— Ваня, какой ты стал самостоятельный, — тихо проговорила она, стирая слезинку из уголка глаза. — Мать бы гордилась своим сыном.
— Да, супчик у меня получается не хуже, чем у нее.
Он до сих пор помнил этот запах детства: куриный бульон. Предвестник сытного, вкусного обеда и поцелуя мамы в лоб. А потом бежать во двор к мальчишкам и проводить свое детство так, как и положено ребенку: за играми и весельем. Однако в один ужасный день его детство навсегда закончилось – и не осталось больше ни мамы, ни куриного бульона.
— Ты скучаешь по ней, — утвердительно сказала бабушка. — И я тоже. Настя очень хотела ребенка. Ты был желанным сыном. А суп действительно выше всяких похвал, Ваня. Ты прости меня, старую, что я забросила дом совсем, оставила все на тебя. Но… но ты пойми, что…
— Нет, ба, не надо этих слов. Устал я все понимать. Слышишь, устал? Не хочу ничего понимать.
— Я умру, Ванюша, это дело времени. Смерть уже точит свою косу, я чувствую ее могильное дыхание.
Волков с раздражением встал и, пнув стул ногой, стал расхаживать по кухне. Как же он устал все понимать… Понимать, что жизнь такова, что постоянно все у него отбирает, как старший ребенок в песочнице отнимает все у маленьких. Так и он, Волков, был не ровня высшим силам, которые из раза в раз оставляют его в одиночестве и печали. Но ведь ничего особенного он и не просил никогда у Господа. Только чтобы бабушка прожила дольше, раз у него забрали родителей. Чтобы удача хоть чуть-чуть улыбнулась. Все тщетно. Святые духи оставались глухи к его мольбам. Они словно бы закрывали уши, мотали головами и кричали: «Мы не слышим тебя, Ваня Волков! Мы не слы-ы-шим!».
— Ба…
— Ш-ш-ш, — Антонина Григорьевна приложила палец к губам, поднимая на внука любящий, ласковый взгляд. — Не будь ребенком, Иван. Мы оба понимаем, к чему все идет, поэтому бери все деньги прямо сейчас и переезжай в город. Надо бы к тридцати годам иметь свой очаг, Ваня.
— Если ты опять просишь меня бросить тебя здесь, то…
Гневное начало Волкова было прервано взмахом руки бабушки. Пусть дослушает ее, нечего перебивать.
— Время не вернуть, Ваня. Оно нас не ждет и с нами не считается. Можно сколь угодно долго смотреть ему вслед и постоянно спрашивать: «Почему?», ничего не изменится. Время не дает нам шанса внести коррективы в прошлое, оно ведет эту безжалостную игру на выживание. Поэтому отпусти мысли о родителях, они тянут тебя вниз, внучек. Перестань думать днями обо мне; я уже старая, свой век повидала, своего счастья вкусила, горя тоже хлебнула. С меня хватит, я не жалуюсь. Пришла твоя очередь наполнить свою жизнь воспоминаниями, а не жить с бабкой в глуши.
Пожилая женщина видела, как Ивана разрывают на части противоречивые чувства. Так и должно быть. Молодость ведь бывает раз в жизни. Старость кажется тягучей, как резина, долгой, некончающейся. А молодость вспыхнет, точно спичка, и погаснет. Нельзя дать ему упустить шанс пожить в свое удовольствие, так, как хочется именно ему, ее любимому Ване. Она приняла твердое решение и была намерена довести его до конца.
Волков остановился возле маленького столика у выхода из кухни, взгляд его привлекла небольшая рамочка на нем. Он часто видел эту пожелтевшую от прошедших лет фотографию, хранившую на себе магию многих годов. На ней была запечатлена улыбающаяся Антонина Волкова. Молодая, прямо как он сейчас, полная жизни и огня. Иван посмотрел на бабушку. Годы забрали свое, забрали то, что сами же ей и дали: знойную красоту и густые волосы, сверкавшие ярче любых камней; озорной блеск в глазах, какой бывает у молодости, когда все горизонты еще открыты; стройное, гибкое тело.
А рядом фото матери. Она навсегда осталась молодой и здоровой, полной сил женщиной, ждущей новый день и новый восход солнца. Только вот солнце больше для нее никогда не взойдет.
— Твоя мама красавица. Уверена, они с отцом сейчас в лучшем месте, чем мы с тобой, Ванюша. Спасибо тебе за вкусную еду, да только зубы уже не те, все съесть не могу.
