Холли Чемберлен - Наше лето

Я не сказала соседкам, что мои родители дополняли мой не слишком завидный доход ежемесячным чеком. И хотя до сих пор я не брала ни цента, держа деньги на счету, все же они всегда были под рукой. В случае нужды я всегда могла снять кругленькую сумму.

Отец ясно дал понять, что ежемесячные чеки – часть моего наследства, следовательно, после его смерти моя доля будет гораздо меньше, чем у братьев. Но мне все же было неловко рассказывать о своих финансовых обстоятельствах кому бы то ни было, кроме Уина.

Во всяком случае, этим летом я едва ли не впервые в жизни выписывала чеки от своего имени: довольно солидные суммы каждый месяц отправлялись через Терри из фирмы «Пиплз пропертиз» владельцам маленького домика в Оук-Блаффс. Приятно и одновременно немного страшно запечатывать конверт, зная, что этим я надежно обеспечила себе свою часть летнего жилья.

При этом я совершенно не учла, что, если вся аренда не будет выплачена вовремя, мы можем потерять права на дом. Договор был подписан тремя фамилиями. Клер Джин Уэллман. Даниэлла Сара Лирз. И Вирджиния Мери Ганнон.

А Джинси внесла первый взнос с опозданием. И хотя извинилась и объяснила, что должна была взять аванс под жалованье, все же меня такие вещи раздражают. Неужели она не соображала, что ставит на карту? Ее безответственность могла испортить нам лето.

Но я старалась держать эмоции при себе, что мне обычно удается. По большей части. Я просто не смогла сдержаться, когда Даниэлла начала настаивать на найме приходящей домработницы: роскошь, которая была не по карману Джинси и которую я не считала столь уж необходимой.

Джинси давно пора научиться убирать за собой.

А Даниэлле, которая училась поддерживать порядок вприглядку, то есть наблюдая за домработницей, просто придется натянуть резиновые перчатки и приниматься за дело.

«Клер, – сказала я себе, – ты становишься ворчливой старой клячей».

Расправила смятую простыню и повернулась на бок, все еще надеясь заснуть. И зря. Я уже успела себя взвинтить.

– И еще одно, – заявила я уродливым обоям. – Я просто отказываюсь делить поровну счет за продукты, если Джинси и дальше будет приносить эти омерзительные бело-розовые «Сноу-боллз», до которых я бы не дотронулась, даже умирая с голоду.

В этом Даниэлла была полностью со мной согласна, хотя именно она с самого начала предложила делить расходы на три части. Правда, вряд ли она тогда знала, что составляет диету Джинси. Эта девица фунтами пожирала всякую вредную, напичканную холестерином дешевку, оставаясь при этом тощей, как палка.

Я вздохнула, отбросила простыню и встала. Похоже, отдохнуть как следует не удастся.

Я на цыпочках прошла мимо комнаты Даниэллы. Та все еще ни на что не реагировала. Спустилась вниз и прокралась в кухню, осторожно, чтобы не разбудить Джинси. Та раскинулась на диване: рот открыт, ноги свесились через подлокотник.

До чего же дурацкий вид!

Я улыбнулась.

О’кей. До сих пор все было не так плохо, как могло оказаться.

Но все же интересно, когда и я начну развлекаться?

Моя бабушка со стороны отца была мудрой женщиной.

«Иногда, – говаривала она, – Господь нас испытывает.

Подвергает сомнению нашу веру в Него, воздвигая на пути к нашему счастью ужасные препятствия.

Проверяет нашу внутреннюю крепость, вынуждая переносить тяжкие испытания силы духа, терпения и упорства.

Побуждает нас смело выдерживать эти испытания, преодолевать препятствия, оставаясь при этом порядочными и честными людьми.

И если нам все это удастся, – продолжала бабушка Лирз, – мы обязательно будем вознаграждены. Не обязательно в этой жизни, но совершенно точно – в следующей».

И к этому мудрому изречению я сделала собственное добавление.

Если меня наградят за терпимость к неряхам и благожелательность к кретинам, я желала бы получить награду сейчас. В этой жизни. И как можно более щедрую.

Позже к этому добавилось еще кое-что.

Иногда награды можно не дождаться. Иногда несчастья случаются и с хорошими людьми. И не важно, сколько бы веры, терпения и других сверхчеловеческих качеств ты ни проявила бы, все равно в конце концов тебя кинут.

