– Господи, так идем же скорей! – вдруг всполошилась Мери, хватая подругу за руку. – Мы с тобой, пока ревели да собирались, совсем забыли о времени, а уже вечер, поздно! Может, этот Инзовский давно в ресторане и ждет тебя!
– Твоя правда… – Дина спрыгнула с тротуара, увлекая за собой Мери.
Та побежала было следом, но на полдороге остановилась, сморщившись:
– Ой-й-й… Как же мне твои туфли жмут, право! А раньше один размер носили!
– Это у тебя просто нога от туфель отвыкла… босячка несчастная. – проворчала Дина. – Ничего, недолго ведь, потерпи.
Страхи девушек не оправдались: встретивший их в темноватой приемной штабс-капитан посмотрел на двух молодых дам с большим интересом и объявил, что полковник у себя.
– Окажите любезность, узнайте, не примет ли он нас, – попросила Дина, изящно опускаясь на предложенный стул. – Мы ненадолго займем Ивана Георгиевича, обещаю. Он один?
– Нет. Но я спрошу. Как прикажете доложить о вас?
– Передайте: княжна Мери Давидовна Дадешкелиани и артистка Надин Белая.
– Извольте подождать. – Штабс-капитан наконец узнал Дину, и на его усталом лице с заметно отросшей к вечеру щетиной появилась широкая улыбка. – Я уверен, что господин полковник вас примет!
В огромном кабинете с высоким потолком было сумеречно. Окна, выходящие на залив, оказались открыты настежь, тяжелые занавеси отдернуты, и свежий запах моря вплывал в кабинет беспрепятственно, разгоняя и унося на улицу сизые клубы папиросного дыма. Инзовский сидел за столом, барабаня пальцами по его затянутой старым зеленым сукном поверхности. На лице полковника лежала тень, отчего он казался постаревшим и сильно усталым. Возле окна с папиросой в пальцах стоял Владимир Бардин.
– Итак, вы его допросили? – не оборачиваясь, спросил он.
– Допрашивали, Володя, допрашивали… и вчера, и сегодня. – Инзовский хмурился, незаметно зевал. – Ей-богу, не знаю, что вам и ответить. Если б не ваше честное слово, я еще вчера выкинул бы этого цыгана за ворота. Он ничего не знает, чуть не плачет, уверяет, что не понимает, кто такие комиссары…
– Полковник, полковник! Вы когда-нибудь слышали в этих стенах что-то иное? Право, вы меня удивляете…
– Повторите, сделайте милость, еще раз. Что вам о нем известно?
– Имени не знаю, – устало, почти недовольно сказал Бардин, и было видно, что говорит он это не в первый раз. – Фамилия – Прохарин, в девятнадцатом году служил в Московской ЧК. В частности, присутствовал, когда там допрашивали меня.
– Вы уверены?
– Полагаете, такую разбойничью морду можно забыть?
– Он сам вел допрос?
– Нет, другой, некто Наганов.
– Гениально они себе выбирают псевдонимы, ничего не скажешь… Вы были раскрыты?
– В таком случае мы бы с вами сейчас не разговаривали. Разумеется, нет. Я изображал солдата-дезертира, сбежавшего из белой армии москвича, который пробирается к семье.
– Вы рисковали.
– Да, но так было проще дать им возможность завербовать себя. Их разведка работает топорно… впрочем, и наша тоже, нечего сказать. Двойные агенты за сомнительную плату – частые и печальные случаи. Полковник Батюшин, отправляя меня в Москву, предупреждал, что в случае подозрения или даже полного провала всегда есть возможность поддаться на перевербовку. Разумеется, если б во мне открыли деникинского офицера, ничто бы меня не спасло.
– Не открыли?
– Как видите… – Бардин усмехнулся. – Правильно мне еще в кадетском прочили сцену Императорского театра…
– Итак, этот Прохарин присутствовал на допросе. Почему? Его вызвали специально?
– Нет, он вошел сам. Я помню, что Прохарин сел у стола, лампа осветила его лицо сбоку. Я еще тогда подумал: или бессарабец, или цыган. Наганов назвал его по фамилии, и я убедился, что все-таки цыган.
– Поясните, пожалуйста.
– Видите ли, в Москве я жил в Грузинах, это цыганское местечко… ну, и все москвичи оттуда более-менее разбираются в цыганах. Прохарями, если я правильно помню, у них называют разного рода несерьезную шваль. Возможно, отсюда и фамилия. К тому же у бессарабца такой наверняка не было бы.
– Та-а-ак… Далее.
– А далее ничего. Он меня ни о чем не спрашивал, долгое время слушал допрос, иногда улыбался. Потом вдруг задал довольно дельный вопрос о передвижениях артиллерийских частей на Кубани…
– А вы?
– А я, поскольку изображал пехотинца, только хлопал глазами и отвечал: «Не могу знать, потому не положено». Он, помню, усмехнулся и сказал следователю: «Да киньте вы его, товарищ комиссар, сявка мелкая. Дело у меня к вам». Наганов ему сказал, чтобы подождал, Прохарин вышел… и я еще помню, как он запел в коридоре. Ничуть не стесняясь и очень громко.