Иван кинул взгляд на стол и увидел, что почти вся еда осталась нетронутой. Он вернулся к столу и сел рядом с бабушкой. Голову уронил на сложенные руки и протяжно выдохнул. Усталость скоро сожрет его, точно безжалостный огонь. Морщинистая, но все же теплая и нежная ладонь бабушки погладила его по волосам.
— Я опоздал на ту встречу вчера, ба. Там у входа в здание девушка-инвалид мокла под дождем, я… я не смог оставить ее так, укрыл от дождя под зонтом. И опоздал. Меня даже слушать не стали, сразу указали на дверь.
— Разве же ты не знаешь, Ваня? — в голосе Антонины Григорьевны искрились доброта и любовь.
— Что, ба?
— Что добро всегда возвращается к нам сторицей. Твое большое сердце иногда может толкнуть тебя на глупый поступок, который, кажется, перечеркнет все мечты и надежды. Но где-то совсем близко тебя уже ждет награда. Ее просто не нужно ждать, и она сама отыщет тебя, где бы ты ни был.
— Это все классно, — скептически произнес Волков, не веря словам, а веря фактам (на работу-то не взяли, и никакая награда не выпрыгнула неожиданно из-за угла), — но почему-то так ни разу и не повезло.
Бабушка не успела ответить, так как зазвонил телефон Ивана. Он нащупал его в кармане домашних штанов и достал, вглядываясь в экран. Номер незнакомый.
— Господин Волков? — раздался твердый, уверенный голос мужчины. — Вас беспокоит Анатолий Вересов.
У Волкова дыхания как не бывало. Такой человек, и сам звонит…
— Добрый день, господин Вересов, — спустя пару секунд нашелся он.
Дальше ему было коротко предложено встретиться еще раз. Только да или нет, никаких церемоний и уговоров. Волков согласился, не раздумывая. Над такими предложениями не раздумывают.
Были даны указания, куда подъехать и где его заберут люди Вересова и доставят к нему домой. Такой поворот событий удивил Ивана, но он решил не придавать этому большого значения. У сильных мира сего свои причуды, с которыми явно не ему спорить.
— Ба, похоже, удача снова со мной! — Он стиснул бабушку в объятиях и поцеловал в щеку. — Знай, что я вернусь с хорошими новостями!
Отведя Антонину Григорьевну обратно в ее комнату, Волков спокойным, размеренным шагом достиг своей комнаты и принялся одеваться. Никаких дорогих костюмов и кожаных ботинок. В этой одежде его вышвырнули, как котенка за шкирку, значит, она не работает. Он будет собой. Это самая верная тактика.
Темно-синие джинсы, черные замшевые ботинки, рубашка и куртка. «Хоть сейчас на выданье!» — привычная реакция Лидии Игоревны, их соседки, при виде его. Волков всегда снисходительно улыбался от ее слов, но сейчас, разглядывая себя в зеркале, согласился с ними. Мы все такие, какие есть. Каждый индивидуален, а эти однотипные деловые костюмы крадут нашу самобытность, подменяя ее официальными условностями и масками. Он всего лишь Ваня Волков, не магнат и не видный бизнесмен. Ни к чему тогда устраивать маскарад.
***
— Господин Вересов уже ожидает вас, — отчеканил сидевший рядом с ним человек.
Иван на это только кивнул и продолжил смотреть в окно. За рулем сидел водитель, рядом с ним еще какой-то человек в костюме (возможно, охранник?), а возле самого Волкова, как он понял, доверенный человек Вересова.
«И вся эта компания собралась в дождливый, промозглый день для того, чтобы сопроводить меня, точно принца марокканского до апартаментов Вересова», — думал про себя Иван, удивляясь происходящему.
Дождь настойчиво что-то пытался сказать ему, выстукивая азбуку Морзе на стекле. Ветер усилился, затягивая свою свистящую песню за окном. Ивана пробрала дрожь холода.
Они ехали по смолкшему шоссе, по которому проносились редкие машины. Как мог заметить Волков, автомобили были не такими, как большинство в городе. На этом шоссе даже не пахло бедностью и провинцией. Ему стало неуютно, ведь именно оттуда, из бедности, он и происходил.
Место назначения оказалось роскошным особняком в современном стиле с пристроенным гаражом. Чего-то подобного Иван и ожидал. Осталось только не сделать лишнего движения в этом дворце, чтобы ему снова не указали на дверь. Водитель заглушил мотор у подъездной дорожки, и Волков вышел в сопровождении того самого доверенного лица, которое теперь раскрыло над ним зонт.