Лиз откусила пончик.
— Я подумаю над твоим предложением. Честное слово.
Клер фыркнула и придвинула к себе блокнот, лежавший на кухонном столе.
— Я бы на твоем месте даже и не раздумывала.
В одиннадцатом часу Лиз поднялась в спальню. Закрыла дверь, включила диктофон и компьютер и через несколько минут, когда он загрузился, начала печатать, то и дело прокручивая пленку.
Уинстон свернулся клубочком в лотке для писем на заваленном бумагами столе. Он был рад составить ей компанию и тихонько послушать. Сочинить обычное интервью в стиле «кто, что, почему, где, когда» для «Рекламного вестника и новостей Бишопстона» оказалось совсем несложно. Не выключая диктофон и все еще слушая голос скульптора, Лиз распечатала одну копию статьи для газеты и одну — для Джека Сандфи.
Она отправила листки по факсу; теперь они окажутся прямо на столе у Клер и их опубликуют в еженедельной рубрике культурных событий.
Аккуратно сложив пополам вторую копию, Лиз положила ее в коричневый конверт, на котором было напечатано имя и адрес Джека Сандфи. Ей не давало покоя только одно. Прослушав запись несколько раз, Лиз и сама начала верить, что Клер была права: Джек Сандфи действительно играл с ней.
По ходу интервью она стала замечать, что иногда в его голосе появлялось какое-то особенное выражение: не то осторожность, не то опаска, будто он что-то скрывал. Он много говорил, но по большому счету не сказал ничего конкретного, а в некоторых местах явно намеренно сменил тему.
Взяв на руки Уинстона, Лиз нажала на магнитофоне кнопку перемотки и приготовилась еще раз прослушать интервью с начала до конца. Прикрыв глаза и мягко почесывая пушистую спинку кота, она прислушалась и поняла, что не ошиблась. Без сомнения, Джек Сандфи ей лгал, маскируясь смешками и остроумными колкостями. За его беззаботным смехом скрывалось что-то, что он намеренно держал от нее в секрете. Клер была права насчет Сандфи. У Лиз на душе заскребли кошки. Надо же, какой ублюдок!
Она открыла глаза и уставилась на экран компьютера. А потом, пока не схлынула волна негодования и обиды, тихонько опустила Уинстона на пол и принялась печатать с новой страницы.
«Популярный образ Джека Сандфи — гедониста, любителя красивой жизни, кутилы и бабника, "enfant terrible" мира искусства, рассыпается, как части головоломки, в откровенном эксклюзивном интервью Лиз Чэпмен, где художник рассказывает о своей работе, потаенных страхах и мечте найти любящую женщину и остепениться раз и навсегда…»
Лиз потребовалось немного времени, чтобы переиначить запись на пленке именно таким образом, как ей было нужно. Работа шла бы быстрее, если бы не неприятное послевкусие от того, что она узнала. Но Лиз заставила себя сосредоточиться на работе, на фразах, словах, соединяя их в предложения, а не на симпатичном парне, сидевшем напротив нее в отеле «Флаг», — парне, который заигрывал с ней, смеялся и пытался убедить ее в том, что он не такой, как все.
Когда Лиз наконец распечатала статью, было уже поздно. Единственное слово, которое вызывало у нее сомнения, было «эксклюзивное». Не исключено, что Джек Сандфи, если у него и на самом деле поменялись приоритеты, уже вывернулся наизнанку не только перед ней, но и перед всеми другими репортерами, которые освещали его выставку. Что ж, если это так, она скоро об этом узнает.
Клер приколола к доске над столом листочек с телефонными номерами; первым значился номер редактора отдела статей «Санди Ньюс». Лиз позвонит ему утром: если их заинтересует эксклюзивное интервью с Джеком Сандфи, она сразу же перешлет его по факсу. Если нет, пойдет дальше по списку.
Откинувшись на крутящемся кресле, Лиз потерла глаза ладонями, пытаясь справиться с навалившейся усталостью. Клер была права: чек на кругленькую сумму ей бы не помешал; небольшой дополнительный заработок компенсирует чувство обиды. Уинстон все еще не спал: лежал посередине ковра в спальне, открыв один глаз и напоминая часового, который борется со сном пока не окончилась вахта.
Лиз выключила компьютер и бросила взгляд на аккуратно отпечатанную стопку страниц. Лживые признания Джека Сандфи ровными строчками расползались по листам формата А4. Лиз внимательно обдумала каждое слово, облекая фразы в идеальную форму. Она искусно расставила освещение, раскрыв истинный смысл его слов и в то же время облагораживая их особенной, неброской красотой — кирпичик к кирпичику, трещина к трещине.
