— Дыши, не умирай, возвращайся! — Кориандр продолжала массировать сердце, но врач-реаниматор, управлявший аппаратом искусственного дыхания, сказал, что пора применить дефибриллятор. Молоденькая медсестра-пакистанка прижала к сердцу пациента клеммы электропроводов. Долгожданный скачок ровной линии на мониторе заставил всю бригаду вздохнуть с облегчением. Один из врачей произнес:
— Уф! Все в порядке! Бьется! Теперь можно идти.
Однако Кори возобновила массаж, все еще сомневаясь в окончательной победе. Хотя пациент дышит, не умирает, возвращается… почти… может быть…
— И сколько же ты еще собираешься этим заниматься? — поинтересовался один из коллег Кори, одетый, так же, как и она, в зеленый хирургический халат.
Кори продолжала работать. Ведь не она стреляла в этого человека. Она здесь только для того, чтобы склеить его снова, а если клей не будет держать, то вся вина ляжет именно на нее. На мониторе светились показатели пульса: тридцать шесть ударов в минуту. Но, ко всеобщему удивлению, совсем пульс не исчезал.
— Продолжайте, продолжайте, — раздался из-за спины Кори голос терапевта, который вырос как из-под земли возле носилок. — Ну и массаж, Виатт! Такой и мертвого поднимет!
Кори знала, что многие из ее коллег часто пытаются скрыть под цинизмом страх и волнение, но сама она предпочла бы более деликатный способ высказать это волнение.
— Будем надеяться, — пробормотала Кориандр, продолжая массаж. Сердце постепенно начинало биться ровнее.
Терапевт наблюдал за руками Кори из-за ее плеча.
— Вставьте инкубационную трубку, Виатт. У него кровь может пойти горлом.
— Подойдите ближе, доктор, трубка уже на месте.
— Мне очень понравилось, как вы это произнесли — «подойдите ближе», — язвительно прошептал врач в самое ухо Кориандр.
— Почему от вас пахнет костром? — поинтересовалась она, проигнорировав его последние слова.
— Потому что пришлось уехать в больницу прямо от мангала с барбекю.
Кори продолжала массировать сердце. Синяя отметка на карточке — пациент вполне мог умереть от своей стреляной раны еще до того, как его доставили в больницу. Ничего особенного. Обычное дежурство в Бруклинской больнице, Нью-Йорк, четвертого июля. Могло быть и хуже. Она ведь могла дежурить в тот день, когда какой-то сумасшедший выпустил автоматную очередь по посетителям кафе «Макдоналдс» на Атлантик-авеню. Тогда в больницу привезли одновременно двадцать семь пострадавших. Однако она могла быть сейчас в Акапулько вместе с мужем.
Разорвана почка. Возможно, задета и кишка. Пуля застряла в нижней части спины, ее входное отверстие — в нижнем левом углу брюшины. Теперь, когда пациент дышал и сердце его билось, Кори чувствовала то же, что и всегда в подобных случаях, — беспричинную злость, неуверенность и легкую тошноту.
— Ради всего святого, неужели эти люди не знают лучшего способа провести время?! — поинтересовалась Кори, не обращаясь ни к кому конкретно и готовясь закрыть разрез в левой части груди пациента.
— Снова падает пульс! — предупредил врач, следящий за монитором. — Следите за давлением, а то снова придется прибегнуть к дефибриллятору.
Один из врачей взял у нее нитку и изогнутую иголку, а Кориандр снова просунула руку внутрь и начала ритмично массировать сердце. Кори почему-то вспомнила, что, когда пострадавшего привезли в больницу, в кармане его залитых кровью брюк обнаружили пачку стодолларовых банкнот, массивную золотую зажигалку и целую коллекцию кредитных карточек.
— Там, за дверью, его брат и жена. Хотите с ними поговорить? — спросил один из интернов. Кори устало кивнула, не прерывая массаж. Полицейские, доставившие мужчину, сказали, что этот человек случайно стал жертвой уличной перестрелки, когда выходил из церкви.
Когда привезли раненого, Кори стояла в другом конце коридора, в палате травматологии. Именно туда буквально ворвался терапевт, стоящий сейчас за ее спиной.
