Красавица спешно опустилась на четвереньки, отчаянно стараясь угодить хозяйке, чей сердитый голос вгонял ее в неописуемый панический страх: еще никто и никогда не накидывался на нее с таким испепеляющим жаром гнева. Дело усугублялось еще и тем, что от постоянных тычков в ее раздразненной промежности засвербило совсем уж неуместное томление.
Большое, тщательно прибранное помещение кухни было залито солнечным светом, который беспрепятственно проникал туда через настежь распахнутые двери, ведущие во дворик. Яркие лучи играли на начищенных медных котлах и сковородках, свисавших с крюков на стене, отражались на железных дверцах кирпичной печи. И посреди этого празднества солнца стоял на плиточном полу гигантский прямоугольный разделочный стол, размерами ничуть не меньше барной стойки в зале трактира, где Красавицу наказывали в первый раз.
Госпожа Локли подняла принцессу на ноги и, не переставая подталкивать ее в промежность колким веником — отчего девушка непроизвольно вставала на цыпочки, — подогнала к этой махине. Там, приподняв за ноги, заставила быстро вскарабкаться на деревянную столешницу, слегка запорошенную мукой.
Красавица ожидала, что сейчас ее отделают давешней деревянной лопаткой — причем гораздо сильнее обычного, учитывая клокочущий яростью голос хозяйки. Однако госпожа Локли уложила принцессу на разделочный стол, закинув ей руки над головой и быстро привязав к бортику, потом велела раздвинуть шире ноги, пока ей не пришлось это делать самой. Девушка постаралась выполнить приказ. От муки гладкая деревяшка под ней показалась приятно шелковистой. Но когда Красавице крепко притянули к краям стола лодыжки и она оказалась на нем распростертой, девушка ощутила новый приступ паники и, не в силах высвободиться, беспомощно задергалась на ровной и жесткой столешнице. Она испустила целый поток мольбы, призывая госпожу Локли сжалиться над ней. Но, едва увидела над собой злобно улыбающееся лицо хозяйки, слова замерли в ее горле, и девушка прикусила губу, с ужасом глядя в черные пронзительные глаза, в которых подрагивала ехидная насмешка.
— И что, понравились солдатам эти сиськи? — вопросила женщина и, протянув обе руки, больно зажала соски между большими и указательными пальцами. — Отвечай!
— Да, госпожа! — взвыла Красавица, всем существом ощущая свою беззащитность перед этими цепкими пальцами. Между тем кожа вокруг сосков сморщилась, и сами они превратились в крепкие тугие узелки. Внезапная острая боль пронзила ее внизу живота, вызывая желание сдвинуть ноги, стиснуть лоно, но это, увы, было невозможно. — Прошу вас, госпожа, я никогда больше…
— Тшшш… — прикрыла ей рот ладонью хозяйка, и Красавица выгнулась дугой, зашедшись всхлипами.
Как это ужасно — быть связанной, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой! От одной этой мысли девушка не могла лежать спокойно. Расширив глаза, она уставилась на госпожу Локли и попыталась кивнуть под держащей лицо рукой.
— Рабу говорить не положено, — назидательно проговорила хозяйка, — пока господин или госпожа не изъявят желание услышать его голос. И тогда он должен отвечать ему или ей со всей надлежащей почтительностью.
Она убрала руку со рта Красавицы.
— Да, госпожа, — поспешно сказала девушка.
Сильные пальцы хозяйки снова стиснули ей соски.
— На чем я остановилась… Значит, солдатам понравились эти твои сиськи?
— Да, госпожа, — дрожащим голосом ответила принцесса.
— И эта ненасытная щель? — Потянувшись ниже, она защипнула пальцами губы лобка, так что наружу просочились капли влаги, и смоченная ею кожа легонько зазудела.
— Да, госпожа, — еле слышно произнесла Красавица.
Тогда, подняв повыше, хозяйка показала девушке тонкий белый ремешок, жалом свесившийся из ее руки. Она прихватила одну грудь принцессы левой рукой, стиснув так, что вздувшаяся плоть с соском осталась торчать сверху над ладонью, а у Красавицы в груди полыхнуло жаром. Девушка не могла заставить себя лежать спокойно. Вытекшая из вульвы вязкая влага щекотно заструилась в щелку между ягодицами, и распростертое тело девушки напряглось в отчаянном и тщетном порыве укрыться.
Безжалостные пальцы оттянули сосок, немного подергали, после чего белый язычок ремня звучно, с силой ударил несколько раз по груди.
