Патриция Мэтьюз - Навстречу счастью

В подвале дома на Хестер-стрит было чрезвычайно душно из-за нестерпимой жары на улице. Раскаленная решетка, на которой стояли горячие утюги, делала атмосферу в помещении еще более невыносимой.

Хотя воздух был неподвижен, крошечные частички ниток от недавно разрезанной ткани плавали по комнате, проникая во все щели. Невидимые пылинки забивали ноздри. Некоторые женщины говорили, что привыкли к таким условиям, но Джемайна Бенедикт, проработавшая в мастерской по пошиву мужских рубашек уже целую неделю, была убеждена: к этому привыкнуть невозможно. Она понимала, что никогда не смогла бы приспособиться и к тому, чтобы долгие часы, склонившись над рабочим столом, орудовать иголкой с ниткой, пока не воспалятся глаза, а пальцы не покроются болячками. Даже ночью в крохотной комнатенке в обшарпанном многоквартирном доме девушка с закрытыми глазами продолжала видеть мелькающие блестящие иголки.

Закончив шитье рубашки, Джемайна распрямилась, вытерла пот со лба и оглядела огромное мрачное помещение. Делать это приходилось украдкой – в швейной мастерской, принадлежавшей Лестеру Гилрою, не разрешалось отрываться от работы.

На полу лежали тюки с тканью, которая вскоре должна превратиться в мужские рубашки. Узкие окна в подвале были грязные и пропускали мало света. Они никогда не открывались.

В мастерской Гилроя существовала сдельная оплата труда. Швеи получали двадцать пять центов за рубашку, но даже самые лучшие работницы могли сшить всего дюжину за неделю. Детям, подносившим ткань и уносившим готовые изделия, платили еще меньше.

Ист-Сайд Нью-Йорка буквально изобиловал подобными мастерскими, производившими различные виды одежды. Один только Гилрой имел полдюжины таких предприятий на Хестер-стрит. Джемайна знала, что в некоторых мастерских платят больше, но здесь отчаявшиеся женщины готовы работать даже за низкую плату и в жутких условиях. Хозяин часто говорил, что каждая швея, если захочет, может в любое время оставить работу – десятки других с нетерпением ждут освободившееся место.

Джемайна была незнакома с условиями труда в других швейных мастерских, но сомневалась, что они лучше, чем здесь. Лестер Гилрой нанимал жестоких надсмотрщиков, брал на работу детей и малоопытных женщин. Условия у него были ужасные. Женщины тайком ворчали и жаловались Джемайне, но только вне мастерской, опасаясь, что их могут подслушать и доложить хозяину.

Лестер Гилрой получил славу самого жестокого эксплуататора женщин.

– Ида!

Джемайна не сразу откликнулась на зов, совсем позабыв, что, устраиваясь на работу в мастерскую Гилроя, назвалась Идой Морган.

– Ида! Тебе лучше вернуться к работе. Громила идет.

Это сказала Мэй Картер, швея, сидящая за соседним столом. Громилой называли Берта Конроя, надсмотрщика, получавшего удовольствие оттого, что ловил бездельниц, которых строго наказывал или даже увольнял, если считал нарушение достаточно серьезным.

Джемайна поспешно вернулась к работе.

В то время как она склонилась над своим шитьем, раздался резкий окрик:

– Эй, ты! Я хочу поговорить с тобой. Девушка обернулась и увидела Лестера Гилроя и Берта Конроя, быстро приближающихся к ней. Гилрой остановился у ее рабочего стола со свирепым выражением лица.

– Я наконец вспомнил, где видел тебя раньше. Тебя зовут не Ида Морган, а Джемайна или что-то вроде этого.

Джемайна посмотрела на владельца мастерской, и у нее упало сердце. Девушку предупреждали, что Гилрой опасный тип и ей у него появляться рискованно.

– Ты пришла сюда совсем не для того, чтобы работать, – проворчал Гилрой, – и я хочу знать зачем.

