В большой зале, с мраморным разноцветным полом и стенами, через круглые большие окна лились лучи заходящего солнца, освещая пеструю босоногую толпу во всевозможных нарядах, которые только встречаются в Индии.
Ослепленные глаза Тома в первую минуту не различали ничего, кроме моря красок и фигур. Проводник проложил дорогу, и юноша увидел на противоположном конце залы мраморный трон на небольшом возвышении, к которому вели несколько ступеней, а на троне — женщину с надменным лицом. Юному наследнику показалось, что он еще никогда не видывал такой красавицы. На женщине было богатое атласное, затканное золотом платье, она была окутана газовым покрывалом, смягчавшим, но не скрывавшим гордые черты.
У молодого англичанина закружилась голова, но, к счастью, он вспомнил свою роль и пал ниц в то время, как начальник стражи провозглашал его имя и титулы.
Когда Том поднялся, красавица встала и знаком подозвала его. Юноша взошел по ступенькам трона, ободряемый милостивой улыбкой. Слуга подал низенький стул, и принцесса пригласила его сесть. Наследник повиновался, содрогаясь под взглядом, который, казалось, пронизывал насквозь из-под серебристого газа.
— Вы на нашей стороне, государь? — спросила наконец принцесса.
— Я слуга вашего сиятельства, — отвечал Том, кланяясь.
— У меня много слуг на словах, — возразила женщина с горделивой и горькой улыбкой.
— Ваше сиятельство, без сомнения, не совсем справедливы к своим слугам.
— Вы правы, государь, — вмешался человек, неуклюжий и неловкий на вид, одетый в белое платье, перепоясанное красным поясом.
— Это твое мнение, Наваб? Ну, теперь ты, который называешь себя моим слугой, отпусти своих друзей и уйди сам. Я хочу остаться наедине с этим молодым человеком.
В глазах Наваба сверкнула злоба, и рука опустилась на рукоятку сабли. Повелительница не спускала с него глаз.
— Повинуюсь вашему сиятельству.
Он стал переходить от группы к группе, и в несколько минут зала опустела. Нашему герою стало не по себе. Принцесса была слишком проницательна, чтоб не заметить его смущения, но, к счастью, не знала настоящей причины — боязни выдать себя. Женщина привычно приписала смущение гостя своей красоте, но красота и молодость поклонника делали его признание особенно приятным. Холодная и жестокая, не останавливающаяся ни перед чем в своей мести, вдова не была лишена великодушия, которое искупает многие недостатки страстных натур. В душе ее блеснула решимость не простирать на юношу заговора. Этому молодому человеку не за что было мстить, и в случае неудачи он лишился бы и престола и жизни. Предупрежденный деваном против принцессы, Том был крайне удивлен, услышав от нее самые благоразумные советы.
— Вы — иностранец. Поверьте мне: подождите и будьте настороже. Ваше государство не велико, англичане ничего от вас не потребуют. Люди, возмущающие народ, не посмеют тревожить вас.
— Вы, стало быть, ожидаете возмущения? — необдуманно спросил Том.
Принцесса с минуту молча смотрела на него, затем прошептала:
— Восстание будет, я в этом уверена.
Красота женщины, благосклонность, одиночество и перспектива ужасов, о которых она говорила, — все это вихрем пронеслось в сознании Тома. Обезумев от страха и жалости, юноша бросился к ногам красавицы.
— Разве вы ничего не можете, принцесса? Ради бога! Я видел ваше лицо, слышал ваш голос, знаю его обаяние. Поговорите с этими безумцами, сеющими возмущение… Они послушают вас.
— Вы преувеличиваете мое влияние: я не более чем бедная вдова, получающая пенсию от англичан.
— Вы — королева! — воскликнул Том, поднимаясь.
— Расскажите мне о себе. Вы отправляетесь прямо в Гумилькунд?
— С разрешения вашего сиятельства я выеду ночью.
— Останьтесь еще на день и всмотритесь хорошенько во все, что происходит вокруг вас. Завтра я приму вас в этот же час.
Том поклонился. Принцесса позвала слуг, ожидавших в соседней комнате. Молодой англичанин вернулся в лагерь, предпочитая тишину своей стоянки шумному гостеприимству дворца. Если бы Хусани мог распоряжаться, он двинулся бы в дальнейший путь еще той же ночью, но юноша считал себя обязанным принять приглашение принцессы. Женщина произвела на него сильное впечатление и даже приснилась наследнику. Проснувшись, он заметил Хусани, стоявшего возле постели с чашкой кофе в руках.
