Интересно, какие сокровища они надеялись отыскать? Это был просто сундук с приданым. Конечно, там были и драгоценности, но очень скромные, девичьи. Лазуритовые четки с тяжелым серебряным крестом, гранатовая брошь, несколько золотых монет, высыпавшихся из кожаного кошелька.

Но там было и постельное белье, искусно вышитое и тщательно сложенное. Пожелтевшие носовые платки и салфетки с кружевными оборочками. Янтарные бусы, крохотное колечко, усыпанное мелкими рубинами, сверкающими, как капельки крови. Милые украшения юной незамужней женщины. И кулон с локоном темных волос, перевязанных золотой ниткой.

Под стопкой белья лежала маленькая книжка в красном кожаном переплете. И аккуратным почерком воспитанницы монастырской школы было выведено: «Мы встретились сегодня на скалах. Рано, когда еще в траве блестела роса и солнце медленно поднималось из моря. Фелипе сказал что любит меня, и мое сердце вспыхнуло ярче зари».

Лора положила ладонь на плечо Марго и прошептала:

— Ее дневник! Она положила свой дневник вместе с сокровищами и заперла их. Бедная девочка…

— Мне всегда казалось, что мы будем прыгать от радости, когда найдем это. — Кейт нерешительно протянула руку и погладила пальцем янтарные бусины. — А я чувствую только печаль. Она спрятала в этот маленький ящик все, что было ей дорого, и ушла.

— Ты не должна печалиться. — Лора положила открытый дневник себе на колени. — Она хотела, чтобы мы нашли это — и мы нашли. Мне приятно думать, что она подождала, пока каждая из нас не столкнется с тем, что кажется непреодолимым. Но мы преодолели. Мы выжили.

Лора потянулась к подругам, взяла их руки в свои.

— И мы выставим это в магазине в специальной витрине.

— Но мы не сможем продать ничего из этого! — прошептала Марго. — Мы не можем продавать сокровища Серафины…

— Конечно, нет! Мы выставим их не для продажи. — Лора улыбнулась сундучку. — Пусть другие смотрят на них и мечтают.


Майкл не стал приводить в порядок свое жилище. Оставил все, как было. Он собирался принять душ, чтобы смыть всю боль и страдания, но потом решил, что лучший способ забыть все невзгоды — напиться до бесчувствия.

Он открыл холодильник, отодвинул пиво, вынул бутылку виски и наполнил стакан, не обращая внимания на настойчивый стук в дверь.

— Идите все к дьяволу! — пробормотал он и сделал большой глоток.

Появление Энн Салливан не улучшило его настроения.

— Ну, как я вижу, ты топишь свои горести в стакане посреди хаоса. — Энн поставила на стол коробку и, нахмурившись, обвела взглядом то, что осталось от кухни. — Не ожидала увидеть столько разрушений. У нас разбилось всего несколько чашек.

— Землетрясение тут ни при чем. Это Лора постаралась. — Майкл снова поднес стакан ко рту, и Энн неодобрительно поджала губы.

— Неужели? Она редко выходит из себя, но уж если это случается, не знает удержу. Сядь. Сначала займемся тобой, а потом приберемся здесь.

— Я не хочу прибираться, и мне не нужна ваша забота. Уходите.

Но Энн спокойно потянулась к коробке, которую принесла с собой, и вытащила накрытую тарелку.

— Миссис Уильямсон приготовила тебе еду. Она тревожится о тебе.

— Не о чем тревожиться! — Майкл уставился на свои руки. — Бывало и хуже.

— Не сомневаюсь, но все же сядь, я промою порезы.

Энн достала из коробочки бутылочки и бинты.

— Я сам могу о себе позаботиться. — Майкл поднял стакан и уставился на него. — Как видите, я уже начал.

Энн деловито обошла стол и толкнула его на стул.

— Делай, что тебе говорят!

— Черт! — Он потер плечо, загоревшееся огнем в том месте, до которого она дотронулась.

— И придержи язык. — Энн наполнила миску горячей водой. — Наверняка уже попала инфекция. Совсем мозги растерял!

Она схватила его руку и принялась за работу.

— Если вы собираетесь играть сестру милосердия, то хотя бы… Черт побери, больно!

— Конечно. И не ругайся на меня, Майкл Фьюри. — Слезы обожгли глаза Энн, когда она увидела, что он сделал со своими руками, но ее движения оставались уверенными и не особенно мягкими. — Придется потерпеть.

Энн щедро залила антисептиком открытые раны, и у Майкла глаза полезли на лоб, а воздух загустел от непристойных ругательств.

