— Время требует от нас этого, Гастон. — Король грустно улыбнулся. — Оказывается, мир можно заключить с кем угодно. Ради мира два года назад я отдал собственную сестру за английского короля.
— Сир!.. — воскликнул Турель, оскорбленный тем, что его могли заподозрить в бесчестности и… сравнить с англичанами. — Ведь именно я оказался пострадавшей стороной. Не я начал войну, в которой мне пришлось лишь защищаться. Этот разбойник без предупреждения вторгся в мои владения!
— А что бы сделал ты на его месте? — прервал его король. — На месте простого рыцаря, выступившего против герцога, у которого вдобавок куда больше и богатства, и людей? Расчет на неожиданность принес ему успех. Ведь не за хорошие манеры Гастону дали прозвище Черный Лев. И не один раз, пользуясь его советами, я одерживал победы в сражениях. Тебе следовало бы помнить это.
Если слова короля и наполнили душу Гастона гордостью, она мгновенно испарилась, когда Филипп направил на него разъяренный взгляд.
— Но если бы этот рыцарь, кроме военной хитрости, обладал еще и мудростью, — продолжал Филипп, — он должен был бы знать, что обязан остановиться, когда того требует король.
— О мой повелитель, если бы вы тогда были здесь, я бы все объяснил!.. — начал оправдываться Гастон. — Мне кажется, вы не совсем понимаете…
— Нет, Гастон, это ты не понимаешь, что происходит. Здесь, на севере, откуда до неспокойной границы с Фландрией всего один день пути верхом, мне не нужны своенравные подданные, погрязшие в распрях. Мне нужны верные вассалы, готовые отразить нападение врага на мои владения. — Он оглядел обоих собеседников и выпрямился во весь рост, демонстрируя истинно королевскую стать. — Не время сейчас делиться на аквитанцев, орлеанцев, туренцев и артуанцев: каждый — за свою провинцию, каждый — за самого себя. Пришло время отказаться от старых обид и старых претензий. Мы должны стать французами и вместе сражаться за Францию!
Ответом ему было молчание, нарушаемое только стуком дождевых капель по куполу шатра. «Если своими словами Филипп Красивый хотел превратить ненависть и вражду в патриотический пыл, — угрюмо думал Гастон, — то ему это не удалось».
Король еще более помрачнел.
— Я не требую от вас понимания — я требую повиновения. И я добьюсь вашего примирения. — Он сложил руки на груди. — Я принял решение. Ты, Ален, получишь земли, обеспеченные правами по материнской линии. Это земли, находящиеся на запад от реки Уазы.
Гастон невольно вскрикнул и в ярости сжал подлокотники кресла. По крайней мере половину земель его брата Жерара король отдавал Турелю!
— Тебе, Гастон, — король взглядом попытался успокоить его, — будет возвращено все, что принадлежит вашей семье: замок твоего отца, земли и вассалы. Все, кроме переданного мной герцогу.
Утешением для Гастона стал недовольный возглас Туреля:
— Мой повелитель, Варенн не в состоянии управлять этими землями, он их не заслужил. У него сейчас один замок, да и тот ему достался незаконно…
— А чтобы у вас в будущем не появилось причин вновь затеять свару, — не обращая внимания на реплику Туреля, спокойно продолжал Филипп, — Гастон возьмет в жены одну из твоих ближайших родственниц, Ален.
Не успел король закончить фразу, как оба соперника вскочили с протестующими возгласами.
— Вы не можете просить меня об этом, мой господин! — вскричал Турель.
— Это невозможно! — вторил ему Гастон, потрясенный неожиданным решением короля. — Сир, вы уже обещали мне руку миледи Розалинды де Бриссо, — он бросил насмешливый взгляд в сторону Туреля, — именно для того, чтобы, объединив наши земли, я мог защитить мои владения от бесчинствующих мародеров.
— Я помню о своем обещании, Гастон, отдать за тебя миледи Розалинду и принадлежащие ей земли — без малого половина провинции Артуа. Надо было думать раньше и прекратить ваше с герцогом противостояние.
Гастон почувствовал, как внутри у него все оборвалось. Нет, он не может отказаться от миледи Розалинды! Никуда не деться без ее земель и ее рыцарей. Замки его отца и брата находятся далеко на севере. Он не защитит их, не получив земель де Бриссо.
— Сир! — Голос Туреля звучал с обманчивой кротостью. — Мне очень не хочется соглашаться с этим варваром, но он прав: ваше предложение неосуществимо. Он не может жениться на девице из нашего дома, ибо таковой просто нет. Мои дочери уже замужем. Моя сестра умерла. Незамужних кузин у меня нет…
— Я имею в виду девушку, опекуном которой ты состоишь. Кристиану де ла Фонтен.
