– Итак, Рейвенскрофт? – обратился Грегор к тому, кого только что назвал щенком. – Расскажете ли вы мисс Оугилви о вашем умысле? Или мне самому это сделать?
– Да, я готов рассказать ей, – произнес Рейвенскрофт мрачным тоном, который вывел Венецию из терпения. – Прежде всего, мисс Оугилви, вы должны понять, что, несмотря ни на что, повторяю, несмотря ни на что, я здесь потому, что безумно люблю вас.
– Ну и? – поторопил его Грегор.
– И мне необходимо было покинуть страну из-за дуэли, в которой я должен был участвовать.
Венеция растерянно заморгала:
– Ничего не понимаю.
Рейвенскрофт вздохнул:
– То, что случилось… Это была не моя вина, но на прошлой неделе мы с лордом Алстером играли в карты в клубе «Уайтс». Он обвинил меня в жульничестве, и я…
– А вы жульничали? – перебил его Грегор.
– Нет! – сорвался тот на крик. – Я уронил карту на пол. Не подумав, наклонился и поднял ее. Тогда Алстер… имел наглость заявить, что я играю нечестно.
Грегор поднял брови:
– Вы и в самом деле подняли в разгар игры карту с пола?
– Нуда, поднял. Я уронил ее и не заметил этого… Я знаю, что мне не следовало так поступать, но это была дама, а мне… мне так важно было…
– Черт побери! – Грегор бросил на Венецию взгляд, полный юмора. – Вы и вправду хотите выйти замуж за этого глупца?
Рейвенскрофт сжал кулаки и густо покраснел. Венеция даже не посмотрела на него.
– Я никогда не говорила, что собираюсь замуж за кого бы то ни было. Я лишь сказала, что Рейвенскрофт джентльмен. По крайней мере я так считала.
– На него было бы забавно смотреть, – в раздумье произнес Грегор. – Это все равно что поселить, у себя в доме маленькую обезьянку.
– Милорд! – Рейвенскрофт шагнул вперед, в глазах у него вспыхнул гнев.
– Сядьте, – сказал Грегор равнодушно.
– Милорд, я не позволю вам…
– Сядьте!
На этот раз голос Грегора был подобен грому небесному, а зеленые глаза потемнели, как вода в бушующем море. Крик его отозвался эхом где-то за стенами комнаты.
Рейвенскрофт ударил ногой о ножку стула и застыл на месте.
Венеции показалось, что сердце ее вот-вот вырвется из груди. Грегор редко терял самообладание даже в гневе. За все годы их дружбы она могла бы сосчитать такие случаи по пальцам одной руки.
А сейчас он гневался на нее. Она никогда не думала, что такое может быть, и это потрясло ее до глубины души. «Ведь это же Грегор, всего лишь Грегор, – твердила она себе, стараясь успокоить отчаянно бьющееся сердце. – Я знаю его целую вечность». Но эти самоутешения не оказывали на нее желаемого действия.
Венеция стиснула руки.
– Рейвенскрофт, продолжайте ваш рассказ! Алстер обвинил вас в жульничестве, и что дальше?
– У меня не было выбора. Я вызвал его на дуэль.
– И кто победил? – спросила она.
Молодой лорд прикусил губу и едва слышно произнес:
– Никто.
– Не понимаю.
Рейвенскрофт откашлялся и сказал:
– Я никому об этом не говорил. Мы еще не встречались.
Венеция на минуту задумалась, потом спросила:
– Когда произошел этот инцидент?
– Три дня назад.
Так, три дня назад. Как раз перед тем, как он вознамерился похитить ее и… Венеция сосредоточила на Рейвенскрофте пристальный взгляд:
– Так вот почему вы захотели уехать на континент!
Грегор отреагировал на мучительную гримасу Рейвенскрофта негромким язвительным смешком.
– Теперь вам ясно, дорогая? – совершенно спокойно обратился он к Венеции, хотя внутри у него все кипело. – Я спас вас не только от похищения, но и от убожества жизни на континенте в качестве супруги недостойного изгоя.
Венеция была на грани срыва от охватившего ее гнева.
– Позвольте мне поставить все на свои места, Рейвенскрофт, – проговорила она, задыхаясь от возмущения. – Вы не только обманули меня, сказав, что моя мать тяжело больна, но и намеревались принудить меня вести с вами тайную жизнь на континенте. Это так?
– Ну… да. Я думал, вам понравится.
Венеция с трудом удерживалась от того, чтобы не надавать ему пощечин.
