один из университетских профессоров в сопровождении двух иезуитов. Оценив обстановку, они не стали даром терять времени. Один из монахов пустился усмирять бушующую толпу, скручивая одних и призывая к мирному диалогу других, его товарищ, взобравшись на стол, пронзительно свистел в два пальца. Профессор же быстро пробрался к зажатой в дальнем углу Кориандр.
— Пойдемте со мной, — произнес он по-английски с мягким аргентинским акцентом.
Кориандр сразу же узнала профессора экономики. Не дожидаясь ответа, профессор схватил Кориандр за руку и потащил к выходу. Вскоре они оказались на небольшой, мощенной камнем площади перед кафе.
— Вы вся дрожите, — сказал профессор.
Каким-то непостижимым образом именно эта фраза положила начало их отношениям.
Стянув с себя свитер, профессор накинул его на плечи Кориандр.
— Почему вы всегда так далеко сидите на моих лекциях? — спросил он.
— Наверное, потому, что боюсь, что другим не будет за мной видно, — пошутила она, удивленная тем, что профессор вообще ее помнит. И затем добавила, как будто это и так не было видно: — Я ведь высокая.
Профессор улыбнулся.
— Скажите, не будет ли это поводом для международного конфликта, если я приглашу вас в свой кабинет выпить немного мате?
Кориандр удивилась еще больше — оказывается, он знает и это.
— Откуда вы знаете, кто я? — спросила она.
— Все знают, кто вы, — улыбнувшись, ответил профессор. — Такие новости распространяются здесь очень быстро.
Он взглянул прямо в глаза Кориандр.
Неожиданно девушку осенило.
— Значит, они напали на меня из-за отца? — спросила она.
Взяв Кориандр за руку, профессор повел ее в свой кабинет, находившийся в здании факультета общественных дисциплин.
— Просто мы все здесь очень остро реагируем на несправедливость, — сказал он.
Кориандр резко остановилась и взглянула на профессора.
— Но при чем тут я?
— Вы ведь — дочь своего отца.
— А в чем они обвиняют моего отца?
— В попустительстве несправедливости. — Взгляд темных глаз этого человека буквально жег Кориандр. — А вы разве никогда не были фанатично преданны какой-нибудь идее?
Кориандр почувствовала, что краснеет.
— Не уверена, что мои понятия о преданности идее допускают жестокость и насилие, — сказала она.
Шагающий рядом профессор внимательно изучал ее.
— А знаете ли, пожалуй, вас нельзя назвать красивой в обычном смысле этого слова, — вдруг произнес он.
Удивление боролось в Кори с раздражением.
— А какое это имеет отношение ко всему остальному? — недоуменно спросила она.
Ответ профессора Видала и на этот вопрос не грешил избытком логики и здравого смысла.
— Если бы вы не были столь привлекательны, я подошел бы к вам еще месяц назад.
— Я вас не понимаю…
— А так пришлось дожидаться момента, когда вам потребовалась помощь.
— Но откуда вы знали, что такой момент должен наступить? — спросила Кориандр, чувствуя, как у нее невольно перехватывает дыхание.
— Это всего лишь был вопрос времени. Рано или поздно вы попали бы в сложное положение или же оно само нашло бы вас. — Профессор улыбнулся. — Спасая вас от разъяренной толпы, я был уверен тем не менее, что не получу от ворот поворот.
Что-то в словах этого человека коробило Кориандр, как-то странно тревожило, беспокоило ее.
— Означает ли все это, что ваши радикальные взгляды на несправедливость не вполне соответствуют вашей сексуальной ориентации?
На этот раз остановился Дэнни. Восхищенно взглянув на Кориандр, он произнес:
— Браво, сеньорита Виатт. Что ж, возможно, вы не очень красивы, зато определенно умны. — Он снова взял Кориандр за руку. — Хотя не следует особенно удивляться этому факту, если вспомнить, что у вашего отца хватило ума пережить целых три американских правительства.
— Интересно, за какое же из этих правительств мне плюнули сегодня в лицо? — спросила Кориандр, в упор глядя на профессора.
— У нас еще будет время обсудить эти причины, — ответил Дэнни, поправляя свитер на ее плечах.
Кориандр отстранилась.
— То, что только что произошло, нельзя оправдать ничем.