Кэролайн пыталась улыбнуться, хотя это оказалось ужасно трудно.
— Да, он велел мне больше отдыхать, но, милый, столько всего нужно сделать! Я написала письмо в Лондон тому человеку, о котором говорил Маркус. Надеюсь, он сможет приехать и отреставрировать женские портреты. Мне так хотелось бы этого!
— По крайней мере на рамах не осталось ни пятнышка, — вставил граф. — Дачесс рассказала, как вы отмыли их до блеска.
— Да, и мне очень хотелось бы, чтобы реставратор приехал сразу после Рождества.
— Осталось две недели, — задумчиво произнесла Дачесс, кладя вилку на тарелку с запеченными грушами. — Маркус и я решили пока остаться в Маунт Хок, а за четыре дня до Рождества вернемся в Йоркшир, чтобы провести праздники с семьей. А в начале января снова приедем сюда и останемся, пока тайна не будет раскрыта.
— О нет, Дачесс! — покачал головой Норт. — В тот день вы тоже могли упасть с лошади. Я этого не допущу. Маркус, увези ее в Лондон или в Чейз Парк и держи там, пока все не кончится. Не хочу, чтобы вы появились здесь после Рождества. Кроме того, — добавил он, видя решительно выдвинутый подбородок графа, — может пройти много месяцев, прежде чем все станет ясно. И хотя, поверьте, я был рад повидаться с вами, должен сказать, что немного устал от вашего общества, и даже короткой передышки на Рождество вряд ли будет достаточно. Это правда, я не лгу. Верно, Кэролайн?
— Конечно, — поспешно заверила она. — Вы наскучили мне до смерти, я едва не засыпаю в вашей компании и хотела бы оказаться в сотне миль от вас.
— Не стоит заходить так далеко, — упрекнул Норт жену. — И, кроме того, ты просто издеваешься надо мной!
Какая жалость, что их разделяет десять футов, что она сидит на другом конце стола! Каролайн больше всего в эту минуту хотелось сидеть у него на коленях, ощущать, как ладонь Норта скользит по ноге, все выше, выше, до края чулка, по бедру.., она в этот момент легко прикусывает мочку его уха, обводит языком подбородок, целует в губы.., желая.., желая…
— Нет, Норт, — сказала она вслух. — все дело в том, что ты просто не знаешь своих друзей. Они вернутся после Рождества и не тронутся с места, пока все не откроется. А это означает, что мы должны узнать, кто натянул проволоку, иначе они останутся с нами навсегда, и в этом случае жизнь наша превратится в настоящий кошмар.
Норт, пробормотав проклятие, велел Триджиглу:
— Я бы не прочь выпить портвейна. Принеси бутылку. И хотел к тому же, чтобы леди удалились, а я и граф, наконец-то оставшись одни, могли допиться до такого состояния, что мирно проведем ночь на вот этом обюссоновском ковре. Кэролайн рассмеялась, и на мгновение лучик радости согрел ее сердце, но непрошеные воспоминания тут же нахлынули волной, и смех замер на губах.
— Я понимаю, — шепнул Норт и заговорил о чем-то с графом.
Кэролайн, поднявшись, предложила:
— Дачесс, может, нам стоит отправиться в гостиную и тоже провести время за бутылкой портвейна? Там тоже достаточно большой ковер.
— Не смей, Дачесс! — завопил граф, вскакивая из-за стола. — Я запрещаю! Мне некогда развлекать тебя, а без этого ты в жизни не опьянеешь!
— Говорила же, он настоящий душка, — заметила Дачесс подруге и, обернувшись к разъяренному мужу, промурлыкала:
— Попытайся не слишком утомить Норта своей болтовней, милый, иначе он просто вышвырнет нас из Маунт Хок, и немедленно.
Все до единого обитатели Маунт Хок, включая старого Па-Ду, потерявшего зубы и почти глухого, спорили, вопили, обменивались тычками, оскорбляли друг друга и прекрасно проводили время, прежде чем наконец выбрали большое полено, которое обычно сжигали в святки, и на двух серых лошадях торжественно повезли в замок, где ему предстояло тлеть в огромном камине до второго дня Рождества. Полгрейн приготовил восхитительно вкусный глинтвейн, все желали Норту счастливого Рождества, и прошло немало времени, прежде чем он наконец зажег полено.
Веселье, однако, таило в себе немало горечи, а женщины прослезились, когда Крошка Оуэн помахал крохотными кулачками мисс Мэри Патрисии, чья очередь была его кормить, и требовательно завопил.
