– Я знаю, ты сумеешь. И уверен, что маме очень понравится, – улыбнулся Лейн.
– Прямо сейчас и начну. – Не успев закончить фразу, Алекс соскочил со стула и со всех ног помчался к дому.
Глядя на него, Лейн не мог не подумать о том, как прекрасно детство с его невинной и святой верой в то, что все в жизни поправимо.
Рейчел сидела у прямоугольного сырого холмика. В ее позе было что-то по-детски беззащитное: ноги поджаты, голова и плечи поникли, одна рука уперлась в свежие комья земли. Легкий ветерок поднял ненадолго ее темные локоны и осторожно положил на место, словно мать, перебирающая волосы своего ребенка, пытаясь приласкать и утешить его.
Когда Росс подошел к ней, она даже не подала виду, что заметила его. На несколько секунд он замер на месте, пораженный печатью неподдельного горя на ее лице. Глаза ее были сухими. «Уж лучше бы плакала», – мелькнула у него в голове. Со слезами справиться ей было бы гораздо легче, чем с той невыразимой тоской, которая лежала сейчас тяжелым камнем на ее сердце.
– Здравствуй, Рейчел…
Поначалу она подумала, что это ей послышалось. Потом подняла глаза. Они были тусклыми и пустыми, почти безжизненными. Рейчел смотрела прямо на него, и все же Росс не было уверен, что она его видит. Потом, кажется, ощущение реальности начало понемногу возвращаться к ней.
– Тут лежит мой Сирокко. Я уже заказала памятник – мраморный. На нем вырежут его имя, даты рождения и смерти. И еще пару строк из поэмы, которую я когда-то читала. Правда, пришлось изменить немного слова. – Словно в полузабытьи она продекламировала нараспев: – Кто видел в нем лишь ног красу и стать, тому души его волшебной не понять.
– Красиво звучит.
– Пощупай землю. – Она запустила пальцы еще глубже в рыхлые комья. – Теплая… Совсем как он.
– Это от солнца.
Ее состояние внушало нешуточную тревогу. Тяжело вздохнув, Рейчел снова посмотрела на него. На сей раз лицо ее было более живым, и все же его черты по-прежнему были искажены от боли.
– Знаю, – вяло согласилась она. – Но иногда мне хочется думать, что это тепло исходит от него.
– Нельзя так, Рейчел. Ты губишь себя.
– Мне все равно. Главное, что он здесь… Со мной, – твердо произнесла она.
– Прошу тебя, Рейчел, не надо. Его уже не вернешь. У тебя есть другие. Есть я. Вот я, рядом с тобой. Прошу тебя, пойдем отсюда, пожалуйста. – Взяв ее за плечи, он осторожно помог ей подняться.
Рейчел не сопротивлялась, однако по-прежнему, не отрываясь, продолжала смотреть на могилу. Она уходила отсюда против собственного желания.
– Его место здесь. Здесь он должен бегать, звать своим ржанием кобыл с пастбища…
– Мне так хочется утешить тебя, сказать что-нибудь или сделать, но у меня нет нужных слов. – В этот момент Росс остро ощущал собственное бессилие. Совсем как тогда, на ипподроме. – Ты даже не представляешь, сколько раз я говорил себе, что не должен был покидать тебя в тот день. Но что мне оставалось делать? С тобой был Лейн. И я знал, что он позаботится о тебе.
– Лейн всегда со мной, каждую минуту, – отрешенно пробормотала она.
– Знаю, знаю… – Ему до сих пор неприятно было вспоминать, что в первые секунды после того, как случилось непоправимое, она бросилась к Лейну. А ведь должна была бы броситься к нему, Россу. Ведь именно его, а не Лейна она любила по-настоящему. – Послушай, сегодня вечером мне нужно ехать в Нэшвилл. Студия звукозаписи, с которой я сотрудничаю, хочет, чтобы я сделал альбом, и на завтра у меня назначена встреча с продюсером. Но стоит только тебе захотеть, чтобы я остался, и я отменю все свои дела.
– В этом нет необходимости. Можешь быть тут, можешь быть там – мне все равно. Ничто теперь не имеет для меня значения.
Она была такой безразличной, такой далекой, словно видела в нем какого-то незнакомца, а не мужчину, который до этого сотни раз сжимал ее в жарких объятиях. Они шли бок о бок, и его рука лежала на плечах Рейчел, но былого чувства близости не было и в помине. Ему надо было что-то срочно предпринимать.
– Пойдем, я покажу тебе кое-что. – При приближении к главной конюшне, которая величественными очертаниями напоминала дворец, он ускорил шаг, но его обещание не вызвало у нее ни малейшего интереса. – Ты не хочешь спросить меня, что именно?