– Вы считали, что мне понравится скитаться из страны в страну, не имея возможности вернуться когда-либо в Англию?
– Мы могли бы вернуться.
– Когда?
– Как только удалось бы убедить Алстера отказаться от обвинений.
– И каким образом вы предполагали этого добиться?
– Я… я думал, что, может быть, ваш отец…
– Вы смели думать, что мой отец станет хлопотать о вашем возвращении в Англию?
– Ваш отец хорошо ко мне относится!
– И моя мать тоже. Но они не согласились бы жить с вами на континенте, не так ли?
– Нет, – мрачно буркнул Рейвенскрофт. – Но я полагал, что они охотно помогут своему зятю.
– Не думаю, что они выжили из ума и отправились бы в изгнание, считая увлекательнейшим приключением необходимость скрываться от полиции и жить в гостиницах под вымышленными именами. Впрочем, как знать? Я очень люблю своих родителей, но, увы, никто никогда не считал, что у них есть хоть капля здравого смысла. Что касается меня лично, то я всем сердцем хочу лишь одного: поскорее выпутаться из этой нелепой истории.
Рейвенскрофт вскочил со стула.
– Вен… мисс Оугилви, я вправду не думал, что вы станете возражать! Я слышал, что Италия – прекрасная страна! Там есть виллы… и магазины… и всевозможные развлечения.
– А скажите на милость, на какие средства мы могли бы себе позволить эти виллы, магазины и развлечения?
Рейвенскрофт обвел комнату глазами, полными отчаяния, но не увидел ничего, кроме насмешливого взгляда Грегора и разгневанного – Венеции.
– Не поделитесь ли вы вашими замечательными планами? Может, вы уже приобрели дом? – поинтересовалась Венеция.
– А, нет. У меня, видите ли, не было средств. – Рейвенскрофт увидел выражение лица Венеции и поспешил добавить: – Но я уверен, что это в конце концов уладится.
– Не знаю, с чего это мне пришло в голову, что вы пустились в это дело неподготовленным.
Рейвенскрофт явно почувствовал облегчение, однако Грегор знал Венецию лучше.
Она выглядела разгневанной богиней. Ее платье было испачкано и помято, прическа растрепалась, но серые глаза сверкали, точно серебро, а гладкая кожа порозовела от обуревавших ее чувств. Тревога терзала Грегора с самого утра. Исчезновение Венеции заставило его признать необходимость их дружбы для него. Он не только радовался присутствию Венеции в его жизни, она была ему нужна. Перспектива никогда больше не увидеть ее или по крайней мере не увидеть при таких обстоятельствах, которым они оба всегда радовались, вызвала у него ярость.
Самое худшее заключалось в том, что все прошедшие в тревоге часы погони он представлял себе Венецию подавленной, испуганной, страдающей от одиночества. Потом наткнулся на плачевные останки их разбитой кареты, засыпанные снегом. Грегору вдруг стало невероятно холодно при виде деревянных обломков и при мысли о том, что это могло означать.
Он был встревожен и возбужден, как никогда.
Обнаружив останки повозки, Грегор добрался до гостиницы и увидел там Венецию целой и невредимой, мало того, вполне бодрой, с веселыми искорками в глазах, словно она радовалась своей «загородной прогулке» с Рейвенскрофтом. И тут Грегор ощутил в груди совсем иное чувство, которое он даже не мог определить. Во всяком случае, оно могло дать новый толчок его бурному темпераменту.
Впрочем, он быстро остыл, заметив, с какой злостью и пренебрежением смотрит Венеция на своего похитителя. Усмехнувшись себе под нос, он откинулся в кресле и стал ждать дальнейшего развития событий.
Рейвенскрофт, склонный все на свете толковать в свою пользу, удовлетворенно кивнул и взял руки Венеции в свои.
– Я не из тех мужчин, которые совершают необдуманные действия. Разумеется, у меня есть план, который учитывает и предусматривает любые возможные осложнения.
Венеция перевела взгляд с Рейвенскрофта на окно, за которым по-прежнему валил снег.
– В самом деле? – проговорила она. Грегор с трудом сдержал смех. Рейвенскрофт крепче сжал руки Венеции.
– В самом деле, дорогая! После того как мы поженимся, мы уедем в Италию через Францию.
– Каким образом? Ведь это не дешевое удовольствие.
– Не думайте об этом. У меня достаточно денег, чтобы оплатить эту поездку.
– Полагаю, мы будем путешествовать с большой роскошью.