«Вы только взгляните, — закричал он, схватил Кори за плечи, чуть ли не отрывая ее от пациентки и увлекая за собой в операционную. — Посмотрите только, доктор Виатт! Карточка с синей отметкой! — В голосе его слышалось ликование, причин которого Кориандр не могла понять: в операционную травматологии часто попадали пациенты с синей отметкой или же со специальным кодом, означавшим, что по делу больного ведется следствие. — Вы только посмотрите на него, доктор Виатт!»
Кори взглянула в сторону лежащего на хирургическом столе голого негра среднего возраста. С того момента, когда она впервые прикасалась к пациенту, жизнь его находилась в ее руках. Честно говоря, Кори всегда испытывала неприятные ощущения в тот момент, когда лечащий терапевт приглашал в операционную, когда требовалось начать врачевать его раны, пытаясь спасти, — что, к сожалению, удавалось не всегда.
Кори хорошо помнила, какие слова произнес однажды ее отец. «Не смотри на это, Кори!» Это было в Буэнос-Айресе, в семьдесят восьмом году, во время правления хунты, когда тайная полиция прямо на их глазах забирала какого-то пожилого мужчину. Кори видела, как тот молил о помощи, бросался к прохожим, хватал их за одежду. И ни один из хорошо одетых, респектабельных людей, видевших в тот день происходящее на Калле Флорида, не выказал ни гнева, ни сочувствия. Мужчину же наконец схватили и втолкнули в поджидавшую машину. Долгие годы образ этого мужчины преследовал Кори, был для нее своеобразным олицетворением всех ужасов, которые творились тогда в Буэнос-Айресе.
Именно тогда, в том семьдесят восьмом году, во время правления хунты, возглавляемой генералом Виделой, бесследно исчезли более восьми тысяч человек. Аргентинские фашисты носились тогда по городу в серых «фордах-фалькон» и хватали людей прямо на улицах, в ресторанах и офисах, а иной раз выхватывали из их собственных постелей посреди ночи. Потом свозили в тюрьмы, из которых мало кому удавалось вернуться. Кориандр было тогда двадцать лет, и она только что поступила на медицинское отделение университета.
Отца Кориандр всю жизнь перебрасывали с места на место, но все эти перемещения совершались в пределах Южно-Американского континента, в штате одной и той же американской нефтяной компании. Наконец он был вознагражден за все свои мучения: он был назначен на дипломатическую работу в Аргентину. Палмера Виатта назначили послом еще при президенте Никсоне. В этой же должности он оставался все время, пока у власти находился Форд. Даже когда в семьдесят шестом году президентом был избран Джимми Картер, Виатт был одним из тех немногих, кто сохранил свой пост. В госдепартаменте, видимо, решили, что, поскольку ситуация в Аргентине весьма критическая, а Виатт не только отлично в ней разбирается, но и умудряется поддерживать вполне лояльные отношения с хунтой, лучше оставить все как есть. В пользу Палмера сыграло также и то, что его жена, Флора Лусия Сармиенто Виатт, принадлежала к одной из самых влиятельных семей Аргентины, Доминго Сармиенто, бывшего президента страны. Он первый разделил население Аргентины на цивилизованных «европейцев» и варваров — «каудилло», «гаучо», «индейцев».
За те годы, что Палмер и Флора прожили в американском посольстве, были достигнуты большие успехи как в дипломатии, так и в бизнесе. Что же касается Кори, то ей приходилось всю жизнь как бы разрываться между двумя культурами. Она постоянно ощущала, что не принадлежит целиком и полностью ни к одной из них.
Будучи наполовину аргентинкой, она чувствовала себя отверженной и среди аргентинцев, и среди американцев. Аргентинцы не доверяли ей, считая ее одной из «гринго», а американцы почему-то обвиняли ее в подражании хиппи.
Позже, в восемьдесят четвертом году, попав на стажировку в Бруклин, она сразу обнаружила сходство между ним и Буэнос-Айресом. Недоверчивость и подозрительность были и здесь такими же неотъемлемыми чертами, как сердечные приступы и чувство безнадежности, как испанские слова, обозначавшие «злость» и «отчаяние», которые она часто повторяла про себя.
Вся разница была лишь в том, что согласные звуки в аргентинском наречии испанского языка были более мягкими, не такими резкими, как в пуэрториканском или доминиканском наречии, на которых многие говорили в Бруклине. И сами люди в Буэнос-Айресе тоже были мягче, раскрепощенней. Они даже лучше относились к своим праздникам, не то что обитатели Бруклина, так и норовившие попасть на операционный стол травматологического отделения именно в День независимости Америки.