Джемайна оглядела комнату и сразу поняла: помощи ей ждать не от кого. Женщины с побледневшими лицами испуганно смотрели на нее.

– Пойдешь со мной, – приказал Гилрой, резко взмахнув рукой. – Сейчас же!

– О, эта проклятая женщина! – сердито воскликнул Генри Бенедикт.

Немного испуганная такой необычной вспышкой отца, Джемайна оторвала взгляд от книги. Сидящая напротив нее Бесс Бенедикт также посмотрела на мужа, прервав свое шитье.

– Какая женщина, дорогой?

– Сара Джозефа Хейл, – проворчал Генри Бенедикт. Очки сползли на кончик его довольно внушительного носа, когда он взмахнул журналом, который читал. – И это издание «Гоудиз ледиз бук». Ему не место в приличных домах! Некоторые статьи носят явно бунтарский характер!

– Но, Генри, журнал очень популярен. Мне известно, что у него большой тираж. Все самые порядочные люди читают его.

– Тем более надо запретить. Публикуя скандальные статьи, он развращает умы невинных женщин! Я однажды прочитал, как эта Сара Хейл утверждала: мужья могут не беспокоиться – их жены не найдут на страницах журнала ничего такого, что заставило бы их относиться менее прилежно к своим домашним обязанностям или вторгаться в прерогативы мужчин. Ха! Эта женщина лжет. Будь она мужчиной, ее следовало бы вызвать на дуэль!

– Но ведь этот журнал для женщин, дорогой, – мягко заметила жена. – Зачем ты читаешь его?

– Потому что мой долг мужа и отца – знать содержание того, что читают в моем доме.

Джемайна почувствовала: она должна вмешаться, хотя знала, что разозлит отца.

– Полагаю, миссис Хейл – высокопорядочная женщина, отец, и является примером для нас. Она умный человек и доброжелательный редактор. Ее мысли и высказывания поддерживают многие женщины.

Румяное лицо отца еще больше покраснело, когда он взглянул на дочь.

– Ты так думаешь? Вероятно, уже начиталась этой дешевой чепухи?

– Да, – сдержанно ответила Джемайна. – Но это вовсе не чепуха, отец. Статьи и рассказы, которые публикует миссис Хейл, хорошо написаны и заставляют задуматься. Они совсем не похожи на те публикации в некоторых журналах и газетах, которые рассчитаны на сенсационность.

– По-твоему, нет ничего скандального в призывах допустить женщин на медицинский факультет университета? Ты также считаешь, что нет ничего сенсационного в том, что она призывает женщин отказаться от корсетов?

– А почему женщинам не позволяют заниматься медицинской практикой, отец? По крайней мере половина пациентов – женщины. Что касается призывов отказаться от корсетов, то я полностью согласна с миссис Хейл – затягивание талии вредит здоровью, ведет к состоянию депрессии и частым обморокам. По-моему, корсеты очень неудобны, и вообще в них нет никакой необходимости.

– Нет необходимости? – Генри Бенедикт обратился к жене: – Видишь, Бесс, какие мысли внушает этот журнал? – Голос его возвысился. – Я скажу тебе, почему они необходимы, юная леди! Корсеты носят ради приличия. Я запрещаю тебе читать это издание! – Он стукнул журналом по подлокотнику кресла.

Джемайна отвернулась.

– Ты не можешь запретить, отец. Мне уже двадцать два года, и я буду читать все, что пожелаю.

– Ты моя дочь и, пока живешь в моем доме, будешь делать так, как я говорю! – вспылил отец. – Что касается этого проклятого журнала, то я немедленно откажусь от дальнейшей подписки!

– Это не остановит меня, – невозмутимо сказала Джемайна. – Во всех киосках есть экземпляры для продажи.

– Я запрещаю тебе покупать их, слышишь? Запрещаю!

Джемайна встала.

– Я иду спать. Спокойной ночи, отец. Спокойной ночи, мама.

Когда она вышла в гостиную, Генри Бенедикт крикнул ей вслед: