Хотя происшедший случай кажется диким, он не является необычным в лагерях старателей, где почти не существует законов и преобладает произвол. Дело осложняется еще и тем, что эйфория прошла и золото стало трудно добывать. Расстроенные старатели порой вымещают свое разочарование и плохое настроение на преступниках.

Теперь рассказы о найденных самородках стоимостью в тысячи долларов или о том, как с помощью кастрюли удалось намыть золотой песок на пять тысяч долларов, больше не вызывают энтузиазма. Все знают, как тяжело отделять золото от камней и песка. Вначале основными инструментами старателей были лопата и кастрюля. Сейчас применяется специальный лоток для промывки золота или приспособление, называемое «Длинный Том».

Лоток очень похож на детскую люльку. Это продолговатый деревянный ящик длиной в три фута, установленный на деревянную качалку. Ко дну ящика поперек него с определенным интервалом прибиты порожки. Конец ящика может в зависимости от наклона открываться и закрываться с помощью брезентового фартука, натянутого на раму. На конце лотка сбоку приделана ручка. Старатель набирает в бункер гравий и льет сверху воду, затем начинает покачивать лоток. Вода отклоняет фартук и вытекает из лотка вместе с легкой породой, оставляя золотой песок на порожках, если, конечно, он есть в гравии. Чаще всего золото отсутствует.

«Длинный Том» состоит из двух частей: наклонного двенадцатифутового желоба, который заканчивается перфорированным железным листом, называемым решетом, и ящика с прибитыми поперек порожками, на который опирается нижний конец желоба. Лопатой нагружают золотоносный гравий в желоб и льют воду, пропуская породу через сито в ящик, где частицы золота задерживаются деревянными порожками…

Незаметно стемнело, и Тэзди перестал писать. В Хэнгтауне зажглись огни. Слышались громкие крики и смех.

Оуэн съел холодный ужин – галету и вяленое мясо, умылся холодной весенней водой и развернул одеяла.

Он долго лежал на спине, заложив руки за голову и глядя в ночное небо, усеянное яркими звездами.

Оуэн снова почувствовал прежнее нетерпение. Это означало, что его интерес к золотым приискам ослабел. Он знал по прошлому опыту: если ему становилось скучно, то и читательский интерес к его статьям пропадал. Оуэн уже написал двенадцать статей, рассказав все о «золотой лихорадке». Он был уверен, что лагеря золотоискателей просуществуют еще долго, но первый ажиотаж прошел, и ничего нового о них уже не напишешь.

Кроме того, если честно признаться самому себе, он соскучился по Филадельфии, чего раньше никогда не испытывал. Может быть, это из-за Джемайны? Скорее всего да. Ему очень хотелось увидеть ее. Она не ответила ни на одно его письмо, и он заподозрил, что она и в самом деле не скучает без него.

Оуэн уснул с мыслью о Джемайне и был разбужен чьим-то грубым голосом, зовущим его по имени:

– Мистер Тэзди, проснитесь. Оуэн сонно потряс головой и сел.

– Что?.. – Он узнал Тайлера Говарда. – В чем дело, лейтенант? Что случилось?

Лейтенант Говард присел на корточки рядом с ним.

– Речь идет о вашем друге Джоне Райли. Он попал в беду и зовет вас.

– О Боже! – Оуэн потер руками лицо. – Что с ним? Его опять избили?

– Боюсь, дело гораздо серьезнее. Райли убил женщину сегодня ночью, задушил ее голыми руками.

У Оуэна отвисла челюсть.

– Райли убил женщину? Кого, скажите ради Бога? И почему?

– Кто она, мы знаем, а почему – неизвестно. Это Глэдис Риггенс, проститутка, приехала в Хэнгтаун около месяца назад и занялась своим делом.

– И Райли убил ее?

– Кажется, так. По крайней мере он не отрицает этого. Глэдис затащила его в свою постель. Проходившие мимо старатели услышали крик о помощи и бросились в лачугу. Там они нашли женщину мертвой. Рядом лежал Райли с полуспущенными штанами, его руки все еще сжимали ее горло. Он был пьян и ничего не соображал. Мы заперли его до выяснения обстоятельств. Сейчас он немного протрезвел и зовет вас.

Оуэн откинул одеяла и начал натягивать сапоги.

– Пожалуй, надо навестить его, – выдохнул он. – Черт бы его побрал, Райли не стоит того, чтобы так беспокоиться о нем.

