Шелли Такер - Навсегда с ним

Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно. Слишком спокойно.

— Ты провела весь день, пытаясь уговорить леди Розалинду выйти за меня замуж. Значит, ты уверена, что после твоего исчезновения я сделаю ей предложение?

— Ты должен, — ответила она, не двигаясь с места. — Об этом сказано в книге.

— Будь проклята эта книга!..

— Но будущее…

— Я сам хочу строить свое будущее. — Он обратил взор к небу и прокричал: — Я сам хочу строить свое будущее!

— Гастон, не пытайся изменить то, что предрешено.

Он опустил голову и так посмотрел на нее сквозь упавшие на лицо волосы, что Селине стало не по себе. Одним шагом он преодолел расстояние, разделявшее их, схватил ее за локти и привлек к себе.

— Прекрати, Гастон! Не надо! — крикнула она, вырываясь из его объятий.

— Ты моя жена, — произнес он голосом, в котором звучала вся боль, терзавшая его душу, и ярость на то, что Бог хочет отнять ее у него. — Ты единственная, кто мне нужен. Только ты!

Селина упиралась ему в плечи, но оттолкнуть его было так же трудно, как сдвинуть с места крепостную стену. Он целовал ее и через поцелуй и ласки заряжал, как электричеством, своей страстью. Ослепленный и оглушенный овладевшим им чувством, он увлек ее на ковер из травы и прошлогодних листьев рядом с угасающим костром. Они лежали не на простынях, не на покрывалах, а на постели, подаренной им природой, на влажной земле, пробуждающейся к жизни.

Из ее горла вырвался протестующий возглас, почти сразу же превратившийся в призыв. Изменились и ее движения — теперь она гладила его спутанные волосы.

Дождь поливал их тела, принимающие друг друга, их сомкнутые в поцелуе уста, ее руки, обнимающие Гастона за шею, и его пальцы, рвущие ее одежду. Он сбросил перчатки — ему нужно было ощущать ее тело, ее влажную шелковую кожу, мягкую упругость бедер, обхвативших его поясницу.

Сладостное безумие овладело ими. Тяжело дыша, по-животному стеная, они совершали акт, ради которого пришли в этот мир.

Она принадлежала только ему. Она не была Кристианой, подручной де ла Туреля, не была лгуньей, не была невинной послушницей из монастыря. Она осталась Селиной Фонтен, женщиной, появившейся из далекого будущего. Частью его самого.

Через несколько дней он потеряет ее навеки.

Дождь омывал их, гремел гром, но не заглушал стук их сердец. Пробившийся сквозь тучи луч солнца ласкал счастливых любовников.

До конца своих дней он будет помнить ее такой: выкрикивающей его имя под аккомпанемент грозы. Пусть бы продлилось это мгновение, пусть бы сейчас превратилось во всегда, пусть бы они забыли, что значит время. Он и его Селина. Дождь и слезы. Неужели это останется лишь прекрасным прошлым?

Он понял, что без этой женщины жизнь его будет напрасна.

— Человек, позволяющий запихнуть себя в металлический ящик, который бросают в воздух, просто ненормальный.

— Не ящик, это называется «самолет», — расхохоталась Селина. — И его не бросают — ничего похожего на катапульту. Самолет летает. Летает, как птица.

— Металлическая птица, наполненная людьми?

— Именно. И если бы у нас сейчас был самолет, то вместо месячного путешествия верхом на Фараоне мы добрались бы до места меньше чем за час.

— Сочиняешь!

Селина вновь рассмеялась, покачала головой и немного придвинулась к Гастону, наслаждаясь крепостью и надежностью его рук, обхвативших ее и удерживающих от падения с Фараона. После той грозы на поляне прошло две недели, и все это время погода стояла ясная и теплая, и путешествие было приятным.

Этьен ехал в нескольких ярдах позади, а Реми выдвинулся далеко вперед — для разведки. Они не видели его. Хотя Гастон обменял охромевшую кобылу на крепкую крестьянскую лошадку, животное плохо шло под седлом, и им пришлось занять ее привычным делом — возить тяжести, навьючив багажом. Лошадь трусила, привязанная к седлу Этьена.

Селина беспокоилась: они сидят в одном седле, и это может выглядеть как доказательство их близости. Гастон же не обращал внимания на опасения Селины. Его люди, успокаивал он, не считают, что скакать на одной лошади и беседовать друг с другом — нечто сверхординарное, что заслуживало бы упоминания перед королем.