Интервью было пронизано откровенной меланхолией, и Лиз чувствовала, что это заденет Сандфи за живое. Она убрала нервное подшучивание и колкости, с ледяной точностью изобразив его как бедную заблудшую душу, одинокого человека, вынужденного вести психологическую игру с незнакомой женщиной-репортером в фойе отеля. Он тонул в океане неопределенности, оторванный от мира из-за своего таланта и репутации.
В основную нить разговора были вплетены краткие описания его работ с новой выставки — самая суть. Это была превосходная статья. Превосходная. Совсем как ее прежние статьи, с горькой усмешкой подумала Лиз, встала из-за стола и потянулась.
Она так до сих пор и не повесила шторы в спальне. Карниз с кольцами стоял у стены, болты и винтики беспорядочно разбросаны по подоконнику. Окно было открыто, прорезая в воздухе треугольник бархатной темноты.
Под лампу слетелась стайка мотыльков, кружась в одном ритме со стуком клавиш. Едва различимый ветерок принес из сада аромат жимолости и роз. Дома на Балморал Террас с крошечными, как носовые платки, садиками выходили окнами на старую часовню. Не было необходимости вешать на окна занавески, но, если бы она их повесила, это бы кое-что значило в ее жизни. Это бы значило, что, спустя почти два года после того, как она и мальчики стали жить отдельно, у них и кота наконец появился свой дом, а не временное пристанище. Без занавесок, без струящегося до пола мягкого хлопка и бряцания колец о карниз в комнате висело ощущение непостоянства.
В голове у нее раздался мерзкий звук — голос Майка, ее бывшего мужа. «Ради бога, прекрати, Лиз. Не волнуйся, я же уже говорил, что все сделаю. Нет, не сейчас, ради бога. Ты как старая ворчунья. Мне нужны инструменты. Ты видела гаечный ключ? Он был где-то здесь. Я положил его на стол, и куда он подевался? Ты его трогала? Слушай, если тебе так сдались эти долбаные занавески, вешай их сама! Я завтра повешу или, может, в выходные. О'кей? Обещаю». Эхо из недавнего прошлого заставило ее вздрогнуть от ярости и раздражения.
Том и Джо крепко спали в своих спальнях. В тишине можно было различить мерные звуки их дыхания, такие же успокаивающие и безмятежные, как звук океанских волн. Майк так и не забрал детей: еще одно звено в цепи нарушенных обещаний.
Не оглядываясь, она выключила свет в спальне, и мотыльки наконец разлетелись. Шторы подождут до завтра.
Позади, в полутьме, кот повернулся на бок, встал и засеменил за ней. Выйдя на лестницу, Лиз вдруг остановилась. К теплым летним ароматам примешивался еще один менее приятный запах, едкий и знакомый, совершенно не похожий на сладкие ароматы вечера.
Подняв хвост, Уинстон скатился по лестнице, возмущенный тем, что она могла подумать, будто странный запах его лап дело. Лиз улыбнулась и закрыла дверь. Может наконец у нее появился нюх на дерьмо?
— А какие пробки, боже, ты и не представляешь себе, какие пробки! Мы стояли часами, часами. А стоянка…
Настоящий Джек Сандфи поднял глаза к небу. Его подруга Морвенна даже не посмотрела на него и не подняла головы, когда он зашел на кухню.
Они не были женаты. Джек подозревал, что если бы они поженились, то уже давно бы развелись и разбежались в разные стороны, забавляя и ужасая своих новых любовников историями о преувеличенной жестокости друг друга и унижениях, которые им пришлось пережить. Вместо этого их отношения, свободные от социальных условностей, процветали, как какой-нибудь смертельный ползучий сорняк, беспощадно оплетающий их своими отростками. Как только кто-то из них решал вырваться и уничтожал одно узловатое зеленое щупальце, на его месте тут же вырастало другое и стискивало их еще сильнее.
Морвенна так и не повернулась в его сторону.
На кухне было темно, несмотря на больнично-яркий свет флуоресцентных ламп, спускавшихся с готических балок старого монастырского дома, в котором они жили. Большой черный кот, лежащий на буфете, приоткрыл один горчичный глаз и несколько секунд смотрел на Джека, потом слез с разделочной доски и плюхнулся на ковер. Подняв хвост, кот, покачиваясь, вышел в прихожую, оставив Джека один на один с Морвенной.