— Настоящие ирландские ругательства. — Невозмутимо заметила Энн. — Это напоминает мне моего дядю Шамуса. Из каких мест твоя семья?

— Из Голуэя.[13] Черт побери, почему бы вам не воспользоваться серной кислотой и разом покончить со мной?

— Стыдно, Майкл! Такой большой сильный мужчина скулит из-за перекиси водорода и спирта. Глотни еще виски, если не умеешь терпеть боль.

Ей удалось задеть его гордость, и Майкл, опрокинув остатки виски в глотку, хмуро уставился на Энн, решив молча подумать, пока она бинтует его руки.

— Готово? — спросил он.

— Пока да. Но запомни: нельзя мочить бинты и надо регулярно менять их, если ты такой же упрямец, как мисс Лора, и не собираешься обращаться к врачу.

— Не нужен мне врач! — Майкл дернул плечом и тут же пожалел об этом, так как оно сразу болезненно запульсировало. — И у Лоры все обойдется. Вокруг нее вертится достаточно народу.

— Ничего удивительного. Она внушает всем любовь и преданность, потому что сама щедро раздает их. — Энн встала, вылила воду из миски, снова наполнила ее. — А теперь снимай остатки своей рубашки.

Майкл поднял брови.

— Энни, я, конечно, ослаб немного, но если вы жаждете меня… Ой! — завопил он и лишился дара речи, когда она схватила его за ухо.

— Я и второе ухо тебе откручу, если будешь вести себя как шимпанзе! Снимай рубашку, мальчик.

— Господи! — он посидел еще немного, растирая горящее ухо. — Что вы хотите сделать? Не понимаю, в чем проблема.

— Ты порезал не только руки. Снимай рубашку, мне нужно посмотреть, что ты сделал с собой.

— Какая вам разница, черт побери?! Что с вами случилось, Энни? Я думал, что могу истечь кровью, а вы и глазом не моргнете. Вы ведь всегда меня ненавидели.

— Нет. Я просто всегда боялась тебя, но теперь понимаю, что это было глупо. Ты — не злодей, а только несчастный человек, который цены себе не знает. Я сожалею о своих ошибках и надеюсь, что у меня хватит ума признать их. — Майкл не помогал ей, поэтому она сама стянула с него изодранную рубашку. — Я ведь думала, что ты избил свою мать…

— Что? Мою мать?! Я никогда…

— Я знаю. Сиди спокойно. О Боже, мальчик, ну и натворил ты дел! Бедный мальчик… — Энн стала осторожно промывать ссадины на его спине. — Ты бы жизнь отдал ради нее, правда?

Майкл вдруг почувствовал невыносимую усталость, опустил голову на стол и закрыл глаза.

— Уходите. Оставьте меня в покое.

— Не оставлю! И никто не оставит. Но решать тебе все равно придется самому. А теперь держись, будет больно.

Майкл зашипел сквозь сжатые зубы, когда антисептик обжег ему спину.

— Мне просто нужно напиться!

— Напейся, если нужно, — спокойно откликнулась Энн. — Только, по-моему, мужчина, которому хватило смелости вступить в бой с землетрясением, чтобы добраться до своей женщины, способен собраться с духом и встретиться с ней трезвым. А эту ссадину неплохо бы смазать мазью. Ну, мы этим после займемся. Снимай штаны!

— Так значит, вы все-таки собираетесь… Господи! — завопил он, когда Энн выкрутила ему второе ухо. — Хорошо, хорошо, если вы хотели видеть меня голым, вы своего добились.

Майкл поднялся, расстегнул изодранные джинсы, стянул их.

— Если бы я мог все это предвидеть, то лучше бы поехал в больницу!

— Вот этот порез на бедре хорошо бы зашить, но посмотрим, что можно сделать.

Майкл угрюмо терпел ее манипуляции, однако стакан оттолкнул. Ему почему-то больше не хотелось пить.

— Как она? — все-таки задал он вопрос, который давно уже вертелся у него на языке.

Улыбка заиграла на губах Энн, но она не подняла головы.

— Ей больно, и болят не только ушибы. Ей нужен ты!

— Ничего подобного. Уж вы-то знаете, что я собой представляю…

Теперь Энн подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Да, я знаю, что ты собой представляешь. Но знаешь ли это ты, Майкл Фьюри? Знаешь ли ты, кто ты такой?


Майкл метался по своему разоренному жилищу, хватался то за одно, то за другое — и бросал. Мог ли он сосредоточиться на делах, если до сих пор видел, как она лежит там, на краю уступа, бледная и неподвижная? Мог ли забыть ее глаза, полные боли и гнева, когда она повернулась в дверях и сказала, что любит его?