– Добрый вечер, господа, – коротко сказала Надин Белая, подойдя к краю эстрады.
Ответом ей был дружный рев мужских голосов: более половины сидящих за столиками встало, салютуя певице бокалами. Она спокойно, сдержанно улыбнулась, кивнула. И, сделав шаг назад, в глубину эстрады, взглянула на музыкантов. Короткий всплеск клавиш рояля, которым мягким вздохом ответили гитары, заставил умолкнуть весь ресторан. Сокольский опустил папиросу. Его сосед по столу, невысокий круглолицый штабс-капитан со смешными веснушками на вздернутом носу, вздрогнул после первых же звуков сильного звонкого голоса, повернулся к эстраде всем телом – и более уже не сводил взгляда с певицы.
Целую ночь соловей нам насвистывал,
Город молчал, и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума.
Город умыт был весенними ливнями,
В темных каналах дрожала вода.
Боже, какими мы были наивными,
Как же мы молоды были тогда…
За столиками повисла тишина. Налетевший с моря ветер приподнял концы кружевной шали певицы; она небрежным движением удержала их, и в вечернем свете слабо блеснули перстни на смуглых пальцах. Худое темное лицо с опущенными ресницами выглядело бесстрастным, почти равнодушным; казалось, вовсе не ей принадлежит сильный, полный боли и страсти, дергающий за сердце каждой нотой, каждым чистым звуком голос.
Годы промчались, седыми нас делая.
Где чистота этих веток живых?
Только зима да метель эта белая
Напоминают сегодня о них.
В час, когда ветер бушует неистовый,
С новою силою чувствую я —
Белой акации гроздья душистые
Невозвратимы, как юность моя…
Надин Белая окончила романс чуть слышным, надломленным вздохом, опустила голову с иссиня-черным гладким узлом волос. И подняла ресницы, лишь услышав гром аплодисментов. Странно, необычно смотрелись на смуглом лице ее светлые, серые глаза. На восторги публики Надин не улыбнулась. Позволила поцеловать руку двум-трем офицерам, о чем-то коротко переговорила с подошедшим полковником Инзовским и, кивнув музыкантам, сразу же начала новый романс.
Инзовский вернулся за стол. Его всегда спокойное, холодноватое лицо было взволнованным.
– Потрясающая женщина, господа! Так молода – и так держится, так поет… Ей ведь нет еще и двадцати! Если бы не эта проклятая война… Бардин, что с вами? Барди-ин! Владимир Николаевич! Володя, очнитесь же! Ну, господа, бесполезно… и этот пропал. А вы, Сокольский, отказались от пари!
– Глупо спорить, заранее зная, что вы будете правы, – не поворачивая головы, отозвался Сокольский. – Эта цыганка делает со всеми вами что хочет.
– А над вами, стало быть, ее чары не властны? – со смехом подначил Вересов.
– Стало быть, так, – пожал плечами Сокольский. Но его зеленоватые сощуренные глаза из-под сросшихся бровей посмотрели на Бардина весьма недобро. Инзовский заметил этот взгляд, покачал головой, но ничего не сказал.
Молодой веснушчатый Бардин между тем, похоже, не слышал ни слов полковника, ни смеха офицеров. Весь подавшись вперед, он во все глаза смотрел на певицу. Его полуоткрывшиеся губы чуть слышно шептали что-то, на лице застыло недоверчивое удивление.
– Вересов, скажите мне, что я не сплю, – вдруг хрипло потребовал он посреди романса.
– Вы не спите, господин штабс-капитан! – убежденно заявил поручик. – Сна ни в одном глазу, клянусь честью! Это греза наяву!
– Воистину… Дина! Дина Дмитриева с Живодерки – здесь?!
– Кто? Как вы сказали? Дина? Так вы знакомы, вы знаете ее? – изумленно спросил Вересов.
Сокольский резко поднял голову. Повернулись даже от других столов.
– Кажется… кажется, знаком… – Бардин вдруг стремительно встал, чуть не уронив стул, и, не заметив этого, зашагал к эстраде. Инзовский с Вересовым переглянулись, Сокольский хмуро усмехнулся, снова опустил голову. Мрачно спросил:
– Откуда вы взяли этого фата, полковник? Первый раз за последние два года вижу новую офицерскую форму английского сукна. Держится как высшее начальство, а наружность… весьма и весьма тыловая. Не ранен, денег много, готов платить за всех, а ведь тут недешево… Где, вы говорите, этот м-м… штабс-капитан Бардин воевал?
– Много где, – уклончиво ответил Инзовский. – Не ищите с ним ссоры, Сережа, Бардин этого, поверьте, не заслуживает.