– Что же?.. – Было видно, что она задает вопрос лишь потому, что он заставил ее сделать это.
– А вот это сюрприз. Правда, я гарантирую, что он тебе понравится. Подожди чуть-чуть и увидишь.
Однако когда Рейчел заметила у широких ворот конюшни грузовичок с прицепом для лошадей, она испуганно вздрогнула.
– Там кто-то есть. Я никого не хочу видеть!
– Что ты, не бойся. Это моя телега.
– Твоя? Не понимаю… – Она, насупившись, посмотрела на него. У Росса появилось ощущение, что ему наконец удалось пробиться сквозь окружающую ее стену скорби.
– Говорю же тебе: сюрприз! – Он сделал жест конюху, и тот вывел из прицепа молодую лошадь. – А вот и то, что я тебе обещал. – Он оглянулся, чтобы увидеть реакцию Рейчел на появление великолепной арабской кобылицы. Юная красавица гордо вскинула голову, и на ее бронзовой шкуре заиграл утренний луч солнца. Рейчел была явно ошеломлена. – Это и есть моя Джуэл, – пояснил Росс. – Та самая. Помнишь?
– Да-да, помню, но зачем ты ее сюда привез? – Она, все еще недоуменно хмурясь, повернулась к нему.
– Я хочу, чтобы она стала твоей.
Рейчел недоверчиво отстранилась от него, но Росс продолжил:
– Я же помню, как сильно ты хотела получить ее, но я сказал тебе, что она не продается, причем сказал вполне серьезно. У нее никогда уже не будет жеребенка от Сирокко, тут уж ничего не поделаешь. Поэтому я отдаю ее тебе просто так. В подарок.
– Нет! – Она отступила от него еще на шаг. На ее лицо набежала черная тень гнева и возмущения.
Удивленный подобной реакцией, Росс взял повод у работника и протянул ей:
– На же, бери.
Однако она затрясла головой и поспешно спрятала руки за спину.
– Я действительно хочу, чтобы она стала твоей, Рейчел. Я знаю, она не заменит тебе Сирокко и… Может быть, я и не в силах загладить свою вину за то, что не остался с тобой после того несчастного случая, но прошу, дай мне хотя бы шанс.
Внутри ее вдруг словно что-то надломилось.
– Почему все без устали дарят мне подарки? – зловеще начала Рейчел. – Ты что, думаешь, что можешь купить меня? – сорвалась она в следующую секунду на крик. – Никакие подарки не возместят мне долгие часы одиночества! Я не ребенок, которому можно дать погремушку и думать, что все его огорчения пройдут сами собой. Больше этому не бывать!
– Да что с тобой, Рейчел? – удивился Росс, для которого эта вспышка гнева была полной неожиданностью. – О чем ты? Не собираюсь я тебя покупать. Я просто…
– Как же еще тогда ты это назовешь? Ты чувствуешь за собой вину, вот и хочешь всучить мне эту кобылу для очистки собственной совести. Да только не нужна она мне! И ты мне не нужен! Забирай свою лошадь и выметайся отсюда! И не вздумай возвращаться! Слышишь? Чтобы я тебя больше не видела! – Ее руки сжались в кулаки, а сама она стояла перед ним, трясясь от гнева, и крупные слезы катились по ее щекам.
– Рейчел, ты не можешь так поступить со мной. Я понимаю, у тебя горе, но все же… – Ошеломленный, Росс никак не мог уразуметь, что вызвало в ней столь резкую перемену. – Ты сама не понимаешь, что говоришь.
– Я отлично отдаю себе отчет в том, что говорю, – отрезала Рейчел голосом, звенящим от гнева и слез. – И если ты в ближайшие пять минут не погрузишь свою лошадь обратно в прицеп, чтобы тотчас убраться отсюда, я вызову шерифа.
Резко повернувшись на месте, Рейчел быстро пошла к конюшне. Последние метры, остававшиеся до ворот, она преодолела бегом.
– Рейчел… – Росс сделал нерешительный шаг следом за ней, еще не веря, что все это происходит не во сне, а наяву.
– Я думаю, это серьезно, – прозвучал за его спиной голос конюха.
И Росс был вынужден с ним согласиться.
Рыдая, Рейчел побежала прямиком туда, где стояли кобылы, и остановилась у стойла, третьего с конца. С лихорадочной поспешностью она отодвинула засов сетчатой калитки и вошла внутрь. Столь же торопливо закрыв за собой калитку, она обвила руками шею серой в яблоках кобылы, уткнувшись мокрым от слез лицом в пепельную гриву.
– Ах, Саймун, Саймун, – зарыдала Рейчел с новой силой. – Ну почему они все заодно? Почему?! Почему то и дело подсовывают мне подарки, когда мне нужно от них только одно – любовь! Никто не любит меня. Никто!