Ангелина Алябьева - Намерение

— Эта была моя последняя догадка, — наконец — таки изрек Джованни, хлопнув ладонью по столу. В привычном жесте. Больше он вряд ли прикоснется к этой мебели. К его собственности. — Я понимал, что у тебя есть цель. Пытался выяснить, кем ты подослан, враг или друг, но ты замел следы за собой. Маленькие зацепки, которые, возможно, и привели бы к истине. Опередил меня. Ты далеко пошел, потому что я не остановил тебя.

— Вы не доверяли мне до последнего, — признал Ральф. Когда показал генеральную доверенность с поставленной подписью и заверенную его же личным адвокатом, конечно, быстро перешедшим на противоположную сторону, Джованни Сальери упрямо утверждал о подставе. До разговора. В сотый раз убедился, что он, Ральф, отличается от многих адвокатов. По крайней мере, он бы не продал клиента, хотя изначально не вмешивался в грязные дела. Исход известен. Даже через десять лет преступление откроется, грозясь отнять в дважды больше. Закон бумеранга. Сработал и в данный момент.

— Мне казалось, что я — чудовище, — усмехнулся в ответ Джованни. — Со временем, вспоминая, как поступил с семьей моего друга. Но ты и тут меня перешагнул. Ты просто монстр. Ты нанес удар, используя слабую слепую девушку в качестве оружия.

— Ты изнасиловал мою мать, — не выдержал Ральф, отметая формальности. Подался вперед, хватая мужчину за воротник рубашки. Голубые прищуренные глаза обдавали испепеляющей ненавистью. Обжигали льдом. Грозились так же испепелить на месте, если бы было возможно. В глубине зрачков проскальзывали едва заметные тени иных эмоций. Давно мечтал вот так схватить его. Набить ему морду. До раздирания костяшек пальцев.

— Да, я сделал это, — не отрицал Джованни. Кровь ударила в виски. Перед глазами появилась красная пелена, препятствующая видеть конченного ублюдка, не чувствующего ни капли вины. Смерть для него маленькое наказание. Страдать должен, умоляя пощадить и забрать его никчемную жизнь. Мучиться от того, что просто дышит. Существует.

— Ты тоже не в куклы играл с Морганит, — продолжал Джованни. — Разве мы не квиты?

— Заткнись, подонок, — не понял, как пальцы переместились на мужскую шею. Впились с остервенением. Мысли вихрем разносились, мешая четко обдумывать. Хладнокровие и предельное спокойствие, сохраняемое столько времени, растворились. В ненависти. Алчно сдавливал его горло, не обращая внимание на раздающиеся хрипы. Убить. Здесь и прямо сейчас. Оставить так же с безжизненными стеклянными глазами. Как его мать умоляла не трогать ее. Молила до последнего вздоха. Не слышал. Утолял похоть.

— Я позову охрану! Оставь меня! — хрипло прокричал Джованни, получив в ответ зловещую ухмылку Ральфа.

— Зови! Охрана уже в курсе, кто их новый хозяин. Хотя нет, я лично вышвырну тебя отсюда.

Ослабил захват, позволяя ему судорожно хватать ртом воздух. Надрывно кашлять. Вскочил на ноги, обойдя стол. Не церемонясь, схватил Джованни за шиворот, ликуя. Выволок из кабинета под сиплые ругательства и безуспешные попытки высвободиться. Потащил по лестнице вниз, не заботясь, покатится ли по ступенькам или нет. Ничто не остановит его от завершающего этапа. От жирной точки в истории мести. Возмездия. Капельки пота скатывалась по лбу. Мышцы напряглись. Сердце колотилось от осознания вожделенного триумфа. Почти дошел с продолжающим вырываться Джованни Сальери до входных дверей, как за спиной раздался испуганный голос. Звонкий. Дрожащий. Единственное, что парализовало Ральфа, наливая ноги свинцовой тяжестью. Не шевельнуться.

— Тетя Беатрис сказала правду? Ты выгоняешь моего отца из его дома?

— Доченька, иди в комнату, — пальцы машинально разжались, отпуская мужчину. Дочь. Да, его жена — дочь человека, чей мир поклялся Ральф разгромить. Женщина, возбуждающая в нем порочные желания. Ставшая его зависимостью. Сильным дурманом похлеще, чем алкоголь, который он всегда избегал. Его безумие. Его отражение. Его любовь — слабость врага. Слабость, что использовал против Джованни, превращая в свою силу.

— Если я не могу видеть — это не значит, что я ничего не понимаю, — не сдвинулась с места Морганит, и Ральф обернулся к жене. Воинственная поза. Стойкость. Готовая броситься на защиту родителя. Только бледность и застывшие слезы выдавали смятение. Скрытую боль.

