Сюзан Таннер - Навсегда

Браун попытался сменить тему разговора.

– Какие же еще сто причин, о которых вы упомянули, мешают вам продолжить службу? – Браун понимал, что он имеет в виду резервационных индейцев. Странно, почему же Уэллз так заботился о народе, хотя сам только что боролся с его свирепым нравом?

– Эти несчастные сукины дети поверили на слово американскому правительству, когда им давали эти земли, с которых сейчас прогоняют. Техасские конные полицейские представляют это правительство, – говорил Джеб. – Будь я проклят, если я буду продолжать служить здесь.

Несмотря на то, что Браун уважал чувства Уэллза, он никогда не позволил бы себе этого показать.

– Вы не сможете остановить ночь, опускающуюся на этот народ, Джеб. Для него все кончено, во всяком случае, в Техасе.

– Вы думаете, что в Техасе с уходом индейцев станет спокойно? Мы сами подталкиваем их в Калифорнийское море, а затем станем наблюдать, как они тонут.

– Половину своей жизни вы стреляли в команчи, – сказал Браун, чувствуя, что начинает раздражаться. Так бывало всякий раз, когда разговор с Уэллзом заходил чересчур далеко.

– Да, это так. Они защищали свою землю, метая стрелы в тех, кто занимал их земли. Проклятье, но у меня не было проблем, когда я защищал невинных фермеров, однако я не хочу участвовать в том, чтобы посылать этих людей на верную смерть. Присмотритесь внимательней и ответьте: сможет ли большинство этих женщин или их детей вынести это тяжелое путешествие или выжить, когда наступит зима? – Понимая, что он не в силах остановить развитие событий, Джеб больше не хотел продолжать этот разговор. Он встал и надел шляпу.

Браун тоже поднялся. Он проиграл. Он думал, чем еще можно спасти ситуацию:

– Вы не хотите что-либо еще написать Форду? Джеб покачал головой:

– Я полагаю, что возврат моих неподписанных документов будет предельно ясным ответом.

С чувством явного облегчения, которое он не испытывал уже много месяцев, Джеб направился к двери. В мыслях он уже был в Нью-Мексико, однако, когда Браун окликнул его, Джеб повернулся.

Браун замешкался.

– Пламмер доводит до вашего сведения, что служба для Нельсона, Шоу и Уилкинса закончится в ближайшее время;– Браун прокашлялся и затем добавил: – Будьте осторожны.

– Я всегда был осторожен, все эти годы, – ухмыльнулся Джеб, опять направившись к двери, затем он опять обернулся. – Однако спасибо за заботу и передайте мою благодарность Пламмеру.

Браун смотрел Джебу вслед, сознавая, что для техасской конной полиции это будет невосполнимая потеря.

Техас, июль 1859

Легкий ветерок покачивал золотистые стебли высокой травы, росшей вокруг небольшого возвышения. Стебли задевали подол юбки Ханны, которая стояла рядом с крошечной могилкой. Ханна хотела, чтобы и этот голый могильный холмик тоже поскорее покрылся травой, но дождей почти что не было. Эта безжизненная обнаженная земля словно насмехалась над Ханной, ей не удалось сохранить в безопасности беспомощное существо, находившееся внутри нее. Она резко опустилась на колени и провела рукой по холмику.

Ханна пыталась найти какие-либо утешительные слова, которые смогли бы успокоить ее душу, но у нее ничего не получалось. Она подозревала, что таких слов просто не существует в природе. То, что сказал ей Кэйлеб, не принесло облегчения: «Когда Бог наказывает и карает, то значит он любит и принимает этих мучеников».

Ханна думала о том, что вряд ли она в состоянии вынести такую любовь Господа.

Поднявшись на ноги, она повернулась и пошла прочь от могилки, испугавшись, что уже поздно. Она не собиралась долго здесь задерживаться. Скоро должен был вернуться Кэйлеб. Она с беспокойством посмотрела в сторону хижины. Она не хотела, чтобы он нашел ее здесь. Кэйлеб запрещал ей ходить на могилу.

На полпути к дому она увидела, что кто-то подъезжает к их хижине, и заспешила еще быстрее. Вскоре она разглядела, что это был ее муж, в темном одеянии. Она узнала его лошадь, и сердце Ханны сжалось. Она подумала, не попытаться ли ей побежать быстрее, может быть, она опередила бы его, но тут же отказалась от этой затеи. Кэйлеб непременно увидел бы ее запыхавшуюся и с растрепанными волосами. Он сразу бы все понял. Ему бы это очень не понравилось и также не понравилось бы и то, что она ходила и оплакивала того, кого Богу было угодно забрать к себе.