Турель вздрогнул.
— Только не Кристиану! — пробормотал он. — Это же невинное дитя, сир. С трех лет она находится в монастыре за границей. Вот-вот ей предстоит принять монашеские обеты. Нет, я не могу отдать ее этому… этому…
— Варвару не нужна женщина из дома врага! — задыхаясь от возмущения, заявил Гастон. — Тем более бывшая послушница, без гроша за душой. Сир, поверьте мне! Турель вовсе не таков, каким хочет казаться, и вы даете ему оружие против меня. Для него эта девушка будет лишь средством осуществить давно задуманное: убить последнего мужчину из рода Вареннов. Не успеет закончиться брачная церемония, как я буду лежать с кинжалом в спине.
— Довольно! Я устал от вас обоих! — вскричал король. — Ален, немедленно пошли людей за леди Кристианой!
— Сир, монастырь находится в Арагоне. Это несколько недель пути, — дрожа от ярости, сквозь сжатые зубы процедил Турель. — Гонец увязнет в снегах, и…
— Тогда отправляйся сам. Возможно, путешествие по снежным равнинам охладит твой пыл и даст тебе время подумать, нужно ли противиться приказам своего короля!
Последние слова Филиппа потонули в раскатах грома. Тишину в шатре нарушал лишь шум ветра и дождя.
— Сир! — Гастон никак не мог успокоиться. — Я согласен обручиться с этой девицей Фонтен. Но клянусь вам, потом я добьюсь возможности жениться на…
— Ну ты, собачье отродье! — прошипел Турель. — Если хоть волос упадет с ее головы, я…
— Этого не будет. Я вообще не коснусь ее. Брак будет заключен, но я не буду делить с ней ложе и докажу королю, что ты вор и убийца. — Гастон обернулся к Филиппу и продолжал: — А потом, когда все завершится, мой король, я попрошу вас отменить мои обязательства, разрешить взять в жены леди Розалинду и получить обратно земли моего брата.
— Все, достаточно! — Филипп выглядел утомленным и разочарованным. — Доказывай что хочешь: спи со своей женой или гони ее из спальни. Но с этого момента ни один из вас не поднимет друг против друга более опасного оружия, чем столовый нож. — Он оглядел обоих собеседников. — Ты, Ален, лишишься не только полученных ныне земель, но и всего своего имущества, если нанесешь какой-либо вред Гастону. То же касается и тебя, Гастон, если что-то случится с Аленом или леди Кристианой!
Выражение его лица не обещало ничего хорошего тому, кто попробовал бы ослушаться его. Противникам оставалось только смириться.
— Как прикажете, ваше величество, — поник головой Гастон.
— Повинуюсь вам, — эхом отозвался Турель. Король холодно улыбнулся:
— Наконец-то мои самые полезные и самые беспокойные подданные решили послушаться меня. Молите Бога, чтобы мне опять не пришлось покидать Париж и ехать мирить вас. — Он поднял королевскую мантию и накинул на плечи. — Ален, привези свою родственницу в замок Гастона не позже конца декабря. А в первый день нового года сыграем свадьбу. Я сам буду следить, чтобы все прошло как следует. — Он повернулся, откинул полог, закрывавший выход из шатра, и шагнул в грозу, бормоча себе под нос: — Защити, Боже, бедную девочку, которой моей волей суждено оказаться в волчьем логове.
Глава 1
Провинция Артуа, Франция, вечер нового, 1993 года
Зря она приехала сюда.
Селина Фонтен сидела на самом краешке обитого алой парчой кресла в стиле Людовика XVI, сжимая в дрожащей руке бокал с шампанским и безуспешно пытаясь вдохнуть полной грудью. Теплый воздух главного зала был настолько пропитан соперничающими друг с другом ароматами духов от Сен-Лорана, Лагерфельда и Гуччи, что казался плотным, как желе, и не желал проникать в легкие. Она находилась в самом центре толпы гостей, но никогда еще не чувствовала себя более одинокой.
Напрасно она решила, что справится со всем этим. Селина теряла контроль над собой и уже готова была полностью отдаться во власть ужаса, сковавшего все ее внутренности.
Она представила себе, как ее мать в ужасе бросается к ней, дрожащей на дорогом пушистом ковре в мраморном зале, и бормочет, не в силах поверить в случившееся: «Дорогая, дорогая!..» Мать всегда обращалась к ней так, будто повторенное слово могло отвести беду от невезучей средней дочери. «Дорогая, дорогая, но ведь твои доктора говорили, что ты теперь совсем здорова! Они же обещали, что приступы не будут повторяться».