— Как ты смеешь обращаться с моим отцом так? — ярость полыхала внутри нее, и Ральф проглотил подступивший ком. — Для этого ты женился на мне? Отобрать все, что есть у моего отца? Ты хитро обвел его, Ральф Вуд, заставив переписать то, что принадлежало мне, до последнего актива, на себя, отказываясь от имущества жены, чтобы потом взять вдвойне? Знай, уйдет мой отец, то не останусь здесь и я. Подавись всем богатством!

— Не угрожай мне! Принимаешь его сторону? Пошла вон вместе со своим дрянным папочкой! — зарычал Ральф, находя силы не встряхнуть ее. Ломает две жизни. Разбивает вдребезги. Обещала верить ему, а не дает возможности и высказаться. Принадлежала ему, но именно сейчас остро ощущал, как она ускользает. Хрупкая надежда на будущее.

— Ты не можешь выгнать ее, — застыл, когда Джованни Сальери, гордый и непоколебимый, привыкший подгибать под себя других, упал перед ним на колени. Презрительно скривился, заверяя, что его не разжалобить. Пусть и невыносимо больно от того, что в двух шагах с трудом сдерживала плач Морганит. — Моя дочь беременна. Твоим ребенком. Неужели за мои грехи ты заставишь заплатить собственную кровь? Я уже сломлен, Ральф.

Тишина. Мертвая тишина. Всегда придает излишней мрачности в без того беспросветную тьму. Вечную мглу, отдающую пронзительным холодом в каждую клеточку дрожащего тела. Сломанная девочка. Пополам. Вторая половину разбилась вместе с унижением отца.

Подлинная и настоящая ненависть к тому, кого так безумно любила. Больше ненавидела себя. За то, что не могла впустить ее в сердце. Оставляя броней, отталкивая мужчину. Щитом. Слишком много любви поселил в мрачной душе Ральф, что ненависть, словно отскакивает, натыкаясь на прочную стену из воспоминаний. Привязанности. Жалкой попытки найти оправдания его действиям. Поведению. Отыскать правду в грязной лжи.

Дверь спальни распахнулась. Физически ощутила приближающиеся решительные шаги мужчины. Просила не превращать ее в слабую и безвольную рабыню любви, но он именно этого и добивался. Слабая. Сломленная. Не в силах даже возненавидеть. Устала мириться с темнотой, окружающей ее двадцать один год. Устала от всех игр. Фальши.

— Папа ушел, — то ли спрашивала, то ли утверждала Морганит, обессиленно опуская голову на подушки. Смутно помнила, как тетя Беатрис увела ее в комнату, обнимая и что — то успокаивающе приговаривая. Голова кружилась от навалившихся событий, чередующихся разного вида потрясениями. Единственное, что до нее дошло, отец нагло солгал снова ради нее. Ради ее блага. Няня так же настойчиво просила — не раскрывать правду, пока ее отец что — то не придумает. Не найдет выход. Не уходить из дома, который прибрали, пользуясь доверием. Не сдаваться. Если врал он, почему будет честной она? Если этот вымышленный ребенок даст возможность остаться в особняке — использует. Низко, но нет иного выхода.

— Я отправил твоего отца в гостиницу вместе с охраной, — произнес Ральф, рухнув в соседнее кресло. — Если бы я посадил его за решетку или убил, ты бы возненавидела меня.

— Думаешь, сейчас я испытываю к тебе любовь? — бесцветно поинтересовалась Морганит. — Я ненавижу тебя. Ты сломал меня ради выгоды. Какая я глупая была! Из нас двоих «Я люблю тебя» говорила только я, а ты забавлялся, что слепая дурочка тает от твоих ласк.

— Ты права, — не опровергнул ее слова Ральф. Сердце болезненно кольнуло, и она поджала губы. С чего бы ему что — либо отрицать? Истина перед ней, просто, не умея отличить черное от белого, продолжала тщетно надеяться, что он найдет объяснение столь отвратительному поступку. — Это было до тех пор, пока я не узнал тебя ближе.

— Теперь я не хочу верить, — резко приняла вертикальное положение Морганит и прижала кончики пальцев к гудящим вискам. От долгих рыданий мозг раскалывался. Кажется, уже больше и не заплачет, израсходовав запас слезы. Изливала в них боль, наивно полагая, что станет легче. Наоборот, невидимыми острыми шипами впивалась везде. Разнося яд по всему телу.

— Осторожно, — дернулась не только от прозвучавшего слишком близко хрипловатого голоса, но от прикосновение его ладони к ее плечу. Обожгло сильнее, причиняя саднящую боль. Не удовольствие. Изменилось. Даже аромат корицы заставлял сжиматься и прикрывать рот, лишь бы не вдыхать. Не заполнять легкие.