Он стоял и ждал ее под навесом, держа в руке вожжи. Ханна понимала, что удерживать лошадь силой не было необходимости, она все равно никуда бы не делась. Казалось, что покорное животное, так же как и Ханна, смирилось с этим рабством. Однако в отличие от Ханны, лошадь, казалось, не сожалеет о такой участи.

Кэйлеб сурово посмотрел сначала на свою жену, вид которой был неопрятным, а затем в сторону, где находилась могила.

– Извини меня, Кэйлеб, – смогла лишь сказать она, зная, что это все равно не поможет.

– Какое же непослушание, однако, – пробормотал он.

Ханна понимала, что он бормочет что-то себе под нос, разговаривая со своим Богом, но все это касалось ее. Но Ханна молчала, зная, что никакие слова не смягчат ее греха в его глазах. Она сожалела, что так разочаровывает своего супруга, но ничего не могла с собой поделать. Она не была праведницей от природы, как этого хотел Кэйлеб.

– Неужели ты не можешь принять волю Бога, жена? Неужели ты не можешь быть благодарной за то, что в священном писании он указал, как нам жить?

Ханна покорно склонила голову и стойко выслушивала упреки мужа. Она изо всех сил желала смириться с Божьей волей, и многое ей уже удалось. Но Ханна сомневалась, может ли она благодарить Бога за то, что он отнял у нее, оставив одну пустоту.

– Мой ужин готов? – вздохнув, поинтересовался Кэйлеб.

Услышав его вопрос, и без того перепуганная Ханна подумала, что сердце ее сейчас не выдержит.

– Сейчас, все будет готово.

Чувствуя вину, она подняла голову и ждала, когда он отпустит ее.

Он недовольно покачал головой:

– Я молюсь, все молюсь за тебя, Ханна. С тех пор как Бог послал мне тебя как жену, я не теряю надежды, что ты станешь другой. Я так надеялся. Но, видно, ты никогда не станешь той женщиной, которой, как обещал мне твой отец, ты обязательно будешь. – Затем в его голосе появились проблески уверенности и надежды: – Однако Бог не ошибается, мои молитвы не останутся безответными. – Произнеся последнее слово, он неуклюже, как провинившегося ребенка, потрепал ее по плечу: – Ну, иди же, занимайся ужином, Ханна. Я скоро приду.

Внутреннее убранство хижины было таким же невзрачным, как и вся жизнь Ханны, но это был ее дом, и она чувствовала некоторую умиротворенность здесь, когда что-то делала по дому. Она быстро отрезала два толстых ломтя соленого мяса и опустила в горшочек с тушеной зеленью. Затем довольно умело она приготовила смесь из кукурузной муки с водой, добавив одно свежее утреннее яйцо. Когда жир на сковороде растопился, она принялась выпекать лепешки.

Сняв со сковородки последнюю лепешку, Ханна удовлетворенно отметила про себя, что ни одна из них не подгорела. Вытерев о передник руки, она направилась к Кэйлебу сообщить, что ужин готов и она накрывает на стол. Перед ужином необходимо было зажечь фонарь.

Задержавшись в дверях, она ощутила дуновение прохладного ветерка, доносившегося с покрытых травой холмов. Потоком прохладного ветра ей приятно обдало разгоряченное от кухонного жара лицо.

Она увидела, как Кэйлеб запирает засов сарая, в котором содержались лошадь и кабриолет. Не успела она и рта раскрыть, чтобы позвать мужа, как услышала лошадиный топот. К хижине галопом неслись несколько всадников. Стремительность, с которой они приближались, насторожила ее. Ханну мигом охватило воспоминание о том кошмаре, через который ей пришлось пройти несколько недель назад. Но, может, вспыхнуло восстание индейцев? Именно этого в последнее время боялись местные жители. Ханна не была настолько наивна, чтобы предположить, что команчи пожалеют ее и Кэйлеба, который питал к ним самые добрые чувства.

Кэйлеб тоже услышал топот приближавшихся лошадей. Он уже направился к Ханне, чтобы сообщить ей о своем тревожном предчувствии.

Всадники подъехали уже совсем близко. Кэйлеб повернулся к ним и ждал.

Их было трое. Им явно был нужен Кэйлеб. А дальше все произошло очень быстро. Ханна онемела, когда увидела, как в лучах заходящего солнца зловеще блеснуло что-то блестящее, похожее на оружие, в руках у одного из всадников. Она выкрикнула имя Кэйлеба, почти одновременно с прогремевшим выстрелом.