— Если господину угодно проехаться по Янси, теперь самое удобное время…
— Прекрасно. Прикажи оседлать Королеву Снегов.
Королева Снегов была купленной в Бомбее чистокровной арабской кобылой, быстрой как молния, неутомимой, горячей, но вместе с тем и кроткой, когда с ней умели обращаться. Только хозяин да сейк Субдул-Хан, никогда не расстававшийся с ней, могли дотронуться до нее, и оба смотрели на лошадь почти как на человека.
— Она помчится как ветер, ваше сиятельство, — день отдыха очень подкрепил ее, — сказал конюх с гордостью, когда хозяин вскочил в седло.
— Ну, пусти ее!
— Одно слово, саиб…
Том нагнулся, чтобы расслышать тихие слова.
Субдул проговорил:
— Умоляю ваше сиятельство быть благоразумным. Здесь есть шпионы.
Молодой человек не успел потребовать объяснения: лошадь, чувствуя свободу, поскакала крупной рысью.
— Что нам за дело до шпионов! — сказал Том по-английски своей лошади. — Мы с тобой не попадемся им, моя подруга… Ну, тише, тише! Ведь мы теперь не в поле.
Всадник миновал Мэдан, обширную выжженную равнину, где под командой английских офицеров упражнялись туземные войска, чьи палатки белели на горизонте, и выехал на дорогу, по обе стороны которой тянулись бунгало чиновников и офицеров вперемежку с более скромными домами низших служащих.
Том остановился подождать отставшего Хусани. Солнце еще не поднималось над обширной равниной, но горизонт был залит багровым светом, и нельзя было представить себе более мирной картины, чем это обширное пространство с его деревнями и бесчисленными бивуачными огнями.
Европейский квартал, несмотря на ранний час, уже проснулся. Бледные и слабые дети в белых блузах проезжали верхом на маленьких пони, которых вели серьезные, невозмутимые слуги. Дамы также ездили верхом или катались, сами правя легкими экипажами. Из садов, где завтракали на чистом воздухе, доносились голоса и смех.
Том смотрел рассеянно, охваченный той меланхолией, которая всегда овладевала им, когда приходилось встречаться с соотечественниками, как вдруг в толпе он заметил знакомое детское личико. Девочка, пристально смотревшая на него, ехала на маленьком пони, которого вел грум-индус, а сзади шла айя, или туземная нянька, вся в белом.
— Аглая! — воскликнул юноша.
Девочка захлопала в ладоши. Забыв свою напускную апатию, молодой человек соскочил с лошади и обнял малышку. Айя остановилась в изумлении, но Хусани отвлек ее внимание. Сойдя с лошади, он пристально в нее всматривался.
Она вскрикнула:
— Хусани! Как, ты здесь?
Том обернулся.
— Ваше сиятельство, эта женщина — моя сестра Сумбатен.
— Встреча как в романе! — заметил раджа. — Где ты живешь, Аглая?
Девочка указала на краю равнины небольшое здание, скорее похожее на гробницу, чем на дом.
— Зайдите к нам! — умоляла она.
— За вашим сиятельством следят! — шепнул Хусани. — Благоразумнее будет продолжать прогулку.
По дороге, волоча сабли, медленно проходили двое слуг принцессы, одетые в изодранные мундиры. Накануне Наваб указал им на Тома как на подозрительного человека. Если бы они услыхали, что юноша говорит по-английски, ему пришлось бы плохо. Но Хусани предупредил беду. Том уже сидел на лошади и отдавал слугам Аглаи приказания по-индусски. Шпионы прошли, почтительно кланяясь, и Хусани велел сестре увести малышку. Но девочка не слушалась. Ее кроткие глаза наполнились слезами: она не понимала, почему ее друг Том смотрит на нее так серьезно.
— Иди, — сказал молодой человек изменившимся голосом. — Я приду. Приду, когда буду тебе нужен.
Королева Снегов прекратила сцену. Том нечаянно дотронулся до нее, и она помчалась стрелой по равнине. Скоро из этого составилась легенда, так как чудная белая лошадь, несмотря на все поиски, исчезла бесследно из Янси.
В этот вечер Аглая прибавила к молитве: «Господи! Благодарю, что Ты послал мне Тома. Пришли его опять поскорее!» После этого девочка улеглась, говоря: