Карен Хокинс - Навеки твой

Как ей теперь быть? Венеция любила жизнь в Лондоне и не хотела превращаться в затворницу, но именно это ей угрожало. Она могла бы жить без всяких ограничений, если бы вышла замуж за Рейвенскрофта, но этого она ни за что не сделает.

Венеция снова поднесла рюмку к губам, но, к ее немалому удивлению, рюмка оказалась пуста.

Наполнив ее, Венеция вытянулась в кресле и почувствовала, что ноги наконец согрелись.

Венеция вспомнила, как смотрел на нее Грегор в этот вечер. Если бы только она могла поверить, что это нечто большее, нежели ответственность. Нечто… очень важное.

Догруженная в размышления, Венеция не услышала, как повернулась ручка балконной двери. Не заметила тень человека, который двигался по толстому ковру по направлению к ней. Не почувствовала, что кто-то стоит совсем рядом с ней и смотрит на нее. Только слабый запах знакомого одеколона обострил ее восприятие настолько, что кончики сосков приподняли тонкую ткань ночной рубашки.

Венеция закрыла глаза и прошептала:

– Грегор.

Грегор улыбнулся Венеции, глядя на нее с высоты собственного роста.

– Ты не против, чтобы я к тебе присоединился? Ты выглядишь такой уютной.

И чертовски сексуальной тоже… Грегор хорошо видел очертания ног Венеции сквозь почти прозрачную ткань ночной рубашки. Господи, какие же красивые у нее ножки, какие соблазнительные. Ему отчаянно захотелось погладить эти ножки, прижаться щекой к округлому бедру.

Грегор напрягся и почувствовал себя неловко. «Не смей так думать, иначе ты не сможешь говорить».

Венеция бросила быстрый взгляд на балконную дверь и, увидев Грегора, смутилась.

– Мой балкон не соединяется с твоим.

– Я одолел расстояние между ними одним прыжком. – Он усмехнулся, заметив беспокойство в ее глазах. – За обедом твоя бабушка сообщила мне, что тебя переведут в комнату по соседству с моей. Она также упомянула, насколько близок твой балкон к моему. Так близок, что даже такая старая леди, как она, может перепрыгнуть с одного на другой без особого труда.

Щеки у Венеции вспыхнули, она поплотнее закуталась в ночную рубашку.

– Да, бабушку неженкой не назовешь, это правда.

– Она почти такая же неженка, как и твоя маменька.

– О нет! Они в этом отношении полная противоположность друг другу.

Грегор остановился возле маленького столика, взял серебряный поднос, на котором стояли резной хрустальный графинчик и такие же рюмки, и перенес его на столик рядом с Венецией.

– Твоя мама подумала, что я могу испугаться высоты. Она сказала мне, что ни за что не отважилась бы на такой поступок, что замок в двери соседней комнаты нетрудно открыть булавкой для галстука.

Венеция покраснела.

– Просто удивительно, что обе они не явились сюда, чтобы усыпать твой путь лепестками роз.

– Никогда не одобрял разбрасывание каких бы то ни было лепестков. Пышная безвкусица, не более того. – Грегор придвинул кресло к столику, возле которого сидела Венеция, и опустился в него, стараясь при этом не смотреть на нее, что было затруднительно – слишком соблазнительные возможности предоставляла выбранная ею ночная рубашка. – Как удалось твоей бабушке уговорить тебя перебраться в эту комнату?

– Она якобы случайно пролила чай на мою постель. – Венеция посмотрела на Грегора из-под полуопущенных ресниц. – Грегор, а если бы я попросила тебя уйти?

– Ты этого хочешь?

Он затаил дыхание, чтобы она не догадалась, как много значит для него ее ответ.

– Нет, – выдохнула Венеция. Взгляд ее задержался на расстегнутом вороте его сорочки; Венеция поспешила зажмуриться, но тут же снова открыла глаза и виновато улыбнулась: – Прости, что я так уставилась на тебя. Я просто устала и… – Она неловко махнула рукой.

Грегор ласково рассмеялся – смущение Венеции тронуло его.

– Никогда не видел тебя столь… легко одетой. И такой очаровательной.

Щеки у Венеции пылали, словно огонь. Она скрестила руки на груди.

– Это мамина ночная рубашка. У меня она более закрытая.

– Очень жаль.

