— Ты задаешь прямой вопрос, поэтому и я отвечу честно: не знаю. Вроде для всего в этой жизни должна быть причина, но я пока не могу ее сформулировать.
— Тебе… тебе жалко меня, да?
Ирина наклонила голову так, чтобы волосы шторкой прикрыли часть лица. Услышать положительный ответ на этот вопрос было боязно.
— Ни капли. А что, есть повод тебя жалеть?
— Но как же мои ноги…
— Ты сама рвешь себе душу и накручиваешь проблему, точно моток ниток. Все люди болеют: у кого-то горло болит, у кого-то рука сломана, кто-то вообще прикован к постели. Конкретно ты временно обездвижена. Прими это как некий урок, извлеки из него свою истину.
— Я уже это делаю, — прошептала она.
— Вот и молодец. Ты в курсе, что жизнь не такая уж сложная? Мы постоянно ковыряемся в ней, выискивая изъяны и дефекты, а потом решаем всю эту кучу проблем с видом вконец уставшего от трудностей бытия мученика. А еще мне порой бывает одиноко, ты скрашиваешь мои сиротливые часы покинутости всеми.
И Ваня Волков мог быть одиноким. Для нее это стало откровением. Ирине казалось, что такому дивному мужчине не приходится страдать от одиночества. Все-таки что-то в этой жизни идет не так, если она со всеми своими деньгами была жутко одинока, и он со всей своей душевной красотой вел аскетичный, отшельнический образ жизни.
В окне показались мокрые лапы и стали его царапать. Ирина вскрикнула и обернулась. Подпрыгивая, в стекло билась промокшая до нитки Собака.
— Ваня, может, впустим ее?
— Я потом дом не отмою от грязи. К тому же она уже вымокла вся.
Ей так хотелось впустить бедное животное, которое уже стало похоже на плюшевую, истрепанную игрушку, в дом. Надо как-то уговорить Ваню…
— У меня есть один аргумент, который может поколебать твою уверенность, — таинственно сказала она. — Только я могу поделиться им с тобой на ушко.
Разве может мужчина устоять перед такой заговорщической, многозначительной интонацией, которая клубами вырывается из уст миловидной девушки? Он приблизился и наклонился к ней, заинтригованный этим аргументом.
— Пожалуйста, — попросила Ирина, и ее губы бархатом полелеяли его щеку.
Волков покачал головой и ушел впускать животное.
— У женщин есть самое мощное из всех оружий мира, — улыбнулся он. — Мы, мужчины, за ваш поцелуй в щечку повернем время вспять.
Собака вбежала в дом и, проделав ряд сверхбыстрых манипуляций, забрызгала их водой. Ирина засмеялась и погладила ее влажную, сбившуюся в комки шерсть, когда та подбежала к ней в поисках ласки.
— Я еще могу тебя поцеловать, если ты дашь мне немного колбасы, — закусила губу она и часто заморгала глазками, прижимая к себе животное.
— Собака, Собака, — вздохнул Иван, но достал из холодильника вареную колбасу. — Ба нас выгнала бы отсюда, увидь она это безобразие. В детстве я часто таскал котов, собак и даже мышей в дом. Ух, мне прилетало веником, и мы вместе с животным катились кубарем из дома.
— А сейчас она не увидит? Или, может, ты спрячешь веник? — хихикнула девушка, скармливая куски колбасы собаке.
Ее теплый шершавый язык сметал у девушки с ладони еду, а большие глаза светились благодарностью. Забрать бы к себе этого зверя! Жаль, нельзя. Мать хватит удар. Это же негигиенично, нестерильно, грязно и вообще противно.
— Она совсем сдала, — тихо сказал Волков, трепля собаку по голове. — Я… я боюсь, что однажды здесь останусь только я. А к фотографиям умерших родителей добавится фото бабушки.
— Мы можем поговорить об этом, — нерешительно сказала она, поглаживая Собаку и смотря на Ивана.
— Зачем тебе это, Ира? Теперь у меня назрел логичный вопрос. Зачем тебе собирать все эти жалостливые истории из моей жизни, точно мух на липкую ленту?
— Ну, я хотела просто поддержать тебя… Не подумай… Ладно, все, извини.
Его реакция выбила все пробки у нее в голове. Она просто хотела отплатить ему добром, выслушать, может, что-то утешающее сказать. Хотя кого она обманывает? Рублевская девочка не может даже толком посочувствовать, ибо ей не знакомы такие перипетии жизни.
Иван не стал объяснять ей причины своей реакции. А они довольно банальны: мужчина не должен обременять женское сердечко своей болью и своим горем. К чему делиться грустью? Этим Ира была богата и сама. Лучше он будет раздавать ей радость и веселье, сколько сможет их у себя найти.
— Ты готова к самой тяжелой части нашего бездельничества?
Собака, видимо, решив, что вопрос был адресован ей, громко тявкнула. Ирина залилась смехом, сильнее почесывая эту милую псину за ухом.
— А ты, бездельница, получишь, если будешь вмешиваться в чужие разговоры, — пожурил ее Волков и переключил внимание на Иру, которая светилась как солнышко на небосводе. — Так что, идем?
— Куда нас зовет Ваня? — спросила она, обращаясь все так же к животному.
— Ко мне в комнату.
Волков повез девушку к себе. В душе он немного стеснялся того, что она там увидит, но что сделаешь? Это ее выбор — прозябать в его бедности и невзрачности днями.
— В общем… — замялся мужчина, — тут ковер на стене, считай, классика. Ковер на полу… Телевизор старый, так как я эту штуку стараюсь избегать.
Девушка огляделась: старехонький диван цвета табачной жвачки, заматорелое дерево мебели, пестрые ковры, пыль на телевизоре. Точно параллельная ее дому вселенная, где каждая поверхность натиралась до блеска прилежными слугами.
Собака запрыгнула на диван; запах старины щекотал ее ноздри, как острый запах перца. Животное высунуло язык и часто дышало, уставившись на Волкова и Ирину. Эти двое нравились ей: кормят хорошо, по бокам не пинают, как любят делать дворовые мальчишки, в дом пустили в дождь. Растянувшись на диване, оставляя на нем мутные влажные пятна, собака приготовилась к чему-то интересному или… спать.
— Ты нашла мотивационную причину для наших занятий? О чем будешь думать сейчас? — задал вопрос Иван, и девушка сглотнула.
Не говорить же ему, что это он…
— Нашла… Это один мужчина. Можно не называть его имени?
— Конечно. Только не забывай называть его имя про себя. И пусть он окажется достаточно сильным вдохновением, чтобы встать.
Она кивнула, а Волков усмехнулся про себя: розочка по кому-то страдает. Это отлично. Ничто так не воодушевит молодую девушку, как возможность станцевать вальс с любимым мужчиной.
Первозданное слияние разнозаряженных энергий мужского и женского закружилось и заискрилось, когда их руки вновь соединились. Ирина с легкостью оторвала тело от коляски, оно словно вибрировало, тянулось к Волкову. Его большие (по сравнению с ее точно) и крепкие пальцы держали ее тонкие, как будто музыкальные, пальчики, и голову девушки посетили совсем неприличные мысли. Что он может делать такими пальцами…
— Ты чего? — губы Ивана дрогнули в улыбке, пока он держал ее, отсчитывая про себя время, которое она выстояла. — О каких пошлостях думаешь?
Не ожидая от него такой проницательности, Ирина уселась обратно в кресло и выдохнула, сдувая прилипшие ко лбу прядки волос.
— Почему пошлости? Ты плохо обо мне думаешь, Волчара! — деланно возмутилась она.
— Волчара? Ну точно о пошлостях думала. Знаю я такие масленые улыбочки, меня не проведешь.
Девушка снова встала, чтобы отвлечь его от опасной темы. Сделала крохотный шажочек, и он отступил от нее. Приходилось напрягать все тело до звона скрипящей струны, форсировать движение каждой мышцы, выжимать из себя всю душу, чтобы делать эти шажки. Ровно два микроскопических шага, и она была готова упасть. Ваня подставил свою грудь, и Ирина прижалась к ней лицом.
— Молодец, — похвалил ее он и поцеловал в лоб, не подразумевая под этим поцелуем совершенно ничего романтичного. — В следующий раз твои шаги будут больше и смелее. Договорились?
Он отнес ее на диван, согнав оттуда спавшую собаку. Недовольно проворчав что-то полурычанием, та устроилась на полу и тут же засопела, потихоньку закрывая правый глаз, когда левый уже давно закрылся. Волков удобно устроил Ирину и, освободив ее ноги от шелковых носочков, погладил щиколотки.
— Сильно болят?
— Нет. Эта боль стоит того, чтобы ее терпеть.