– По-цыгански?
– Нет, по-русски. Причем какую-то блатную песню и… м-м… довольно хорошо. Вот, собственно, и все. Больше я его не видел, да меня и выкинули из ЧК на следующий день. Но если подумать…
Закончить Бардин не успел: вошедший штабс-капитан доложил:
– Господин полковник, к вам княжна Дадешкелиани и Надин Белая.
– Надин?.. В этот час? – Полковник невольно бросил взгляд на внушительные напольные часы, несколько минут назад отбившие восемь вечера. – Странно… Впрочем, приглашайте немедленно.
Бардин поспешно притушил папиросу в тяжелой пепельнице на столе и всем телом повернулся к двери. Инзовский наблюдал за ним с усмешкой.
– Признайтесь, Володя, что вы имели у Надин успех.
– Рад бы признаться, Иван Георгиевич, но не в чем. – Бардин шагнул навстречу входящим дамам. – Здравствуйте, Дина! Добрый вечер, мадемуазель… Боже мой, Мери?! Мери, ЭТО ВЫ?! В самом деле вы?! Вы живы, вы смогли выбраться из Москвы? Я… я глазам своим не верю! И все это время вы были здесь, в Крыму?!
– Добрый вечер, Владимир Николаевич, – с улыбкой ответила Мери, протягивая ошеломленному Бардину руку в кружевной перчатке для поцелуя. – Я… да… действительно была здесь.
Перчатку по всем правилам хорошего тона следовало снять, но тогда пришлось бы продемонстрировать исцарапанную, со сломанными ногтями и сбитым большим пальцем руку. Пренебрегая общепринятыми приличиями, княжна чувствовала себя очень неуютно. Кроме того, проклятая шляпа грозила вот-вот свалиться на пол, а шпильки, удерживающие косы, немилосердно кололи затылок. Стараясь не обращать на это внимания, Мери отважно продолжала:
– Добрый вечер, господин полковник, простите нас с сестрой за столь поздний визит. Поверьте, причина для этого весьма серьезна.
– Вы – сестры? – опешил Бардин.
Дина посмотрела прямо ему в лицо.
– Летом семнадцатого года я обвенчалась в Москве с кузеном Мери, поручиком Зурабом Дадешкелиани. За день до его отъезда на фронт. Я вдова поручика.
– В-вот как?.. – неопределенно протянул Бардин. Похоже, он хотел добавить что-то, но Инзовский, выйдя из-за стола, поцеловал руки обеим дамам, сказал несколько вежливых слов Мери, упомянув, что знал по службе ее отца, предложил присесть. Когда гостьи устроились в жестких креслах, полковник вернулся за стол.
– Итак, милые дамы, чем я могу быть вам полезен? Может, чаю?
– Благодарю, господин полковник, не стоит. Мы не хотели бы вас задерживать надолго. – Мери взглянула на Дину, и та, улыбнувшись, сказала:
– Дело в том, Иван Георгиевич, что произошло явное недоразумение.
– Что вы имеете в виду, Надин?
– Понимаете, вчера почему-то казаки забрали нашего Митьку… Это один цыган из табора, который стоит сейчас на лимане. Возможно, я упоминала, что эти цыгане – мои родственники, я с ними бежала из красной Москвы. Так вот, вчера Митька болтался, как обычно, по базару… и его, вообразите, внезапно арестовывают ваши орлы! Прямо на глазах у жены! Она рассказала мне, что его приняли за красного комиссара! – Дина снова улыбнулась, и Мери, которая знала, чего стоила подруге эта улыбка, закрыла глаза. – Возможно, наша Юлька что-то перепутала, она ведь совсем неграмотная, дикая цыганка… Но она примчалась ко мне и подняла страшный крик. Когда я узнала, в чем дело, то сначала просто смеялась! Как это возможно?
– Надин, ваша Юлька ничего не перепутала. – Инзовский посмотрел на Бардина, который стоял у окна и переводил испытующий взгляд с Мери на Дину. – Прохарин задержан как красный комиссар и шпион.
Мери художественно фыркнула и скосила глаза на Дину. Та смотрела на полковника с великолепным изумлением на лице.
– Кто комиссар? Митька?! Господь с вами, господин полковник… – Дина пожала плечами. – И давно ли он Прохарин? Мы всю жизнь были Смоляковы, вся мамина таборная семья. Он сын моего деда, тоже Смоляков, весь табор может это подтвердить! Господин полковник, поверьте, я отвечаю за то, что говорю! Я Митьку знаю с детства, это самый обычный таборный цыган! Ну, разумеется, воровал иногда по мелочам, но… политика, шпионаж?! Увольте… Цыгане просто не знают, что и думать! Его мать плачет второй день, у жены с перепугу начались роды! Я даю вам слово, что он не большевик, а просто жулик! Ну нельзя же расстреливать человека за кражу поросенка на рынке!