Спустившись вместе с Говардом пешком по склону холма, Оуэн понял, что на этот раз Райли действительно попал в тяжелое положение. Женщины в лагерях старателей, даже проститутки, пользовались привилегированным положением, и убийство одной из них считалось страшным преступлением.

Джона Райли поместили в грубо сколоченную бревенчатую тюрьму. Строение имело крошечное зарешеченное окошко и дверь, запираемую на висячий замок. Говард позволил Оуэну войти, а сам остался снаружи у двери.

Райли был в ужасном виде. Его вырвало, вся одежда порвана и перепачкана в грязи, он спал на земле, лежа на спине, и громко храпел.

Стараясь не дотрагиваться до него руками, Оуэн ткнул художника носком сапога.

– Эй, Райли, давай просыпайся!

Райли наконец открыл глаза и сел. Затем издал радостный крик:

– Оуэн, рад видеть тебя!

– Похоже, на этот раз ты действительно влип, – сказал Оуэн мрачным голосом.

– Я ничего не помню… – Райли потряс головой, стараясь прояснить мысли, затем вздрогнул и закрыл лицо руками. Через секунду он поднял голову. – Теперь припоминаю кое-что. Я нашел эту женщину в одном из салунов. Не скажу точно, в каком. Черт побери, я даже не знаю ее имени!

– Ее звали Глэдис Риггенс, и она мертва, – зловеще сообщил Оуэн. – Тебя застали, когда ты все еще продолжал ее душить.

– Она ограбила меня, Оуэн! Она залезла ко мне в карман, когда я спал. Я заплатил ей золотой монетой. Это целых десять долларов, Оуэн! Но она решила обчистить меня до последнего цента. Понимаешь? – Он вывернул карманы, показывая, что они пусты.

– Но это недостаточная причина, чтобы убивать ее, Райли. Почему ты не привлек ее к суду?

– Что бы это дало? – Райли презрительно фыркнул. – Закон здесь бессилен, ты знаешь.

– Может быть, не так уж бессилен, как ты думаешь. Тебя могут повесить!

Райли побелел.

– Повесить меня? За убийство воровки?

– Райли, ты ведь знаешь, как ценятся женщины в лагерях старателей. Если она обокрала тебя, почему ты не попытался вернуть деньги назад? Ты мог сделать это, не убивая женщину!

Райли опустил голову и пробормотал:

– Когда я обнаружил, что она обчистила мои карманы, то потерял голову.

– Которая была затуманена спиртным. Райли поднял глаза, в них затаился страх.

– Они действительно повесят меня, Оуэн?

– Вероятнее всего. Ты ведь даже не можешь доказать, что она обокрала тебя. Это только слова.

– Но ты-то веришь мне, Оуэн?

– Это не имеет значения, Райли. – Оуэн раздраженно махнул рукой. – Важно, чтобы поверили присяжные, которые являются старателями. Здесь, в Хэнгтауне, нравится вешать, это главное развлечение.

Райли снова опустил глаза в землю и несколько минут мрачно молчал.

– Я знаю, как доказать это! – неожиданно воскликнул Райли и поднял голову.

– Как же?

– Помнишь, ты должен был поехать в Сан-Франциско, чтобы обналичить банковские чеки, присланные твоей газетой?

– Конечно, помню.

– Так вот, ты привез тогда золотые монеты достоинством в десять, пять и два с половиной доллара. Этими монетами ты и расплатился со мной. И они же находились в моих карманах прошлой ночью. После салуна у меня оставалось три монеты по десять долларов, две по пять и две – по два с половиной. Я отдал проститутке одну монету в десять долларов, и у меня осталось по две монеты каждого достоинства. Всего тридцать пять долларов. Это то, что она украла у меня.

Оуэн нахмурился.

– Я все-таки не понимаю…

– Не понимаешь? – Райли взволнованно вскочил на ноги. – В лагерях все расплачиваются золотым песком. Золотые монеты – большая редкость здесь, Оуэн. Если их найдут в ее лачуге, это означает, что она украла их у меня!

– Мне кажется, это слабое доказательство, – сомневался Оуэн. – Но, думаю, попытаться стоит.

Он постучал в дверь. Говард открыл ее, и Оуэн вышел наружу.

– Лейтенант, был ли произведен обыск в жилище этой женщины?

– Насколько мне известно, нет. У двери ее лачуги стоит часовой, пока женщину не похоронят утром. А почему вы спрашиваете об этом?

Оуэн рассказал ему о золотых монетах Райли. Говард, как и Оуэн, засомневался.

– Однако я полагаю, обыск необходим. Если монеты будут найдены, это по крайней мере вызовет доверие к рассказу вашего друга.