Он, заметив, что руки ее снова сжались в кулаки, внутренне вскипел. Он старался быть честным и откровенным с ней, как и ее отец. Ну хорошо же, он не будет с ней церемониться. Арабелла этого не заслуживает.
— Если вы откажетесь принять мое предложение, мэм, боюсь, что в скором времени вы окажетесь без гроша. Полагаю, выражение «без гроша» вам мало о чем говорит, и поэтому позвольте мне просветить вас на этот счет: несмотря на блестящее воспитание, которое вы, по-видимому, получили, без денег вам не продержаться и недели в нашем гордом и жестоком обществе. — Джастин сделал паузу и окинул ее с ног до головы холодным оценивающим взглядом. — Впрочем, с вашими лицом и фигурой — если бы вы не были такой худой — вы вполне могли бы стать содержанкой какого-нибудь богача.
Арабелла расхохоталась ему в лицо при этих словах:
— Так вот оно, мнение мужчин! Ваши доводы неубедительны, сэр. Однако, я полагаю, это все, что вы можете придумать. Вы, наверное, заметили, что с самого начала, там, у пруда, произвели на меня весьма неблагоприятное впечатление. После того как вы порвали мой рукав в библиотеке, я вас уже ненавидела. А сейчас, будь у меня с собой кинжал, я бы не задумываясь воткнула его вам между ребер. Отец в вас ошибся. Вы просто негодяй и мне отвратительны. Убирайтесь к черту!
В голосе графа послышались насмешливые нотки, когда он заметил в ответ на ее тираду:
— Вы меня разочаровали, мэм. Сегодня утром вы были куда красноречивее. Вы ненавидите меня, я вам противен, вы хотите, чтобы я убирался ко всем чертям, но я все же скажу вам то, что должен сказать. Если вы не согласитесь стать моей женой, вы будете вынуждены покинуть Эвишем-Эбби в течение двух месяцев. Если вы надеетесь, что я позволю вам остаться здесь как бедной родственнице, вы глубоко ошибаетесь. Я собственноручно вышвырну вас отсюда. В конце концов, почему я должен заботиться о вас? Своим поведением вы начисто отбили у меня охоту предоставлять вам угол в моем доме. А вам известно, что с сегодняшнего дня, после прочтения завещания, это мой дом, мэм. Я здесь хозяин, а вы — пустое место.
У Арабеллы все поплыло перед глазами, желудок стянуло узлом, к горлу подкатила тошнота. Ее упорядоченный, привычный жизненный уклад, ее казавшееся нерушимым положение любимой дочери графа Страффорда — все это внезапно рухнуло в один миг, словно древние стены старого аббатства. Этот заносчивый господин прав в одном — у нее ничего, ничего не осталось. Он теперь хозяин, а она никто. Колени несчастной подкосились, она упала на траву, и ее буквально стало выворачивать наизнанку. Арабелла почти ничего не ела с утра, и поэтому ее всю колотило от сухих спазмов.
Граф остановился и оторопело уставился на нее. Только теперь он начал понимать, в чем дело. Мысленно он ругал себя самыми последними словами — Арабелла, наверное, и не знала таких проклятий. Он ошибочно принял ее презрительную браваду за тщеславное, гордое высокомерие. Внезапная смерть отца, неожиданно объявившийся наследник, завещание графа — все это явилось для нее большим потрясением. Он совершил непростительную оплошность — нельзя было обращаться с ней так жестоко. Боже правый, ведь она еще совсем ребенок и в душе, наверное, умирает от неловкости и смущения. Она уверена, что ее предал единственный человек на земле, которого она любила и которому верила безоговорочно, — ее отец.
Джастин приподнял ее, мягко обхватив ее трясущиеся плечи руками, и убрал пряди волос, упавшие ей на лицо. Она, казалось, ничего не замечала. Когда приступ рвоты прошел, граф вытащил из кармана жилета платок и молча протянул ей. Она зажала его в кулачке и, не поднимая глаз, вытерла им рот.
— Арабелла…
— Мэм.
Он с трудом подавил улыбку:
— Ну хорошо, мэм. Вы сможете подняться с моей помощью? Уже стемнело, и ваша матушка, должно быть, очень беспокоится. Я обещал ей, что доставлю вас домой целой и невредимой. Что ж, вы почти не пострадали, и я сдержу свое обещание.