Он так хотел усадить ее к себе на колени. Мужское достоинство Грегора встрепенулось при этой мысли. «Не теперь. Прежде всего надо добиться согласия на брак. Собери волю в кулак», – приказал себе Грегор.

Он взял графин, наполнил рюмку и вручил Венеции, прежде чем наполнить еще одну – для себя. Попробовал шерри и поморщился.

Венеция пригубила вино.

– В жизни не пила такого восхитительного шерри.

Грегор поставил рюмку на столик.

– Я люблю сухое шерри. – Он быстрым взглядом окинул восхитительную фигуру Венеции. – Но женщин предпочитаю сладких.

Венеция нервно глотнула вино. Грегор удивленно поднял брови, увидев, что ее рюмка пуста.

– Хочешь еще?

– Да, пожалуйста, – сказала Венеция. Он налил ей полрюмки.

– Но в графине еще много, – заметила она с неудовольствием.

– Я не хочу, чтобы ты проснулась завтра с головной болью, а это непременно случится, если ты станешь пить с неумеренной жадностью.

– Я вовсе не пью с жадностью, – возразила она заносчиво. – Я просто оценила вкус по достоинству.

– Я понимаю, – согласился он с полной серьезностью. Судя по блеску ее глаз, Венеция уже немного опьянела. Настоящий джентльмен отказался бы налить ей еще одну рюмку, но Грегор – с некоторым расчетом – подумал, что если она расслабится и разгорячится от рюмки – другой, то, может быть, более благожелательно выслушает его предложение. Он был твердо намерен повторить его в более подобающей форме.

За время их долгой поездки в дом старшей миссис Оугилви он четко осознал, что не сможет жить без Венеции и должен добиться ее согласия на брак.

– Ну что ж, в таком случае получай желаемое. – Он налил ей полную рюмку. – Только не ругай меня, если проснешься с головной болью.

Ее улыбка просияла, словно радуга на пасмурном небе.

– Спасибо. Как хорошо, что мы снова можем поговорить как друзья.

– Мне так не хватало тебя.

Слова сорвались с его губ прежде, чем он сообразил, что произнес их.

– Мне тоже тебя не хватало. – Венеция поставила рюмку на столик и наклонилась вперед так, что тонкая ночная рубашка обтянула ее полную грудь. – Грегор, не пойму, что с нами произошло, но мне так хочется, чтобы все вернулось на круги своя. – Она сдвинула брови и посмотрела Грегору в глаза. – Не знаю, возможно ли это, но я вот думаю, что, быть может…

– Что ты думаешь?

Венеция сделала еще глоток шерри. Губы ее стали влажными от вина.

– Грегор, я подумала, что, быть может, твоя идея воспользоваться нашим взаимным влечением правильна. – Она посмотрела ему в глаза и прошептала: – Это не ушло. Я думаю о тебе, и… я все еще тебя хочу.

Грегор так сильно стиснул в пальцах рюмку, что едва не раздавил ее. Он сидел, не смея пошевелиться, произнести хоть слово, сердце его колотилось о ребра, словно дикий зверь о прутья клетки. Венеция наклонилась вперед, и ее груди четко обозначились под тонкой материей. Грегор не сводил с них глаз; он слышал голос Венеции и понимал, что должен воспринимать ее слова, с которыми почти наверняка согласится, но все, что он сейчас мог, – это смотреть на ее грудь.

Венеция вдруг ахнула, прикрыла руками грудь и поднялась с кресла.

– Грегор, я…

Он улыбнулся. Материя ее рубашки казалась чем-то вроде легкой дымки. Руки Венеции скрыли от него ее прелестную грудь, но все остальное в ее теле стало сейчас доступно его жадному взгляду.

Она сама женственность, его Венеция. Икры в меру округлые: как раз в обхват мужской ладони. Красиво очерченные бедра просто созданы для того, чтобы их обнимали, гладили, чтобы доводить мужчину до страсти. Волосы Венеции длинными волнистыми прядями падают ей на плечи, а ее руки с ямочками на локтях так женственны! Господи, до чего же она хороша!

Венеция топнула ногой:

– Грегор, ну скажи хоть что-нибудь! Надеюсь, ты слышал, что я тебе говорила?

Грегор понял, что она сердится, потому что он никак не откликнулся на ее призыв. Он сейчас словно вулкан, готовый к извержению, внутри у него все кипит. В любой момент он может потерять самообладание.