Если Кэролайн и удивлялась тому, что куда бы она ни пошла, даже когда собиралась полюбоваться мхом, растущим в трещинах скал, рядом неизменно оказывалось не меньше трех человек, вслух она ничего не говорила. Все заботились о ней, и это было чудесно. Кэролайн быстро уставала, но по крайней мере тошнота прошла. Позже, ночью, когда она сидела у Норта на коленях перед камином, он заметил:
— Твои груди увеличились. Болят?
— Нет, — заверила она, целуя Норта.
— Не лги, Кэролайн. Доктор Трит сказал, что… — Кэролайн отпрянула, смущенная до такой степени, что начала заикаться:
— Ты говорил с доктором Тритом о моих..?
— Да, и не будь глупенькой. Он просто предупредил, чтобы я был осторожнее, когда прикасаюсь к тебе. Совсем, как Рафаэл и Виктория Карстейрс.
Кэролайн, закрыв глаза, припала к плечу мужа:
— Просто не могу поверить! Это ужасно! О Господи!
— Я также спросил у него, когда твой живот начнет округляться, — рассмеялся Норт. — Он сказал, что у каждой женщины это бывает по-разному и что я смогу любить тебя до четырнадцатого апреля. Что ты об этом думаешь?
Кэролайн впилась зубами в его подбородок и ласково зализала место укуса.
— Думаю, что лучше нам не терять времени. Я хочу, чтобы к тому времени, когда тебе придется держать себе в руках.., у тебя остались великолепные воспоминания.
И Норт от всей души согласился с этим.
Кэролайн направилась в спальню, чтобы привести в порядок волосы. Она и Дачесс только что вернулись с прогулки. Правда, щеки Кэролайн разрумянились от холодного ветра, и чувствовала она себя превосходно. Что-то напевая, она взяла щетку, и в этот момент взгляд ее упал на сложенную записку, подсунутую под шкатулку с драгоценностями. Кэролайн нахмурилась и взяла в руки листок. Похолодев от ужаса, она снова и снова перечитывала эти несколько строчек:
"Ты считаешь, что находишься в безопасности и под защитой? Не обольщайся, ведь моя записка здесь, не так ли? Ты такая же шлюха, что и остальные, и умрешь, как они, как умерла твоя тетка”.
Кэролайн снова сложила записку, сунула в карман и медленно спустилась вниз. Норт в библиотеке, вместе с мистером Броганом в последний раз просматривал документы, касающиеся наследства Кэролайн. Случайно подняв голову, он увидел стоящую на пороге жену: неподвижную, смертельно бледную. Норт извинился перед поверенным, быстро встал и, взяв Кэролайн за руку, увел из библиотеки.
— Что случилось, Кэролайн? Ты заболела? Что происходит?
Она молча отдала ему записку.
Настал день Рождества. Трое малышей возились на большом одеяле, разостланном перед камином в гостиной. Буфет ломился под тяжестью огромной пуншевой чаши с глинтвейном, необъятного серебряного подноса с пирожными, конфетами и бисквитами. Кэролайн и Норт раздавали подарки обитателям Маунт Хок. Вероятно, в эту минуту, Дачесс и Маркус делали то же самое в Чейз Парк. Они уехали четыре дня назад, и Кэролайн постоянно ловила себя на том, что обращается к Дачессс, но тут же понимала, что ее здесь нет. Кэролайн очень недоставало друзей, но в то же время она обнаружила, как рада тому, что может гораздо больше времени проводить с мужем.
Широко улыбнувшись, она вручила Полгрейну часы, изготовленные в Бельгии, с его инициалами, выгравированными золотом на крышке. Прекрасная вещь, и она не была уверена, что повар заслужил такой подарок. Немного раньше был устроен грандиозный праздник: мистер Питри привез всех слуг Скриледжи Холл и шахтеров в Маунт Хок. Полгрейн был в своей стихни. Он нанял шесть помощников и безжалостно терроризировал их, сильно напоминая своими манерами и язвительностью мистера Ффолкса, но зато результат был поистине восхитительным: даже миссис Трибо выразила вслух свое одобрение и всего один раз выругала за обжорство Дамплинг, судомойку из Скриледжи Холл. Кэролайн подала Эвелин и мисс Мэри Патрисии прямоугольные сверточки:
— Счастливого Рождества, — шепнула она, расцеловав обеих.
Все с любопытством уставились на девушек. Мисс Мэри Патрисия осторожно развернула бумагу, скатала ленту и открыла маленькую деревянную шкатулку. Внутри оказался ключ. Гувернантка непонимающе посмотрела на Кэролайн. Эвелин подняла в воздух такой же ключ на черной бархотке.