Этим летом Господь решил испытать меня, скрестив мой путь с жизненным путем Джинси Ганнон. Понятия не имею, чем я так его прогневила.

Именно этой девице удалось убедить меня, что у Господа Бога весьма своеобразное чувство юмора.

Мой полуденный сон оказался весьма освежающим. Я прекрасно себя чувствовала. Пока не присоединилась к уже сидевшим на кухне соседкам. Но войти не успела, замерла на пороге.

– Что это на тебе? – только и смогла выговорить я.

Клер вопросительно уставилась на меня.

– Не ты, – отмахнулась я. – Ты! Джинси! Что это на тебе?

Джинси, с неистовой сосредоточенностью пожиравшая свои пирожные с кокосом, неохотно подняла голову:

– Ты о чем? Я не расслышала…

Я ткнула в нее дрожащим пальцем:

– Это моя майка! И… она вся в твоих дурацких конфетах!

Джинси вытерла ладони о шорты и оглядела свою плоскую грудь.

– О, прости. Я не сообразила привезти на уик-энд побольше одежды. И нашла это…

– В моем ящике комода.

– Иисусе, да не вопи ты так громко! Ну да. Слушай, прости. Я ее выстираю…

– Ну уж нет! Купите мне новую, мисс, только так!

– Что? Какая-то вшивая майка! – запротестовала Джинси.

– Эта майка от Ральфа Лорена за сто пятьдесят баксов, кретинка! – взвыла я. – А ты размазала по ней свои мерзкие «Сноу-боллз»!

Джинси оттянула майку от груди.

– И вовсе это не «Сноу-боллз», – уточнила она. – Это острый соус. Я ела чили на ленч. Ну и капнула. Совсем чуть-чуть. Очень симпатичный узорчик получился. Абстрактный. Можно сказать, настоящий шедевр. Эй, хочешь, я позаимствую еще пару-тройку твоих футболок. Забрызгаю соусом, и мы сможем выбросить на рынок целую партию и зашибить неплохие денежки!

Клер выглядела по-настоящему испуганной. Но я была слишком измотана, чтобы продолжать спор. И вместо этого рухнула в кресло.

«Запоры. Мне требуются надежные запоры, иначе я за себя не ручаюсь», – подумала я.

Не понимаю, почему люди не способны уважать окружающих.

Меня учили уважению с самого детства. И поверьте, это не так трудно. Уважение к другим людям, их чувствам и собственности быстро становится второй натурой.

Даниэлла даже не потрудилась сделать вид, что только по чистой случайности съела в воскресенье утром на завтрак мой обезжиренный йогурт. Я вползла в крохотную кухоньку, открыла холодильник – тот самый, который перед этим тщательно выскребла, – и обнаружила, что последний стаканчик йогурта исчез. Совершенно сбитая с толку, я повернулась, чтобы спросить соседок, не видели ли они йогурта.

Джинси, задрав ноги на пластиковую столешницу, втягивала в себя черный кофе из треснувшей керамической кружки.

Даниэлла в черном шелковом халатике сидела рядом, слизывая с ложки остаток клубничного йогурта. В другой руке она сжимала стаканчик, на котором ясно значилось «обезжиренный».

– Это мой йогурт! – воскликнула я.

Даниэлла пожала плечами:

– Просто решила попробовать. Можешь взять один из моих, низкокалорийных.

– Не хочу я твоих низкокалорийных! – запротестовала я. – Мне нужен мой йогурт!

– К чему столько шума, – бросила она. – Съешь мой дурацкий низкокалорийный! Там, кажется, три сорта.

– Низкокалорийный – совсем не то, что обезжиренный, – стояла я на своем.

– Кому-то просто необходимо перепихнуться, – пробормотала Джинси.

Я с размаху захлопнула дверцу холодильника и в бешенстве набросилась на нее:

– Заткнись! У тебя не рот, а помойка! От каждого слова разит тухлятиной! Почему бы тебе просто… просто…

– Не заткнуться? Редко, но и такое бывает. Прошу прощения.

Я сжала ладонями виски. С каких это пор я стала взрываться от всяких пустяков?

– О, эти скандалы меня убивают! Разве мы не должны вести себя как одна семья?

– А что, по-твоему, мы делаем? – засмеялась Даниэлла и, встав, швырнула ложку в раковину. – Разве твои родные никогда не скандалят? Не ведут себя как спятившие идиоты, каждый раз, когда кто-то слишком долго висит на телефоне или торчит в ванной?