«Как спокойно он говорит об этом — словно мы остановились полюбоваться цветочками. Он считает, что я почти не пострадала? Да у меня все внутри переворачивается от боли. Вставай же, Арабелла. Посмотри, как темно вокруг: он не заметит, как пылают твои щеки от стыда. Он не увидит твоего истинного лица».
Она глубоко вздохнула и, сделав над собой усилие, приподнялась на колени.
Джастин подхватил ее под локти и поставил на ноги спиной к себе.
Арабелла попыталась высвободиться из объятий графа, но у него была железная хватка.
— Я не нуждаюсь в вашей помощи. — Ее полный неприкрытого страдания голос резко прозвучал в тишине сгущающихся сумерек.
Она сжала руки в кулаки и, неожиданно развернувшись, ударила Джастина в грудь с безрассудной яростью пойманного животного.
Он выпустил ее, чуть не задохнувшись скорее от неожиданности, чем от боли.
— Неплохой удар. Хорошо, что вам не пришло в голову лягнуть меня пониже.
Она бросилась бежать прочь от него, волосы ее разметались и рассыпались по плечам.
Острые камешки гравия впивались в тонкие подошвы ее комнатных туфель, кололи ступни, как тысячи маленьких иголочек, но Арабелла ничего не замечала. Ее охватила слепая, безрассудная паника, и она неслась так, словно сама смерть гналась за ней по пятам. Маленький бугорок внезапно вырос у нее на пути, но ноги не слушались ее, и она со всего разбегу налетела на него, споткнулась, отчаянно замахала руками, пытаясь восстановить равновесие, и, инстинктивно закрыв руками лицо, растянулась прямо на дорожке. Гравий поранил ей руки, порвал платье. Арабелла вскрикнула, резкая боль от ушиба вызвала давно копившиеся в ее сердце слезы утраты, и они потекли по ее щекам, горькие, жгучие. Она не плакала с того самого дня, как ее отец с мрачной решимостью направил дуло пистолета в голову ее любимого пони и спустил курок. С самого детства в ней старательно искоренялась эта презренная женская слабость, и вот теперь все ее самообладание, воспитанное годами суровой дисциплины, растаяло как дым.
Граф в мгновение ока очутился рядом с ней.
«Это уже входит у меня в привычку», — машинально подумал он, опускаясь подле нее на колени.
Платье ее, все в узких прорехах, испачкалось в грязи; кровь от мелких порезов пятнами выступила на черной ткани. Что-то говорило ему, что ее отчаянные рыдания вызваны вовсе не падением: вряд ли она стала бы плакать по таким пустякам. Граф не сказал ни слова и не попытался утешить ее, чувствуя, что слова тут не помогут. Он вздохнул, поднял ее с земли и подхватил на руки.
Она тут же застыла, напряженная как струна, и он устало подумал, что она, наверное, снова собирается ударить его. Джастин еще крепче прижал ее к себе и, стараясь не глядеть ей в лицо, зашагал по тропинке к дому.
Но Арабелла и не думала сопротивляться. Прикосновение мужских рук так поразило ее, что она вся сжалась как пружина. Никто еще, кроме отца, не обнимал ее. Она чувствовала мощь рук графа и вместе с тем ту внутреннюю силу, спокойную уверенность в себе, которая исходила от него и которая привносила успокоение в ее опустошенную душу.
Дойдя до крыльца, граф остановился, задумчиво глядя на ярко освещенные окна огромного особняка.
— Скажите, в вашу комнату можно пройти с западного входа?
Она утвердительно кивнула, устало склонившись к его плечу.
Но только граф собрался свернуть с дорожки, чтобы обойти главный вход, как парадные двери неожиданно распахнулись и на пороге появилась леди Энн.
— Джастин, слава Богу, наконец-то вы нашли ее. Мы все тут просто обезумели от тревоги. Несите ее сюда скорее.
Он слегка наклонился к уху Арабеллы и тихо промолвил:
— Мне очень жаль, мэм, но из нашей затеи ничего не выйдет. Я бы вас, конечно, пощадил, если бы мог. Но раз ваша матушка этого требует, я должен повиноваться. Сожалею, но другого выхода у меня нет.
Она ничего не ответила, только еще больше сжалась в его руках. Граф громко сказал, обращаясь к леди Энн:
— Да, я нашел ее, Энн, и передаю вам дочь из рук в руки.
С леди Энн не сделалось истерики. Глаза ее широко распахнулись, когда она взглянула на измученное лицо своей дочери. Заметив следы слез на ее измазанных кровью и грязью бледных щеках, она выдохнула: «Боже правый», — и больше не прибавила ни слова.