– В самом деле? – усмехнулся Сокольский. Но больше ничего сказать не успел, потому что ариетка Вертинского на эстраде прервалась на полуслове, и раздался отчаянный крик певицы:
– Володя?! Володя Бардин?! Боже мой!!!
Загремели стулья, послышались удивленные возгласы. Надин Белую видели в этом ресторане уже месяц, и никто ни разу не слышал от нее такого истошного вопля. А на эстраде Бардин склонился над рукой певицы, а та, всхлипывая и неловко вытирая глаза краем шали, целовала его в голову. Потом же произошло небывалое: Бардин, сойдя с эстрады, протянул руку Надин, и та, спрыгнув вниз, направилась вслед за офицером к столику.
– Ну и ну… Как, однако, быстро! – усмехнулся Сокольский, видя приближающихся Бардина и Дину. Инзовский метнул на него сердитый взгляд, но сказать ничего не успел.
– Так вы живы, Володя, живы! Как я рада вас видеть, какое это счастье! – Певица опустилась на отодвинутый Бардиным стул. Ее смуглое строгое лицо сейчас было освещено счастливой улыбкой, и Дина казалась совсем девочкой. – А вы как пропали в восемнадцатом, так и ни слуху ни духу, ваша матушка все время плакала, говоря о вас…
– Мама жива?
– Минувшей зимой была жива и здорова, Катя с мужем при ней, они так никуда и не уехали… Извините меня, господа! – наконец опомнилась Дина, поворачиваясь к озадаченной офицерской компании. – Но такая встреча, так неожиданно… Мы, видите ли, знакомы еще по Москве, соседи, Володя – с Малой Грузинской, я – с Живодерки… Они с моим братом вместе оканчивали реальное, дружили… А потом – война, революция… и вот! Кто бы мог подумать, боже!
– А где сейчас Васька?
– В Смоленске, они все там остались, у моего дядьки, а я… Я приехала сюда с табором деда. Они сейчас стоят у лимана, за городом.
– Право же, встреча как в романе… – пробурчал Сокольский. – Надин, так вы не споете нам больше сегодня? Я напрасно надеялся?
– Ох, и в самом деле! – спохватилась Дина, вставая. – Володя, простите меня, но вечер только начался… Я должна петь, все ждут. Вы ведь не уйдете, мы еще поговорим с вами?
– Я весь к вашим услугам, Дина.
Она благодарно кивнула и быстрым шагом вернулась на эстраду, где ее ожидали встревоженные музыканты. Через мгновение по залу рассыпались аккорды рояля, и голос Дины вновь взлетел над столиками:
Белая ночь, милая ночь,
Светлою мглой здесь нас укрой
И не спеши нам зажечь свет зари…
– Так она действительно цыганка, Володя? – с некоторым удивлением спросил Инзовский, следя глазами за белым платьем на эстраде. – Я, признаться, сомневался…
– Не сомневайтесь! – Круглое лицо штабс-капитана светилось от радости. – Самая что ни на есть «египтянка», из известнейшей хоровой семьи, ее знала вся Москва!
– Но, позвольте, она, кажется, неплохо образованна… При мне цитировала Надсона…
– Еще бы! Гимназия с отличием! И все равно, выпустившись, ушла петь в отцовский хор. Из-за нее воевало меж собой все Александровское училище!
– И вы, надо полагать?
– Ну, я, так сказать, был на передовой… но потерпел поражение, – грустно усмехнулся Бардин. – С ее старшим братом мы были даже дружны, вместе учились, после он ушел в хор к отцу, я – в Александровское, а потом…
– Что было потом, знают все присутствующие, – хмыкнул Сокольский. – Неужели вы тоже изволили воевать?
– Не понимаю вас, господин ротмистр, – растерянно повернулся к нему Бардин. Даже его веснушки, казалось, подпрыгнули от изумления.
– Разумеется…
На темном лице Сокольского застыла неприятная усмешка. Он готов был продолжить, но полковник Инзовский поднял на него пристальный, тяжелый взгляд, и ротмистр умолк на полуслове. Бардин пожал плечами и, разом забыв про Сокольского, повернулся к эстраде, откуда рвался, взлетал к сумеречному розовому небу Динин романс:
Белая ночь, светлая ночь
Тихо в окно шепчет одно —
Нет его, нет… Он ушел, он – далек…
Дину в этот вечер долго не отпускали с эстрады. Да и сама она, обрадованная неожиданной встречей со старым другом, когда-то влюбленным в нее, пела романс за романсом, принимала цветы, улыбалась, не чувствовала никакой усталости и только за полночь, увидев измученные лица своих музыкантов, спохватилась и объявила вечер законченным. Офицеры ринулись к эстраде, но Дина остановила эту разгоряченную, заметно пьяную толпу мужчин улыбкой и протестующим жестом тонкой руки в браслетах: