Александр Климай - Наташа

Рано начавшие седеть волнистые волосы Аллея за этот тяжелый для него месяц еще больше стали покрываться инеем. Каждый день с восхода до заката солнца проводил он в комнате Наталис, читая или рассказывая ей разные истории или просто сидя молча рядом и держа ладонь любимой в своих руках. Наталис благодарно гладила его белеющие волосы, и часто из темно-карих грустных глаз ее катились слезы — знак отчаяния за то, что она не сможет дать ему счастья.

Пентсуфр, занятый массой обрушившихся на него государственных дел, редко видел сына, тем более что тот постоянно находился в уединении с Наталис. В редкие свободные минуты новый фараон посещал храм Амона для того, чтобы воздать хвалу богам за свое возвышение. Сыну он сочувствовал, ведь и сам, будучи молодым, он испытал большую любовь к своей первой жене — матери Аллея. Она рано погибла, и безутешный Пентсуфр так и не оправился от этой потери, храня верность своей единственной любви. Больше не пришлось ему в жизни встретить подобное чувство, хотя немало женщин было у него.

Став фараоном, Пентсуфр начал уделять больше времени для размышлений о судьбах мира и Вселенной. Однажды ночью, слушая доклад астрологов о передвижении небесных светил, он вдруг вспомнил о событиях, предшествующих падению прежней династии, о своем разговоре с сыном в зале Отдохновения, о разгаданных им тайных словах на стенах храма.

— Там говорилось о девушке 19 лет… Как же я мог об этом забыть?! — фараон сокрушенно покачал головой.

На следующий день Пентсуфр решил побеседовать с Наталис, а заодно и проверить свою догадку. Расспрашивая девушку о самочувствии, он взял ее руку и поднес к глазам. Его лоб моментально покрылся испариной, когда он увидел перед собой на ладони иноземной царевны знакомый рисунок: череда точек и коротких линий, образующих две разорванные дуги линии жизни. Он вспомнил древнюю картину и надпись на стене храма Амона: «…Встретившись, они уйдут туда, где горит ее звезда…».

Пентсуфр встал и молча вышел. Теперь он понял слова древнего предсказания и смысл предупреждения тени Хеопса о необычной судьбе Аллея.

— О, боги! — воскликнул фараон. — За что же вы отметили мой род своей печатью?… Я не удивлюсь, если увижу летящую пирамидку своими глазами!… — Пентсуфр застонал. Но, собравшись с мыслями, продолжал рассуждать: — Что же мне делать? Как помочь сыну избежать его участи?… Избежать?! — Он даже испугался этой своей мысли. — Но… может быть, — это совпадение? Она даже не может встать… Как его оторвать от царевны, сын и так несчастен… Надо положиться на волю богов, — наконец решил фараон, — и довериться судьбе.

Пентсуфр пожелал увидеть жрицу Митран. Через несколько минут она уже стояла перед фараоном. Врожденное изящество девушки и спокойная уверенность в себе всегда нравились Пентсуфру.

«Ну чем все же не пара моему сыну?… — мелькнуло в мыслях. — Жаль, что не судьба…»

Он еще какие-то мгновения оставался в своих мыслях, навеянных сомнениями, а потом спросил:

— Как чувствует себя царевна? Есть ли надежда на выздоровление?

— О, божественный фараон! Мои наблюдения, а также мнение великого лекаря сходятся в одном — она не встанет.

— А что Аллей? Так и не отходит от нее?

Легкая тень скользнула по лицу жрицы.

«Вот как?! — подумал Пентсуфр. — Не я один озабочен судьбой наследника. Она любит его, и это хорошо, я найду в ней своего союзника… если нужно будет».

Митран переживала неприятные дни. Возвращение Аллея вселило в нее надежду на возобновление их прежних отношений, она думала о свадьбе, ведь Аллей обещал ей… Но появление Наталис все перечеркнуло в ее жизни. Теперь Аллей ни на минуту не отходил от царевны, никого, кроме нее, не замечал, перестал оказывать ей, Митран, знаки внимания.

Наконец женщина отвлеклась от мгновений забывчивости:

— О, солнечный сын богов!… — начала жрица, но Пентсуфр нетерпеливо махнул рукой, что означало, что он желает поскорее услышать ответ: — Аллей очень привязался к ней, она, надо отдать ей должное, очень красива и мила, только… — Митран замолчала, с трудом подбирая слова. Видно было, что ей тяжело было это говорить.

— Да, да, я слушаю тебя, — Пентсуфр внимательно глядел на жрицу.

— …только зачем наследнику такая подруга?! Что будет через полгода, год? Она не сможет быть женой!…

— Хорошо, Митран, — прервал ее фараон, — с сыном я поговорю. А тебя прошу, — и в голосе его зазвучал металл, — внимательно следить за нею и всеми, кто к ней приближается. Ни один волос не должен упасть с ее головы! Ты за это отвечаешь, — и фараон сделал знак, означающий, что разговор окончен.

Митран, поклонившись, тихо удалилась.

Последующие несколько дней фараон провел в храме Амона, посвящая все свое время изучению древних фресок и текстов на стенах святилища. Изредка он отрывался от своего занятия, чтобы принять пищу или решить не требующие отлагательств важные государственные дела.

События, случившиеся в последнее время, открыли ему то, что до сих пор оставалось за пределами его понимания. Древние не ошиблись, предсказав все, что сбылось. Он думал о совпадении, но эта мысль не утешала его. Поэтому Пентсуфр лихорадочно искал сейчас ответ, просиживая дни и ночи над иероглифами, стремясь заглянуть в будущее. Он почти не сомневался, что от этого зависит жизнь Аллея.

Ему не давали покоя слова тени фараона Хеопса о том, что сына ждет необычная судьба. Первым желанием отца было уберечь Аллея от предстоящих ему испытаний, но он знал, что трудно противиться воле богов.

Вечером седьмого дня последней недели этого беспокойного месяца Пентсуфр, размышляя о тайнах древней надписи, вдруг понял скрытый смысл одного из заклинаний. Много лет, потраченных тогда еще Верховным жрецом храма на изучение и сопоставление странных строк и слов друг с другом, не прошли для него даром:

«Каждый последний седьмой вечер месяца стой лицом к седьмой звезде Большой Медведицы. Ты увидишь ответ на то, что ты хочешь понять».

Сколько раз длинными ночами он смотрел на эту звезду, так холодно мерцавшую в бесконечной дали от земли. Сегодня, стоя в задумчивости перед звездным небом, Пентсуфр опустил глаза на фреску, изображавшую темноволосую девушку и склонившегося над ней жреца с зельем в руке. И вдруг на этой знакомой до последней черточки росписи он увидел еще одного человека, ранее им не замечаемого. Сначала появились контуры одетого в темные одежды жреца, стоявшего у изголовья женщины, постепенно его черты приобрели четкость. Лицо, строгое и властное, вдруг ожило, а взгляд, направленный прямо на Пентсуфра, затуманился.

Незнакомец несколько раз закрывал и открывал глаза, привлекая к себе внимание фараона, затем взглядом указал в правый верхний угол картины. Там, окруженная розовым облаком, уносилась вдаль пирамидка. После этого жрец перевел взгляд на девушку, посмотрев сначала на ее ладонь, затем на грудь. Взгляд призрака долго оставался неподвижным, затем с видимым усилием он перевел глаза и еще раз пристально посмотрел на фараона. Через несколько мгновений фигура в темном стала тускнеть, пока не растаяла совсем. Пораженный, Пентсуфр стоял, понимая, что он на пороге разгадки еще одной тайны, неведомой другим людям. Несмотря на позднее время, фараон решил, не откладывая, еще раз поговорить с Наталис. Он понимал, что с этой девушкой связана великая и, быть может, страшная тайна, которая, видимо, может поглотить его сына…

Сопровождаемый немногочисленной охраной, он пришел в покои царевны. По его приказу девушку перевели в комнату, настолько роскошно убранную, что в ней не стыдно было бы разместиться и царице Египта. Вооруженная стража, завидев фараона, молча расступилась, пропуская его вперед. Наталис, откинувшись на высоком ложе, спала. Рядом, неудобно согнувшись и обхватив колени руками, дремал Аллей. Даже во сне его измученное лицо выражало страдание и боль. И снова чувство жалости к сыну поднялось в душе Пентсуфра:

— О боги! За что вы так наказываете его?! — прошептал он.

С минуту фараон стоял неподвижно, потом сделал шаг к царевне. Спящая, она казалась еще прелестней. Длинные волнистые волосы разметались по подушке, пушистые ресницы бросали тень на нежную, как у ребенка, кожу, сквозь пухленькие полураскрытые губы вырывалось сонное дыхание. Фараон невольно залюбовался ею. Он долго рассматривал эту очаровательную чужестранку, так внезапно переменившую всю его жизнь. Наконец взгляд Пентсуфра оторвался от ее лица и скользнул вниз. Под легким покрывалом угадывались формы идеально сложенного обнаженного женского тела.