— О-о!.. — громко выдохнула Красавица, не в силах увернуться.
Увесистые шлепки, которыми наградил ее капитан своей могучей ладонью, были ничто по сравнению с этим. Желание вырваться из пут и прикрыть руками грудь было неодолимым и… неосуществимым. В то же время соски, как никогда прежде, налились возбуждением, и тело девушки страждуще заерзало на гладкой столешнице. А ремешок все сильнее и жестче охаживал напрягшийся сосок и выпучившуюся из сжатой ладони белую плоть.
Красавица уже почти впала в неистовство, когда госпожа переключилась на другой сосок, так же точно стиснув его и отделав ремешком. Выкрики принцессы становились все громче, тело все яростнее напрягалось и дергалось. Под ливнем ударов сосок словно окаменел.
Из последних сил Красавица сжала губы, сдерживая рвущиеся стоны. Ей хотелось закричать во все легкие: «Хватит! Я больше не вынесу!» Сосредоточенные на кончике груди удары становились все чаще и чаще. И вот уже остальное тело как будто и не существовало — ощущалась лишь эта измученная грудь, горящая болью и желанием, что, точно пламя, все больше раздувалось каждым движением ремня.
Красавица так яростно мотала головой, что волосы беспорядочно упали на лицо, почти закрыв его. Однако госпожа Локли отвела в сторону пряди и, наклонившись над девушкой, заглянула ей в глаза. Но принцесса не осмелилась встретиться с ней взглядом.
— Надо же, такая буйная — и такая беззащитная! — покачала головой хозяйка.
Помяв девушке правую грудь, она снова сжала ее, выставив сосок наружу, и продолжила работать ремешком. Сквозь стиснутые зубы принцесса испустила высокий пронзительный вопль. Тогда госпожа небрежно погладила ей соски пальцами, словно успокаивая, потом слегка попереминала груди, и Красавицу вновь окатило жаркой томительной волной. Постанывая, она яростно задвигала бедрами в неудержимом приливе вожделения.
— Вот как следует наказывать мелкую негодницу, — молвила трактирщица.
— Да, госпожа, — немедленно выдохнула принцесса.
К счастью, безжалостные пальцы хозяйки убрались наконец от груди, и хриплые стоны девушки понемногу затихли. Красавице казалось, будто ее горящие болью, часто пульсирующие соски неимоверно разбухли и отяжелели.
Но когда девушка догадалась, что ждет ее теперь, то невольно заскулила. Она ощутила, как пальцы госпожи Локли проникли у нее между ног, властно раздвигая губы — и как ни напрягалась Красавица, как ни пыталась стиснуть вульву, все было напрасно. В отчаянии она забарабанила пятками по деревянной столешнице, чувствуя, как врезаются ремешки в подъем стопы. Она вновь потеряла над собой всякий контроль, заливаясь слезами и бешено пытаясь вырваться из пут. Однако белое жало ремешка уже набросилось на ее клитор, снова и снова стегая нежную плоть. Красавица снова издала дикий вопль, словно обожженная невероятно жгучей смесью наслаждения и боли. Клитор ее напрягся и набух, как, казалось, никогда прежде. Волны сладострастного жара с каждым ударом невыносимо разливались по ее телу. А трактирщица все размахивала рукой над ее распаленным лоном, и все мелькал и мелькал в воздухе узкий безжалостный ремень.
Красавица чувствовала, как вспухли губы вульвы, как неудержимо сочится из них густая влага. С каждым разом удары ремешка становились все более влажными, чавкающими. Голова ее металась по столу, крики вырывались все громче и протяжнее, бедра неистово бились, стремясь навстречу безжалостному мучителю, а лоно ощущалось лишь как одно сплошное зарево пожара.
Внезапно ремень в руках хозяйки замер. И это, казалось, было хуже всего. Жар еще полыхал, кожу слегка покалывало, и легкий зуд в воспаленной плоти как будто мог уняться лишь этим чудодейственным касанием ремешка. Дыхание девушки превратилось в частую череду сменяющих друг друга жалобных шумных вдохов и низких стонов.
Сквозь застилавшие глаза слезы она увидела склонившуюся над ней госпожу Локли.
— Ну что, ты по-прежнему дерзкая строптивая невольница? — вопросила та.
— Я ваша преданная рабыня, — задыхаясь, ответила Красавица. — Преданная и покорная рабыня, госпожа.