Она положила голову ему на плечо и смотрела вперед — на деревья, уже зеленевшие первыми распустившимися листочками. С того дня когда они занимались любовью под дождем, Гастон не выпускал ее из виду. В нем что-то переменилось. В последние полмесяца перед ней открылись такие стороны его характера, о которых она и не догадывалась. Он был заботлив, ласков, относился к ней с добрым юмором, и с каждым прошедшим днем Селина чувствовала, как ее любовь становится все сильнее.

Но к радости постоянно примешивалась горечь. До лунного затмения оставалось одиннадцать дней. До замка Гастона — несколько часов езды. Там они переночуют, а затем поскачут в Париж — к королю.

Получить разрешение на расторжение брака.

Они уже не спорили по этому поводу. Между ними возникло что-то вроде молчаливого соглашения: это предопределено, и любые обсуждения ни к чему не приведут, поэтому не стоит зря тратить нервы.

— Гастон, когда завтра мы двинемся в Париж, я, пожалуй, поеду на своей лошади.

— Нет. — Он крепче обхватил ее за талию. — Ты же можешь облокотиться на меня как на подушку, поберечь спину.

Ей показалось, что Гастон сказал не всю правду, но она решила не настаивать. В конце концов, пусть они хоть днем будут вместе, раз ночи приходится проводить врозь.

— Я просто подумала, что тебе… не очень удобно.

— Мне доставляет неудобство лишь постоянное желание заняться с тобой любовью, — прошептал он, склоняясь к ней и щекоча лицо изрядно отросшей бородой.

Ее бросило в жар.

— Милый, не терзай ни себя, ни меня.

Селина не только услышала, но и всей спиной почувствовала, как в его груди родился стон.

— Боюсь, нам придется и в Париж ехать под эскортом: если я попрошу их остаться, это будет выглядеть подозрительно.

— Хорошо, — пробормотала она. Гастон осторожно прикусил ей мочку уха, и у нее тут же перехватило дыхание.

— Хорошо, что мы поедем под эскортом? Или хорошо то, что я делаю? — Его язык мягко коснулся чувствительной кожи за ее ухом.

— Я ни о чем н-не могу думать, когда ты так делаешь.

— А я вообще не могу думать. Разве о том, как улучить мгновение, чтобы побыть с тобой наедине. — Он поцеловал ее в шею, и Селина тихо застонала. — Я все изобретаю предлог, чтобы избавиться от наших верных телохранителей хотя бы на четверть часа. Побыть вместе. Ты мягкая и горячая и открытая подо мной.

— Гастон!.. — взмолилась она.

— Вот так произноси мое имя, когда я вхожу в тебя, такой твердый… так глубоко… — Каждое слово он сопровождал прикосновением языка к ее уху. — И ты превращаешься в сладкий мед, в котором я хочу утонуть.

Он накрыл ладонью ее грудь под мягким бархатом платья.

— Этьен увидит, — предупредила она шепотом.

— Гм, надо усовершенствовать покрой твоего платья, — пробормотал он слегка охрипшим голосом. — Например, сделать незаметное отверстие сзади на юбке, чтобы я… — Он еще сильнее прижал ее к себе, и Селина затрепетала. Тяжело дыша, она стиснула его руку, безошибочно распознав признаки охватившего его возбуждения. — И такое же отверстие спереди. — Его рука скользнула вниз, чтобы показать нужное место.

— На пуговицах, — добавила она, не в силах унять дрожь. — Пора подумать о застегивающемся отверстии впереди на мужских штанах.

— Отличное предложение. Сошьешь для меня пару, когда мы доберемся до замка.

Селина нервно засмеялась, поняв, что он уже не дурачится, а говорит серьезно. Он действительно готов заняться любовью прямо в седле!

— Гастон, ты сошел с ума. Ведь все увидят!

— Фараон на рыси замаскирует наши движения, — успокоил он ее, продолжая целовать за ухом. — Но трудно будет делать это в молчании. Ведь ты так прекрасно кричишь, когда я в тебе. Как ты думаешь, сможешь удержаться?

Она прикусила губу, то ли не в силах поверить в реальность его дикого предложения, то ли не в состоянии справиться с возбуждением, огнем побежавшим по жилам.

— Боюсь, что нет. Я не могу владеть собой, когда чувствую тебя, когда ты…

— Соединяюсь с тобой в одно целое?

— Да, когда ты заставляешь меня ощущать полноту и совершенство жизни.

— Милая моя Селина! Я займусь с тобой любовью, чего бы мне это ни стоило, — горячо пообещал он. — К завтрашнему дню мы придумаем, как по-новому ехать на лошади, чтобы ты ощущала полноту жизни, пока не потеряешь сознание.